Света мгновенно успокоилась и снова зачирикала. Слава выдохнул и молча свернул к огромному недостроенному торговому центру. Дочка удивленно закрутилась:

– Папа, мы куда приехали? А где цирк?

– Я тут с дядей должен встретиться.

– А зачем тебе с ним встречаться?

– Я ему должен денежку отдать.

– А зачем ему отдавать?

– Я ему отдам, а маленький процентик себе заберу.

– Процентик? – удивленно переспросила дочка.

– Свет, ты помолчи, пожалуйста, пять минут, и поедем, – Слава в телеграме дописывал Михаилу Александровичу условное послание.

Михаил Александрович был одним из самых жирных, но геморройных клиентов. Тертый калач, прошедший через огонь 90-х, он всего боялся, постоянно перестраховывался. На прямую связь не выходил, переписывался только в телеграме (считалось, что в телеге сообщения не читают), и то каким-то сумасшедшим шифром, что даже Слава, работая с ним много лет, его не всегда понимал. Сотрудничая с Михаилом Александровичем, он чувствовал себя каким-то разведчиком или шпионом. Тот скидывал координаты встречи, каждый раз это были новые места, одно хлеще другого. Наверное, наркоманы, ищущие по лесам закладки, испытывают те же чувства.

За крупными суммами Михаил Александрович приезжал всегда сам. Долго озирался, практически не разговаривал, но денег переводил много – приходилось терпеть. За суммами поменьше прикатывал его водитель Артем, полная противоположность шефу. Простой улыбчивый парень, душа нараспашку.

«Ребенок родился», – написал Слава в телеграме Михаилу Александровичу. Это означало, что он приехал на место и деньги с ним. Конечно, за обнал государство не погладило бы по голове, но все равно, по мнению Славы, Михаил Александрович сильно перестраховывался и приходилось ему подыгрывать.

«Какой вес?» – пришло в ответ. Господи, что он хочет узнать? Сколько денег привез? Слава привез пять миллионов, но как это обозначить? 5 кг? Разве бывают такие большие дети? 500 грамм? А такие маленькие бывают? Но может, недоношенный какой? Света родилась 3200. Может, ему три миллиона двести тысяч отдать?

Неожиданно Михаил Александрович материализовался прямо в машине, испуганно озираясь.

– Здравствуйте, Михаил Александрович! Когда торговый центр достроите? – Слава протянул ему сверток и кивнул на здание.

– Когда деньги будут. Сколько тут? – Михаил Александрович мгновенно схватил сверток и засунул в карман.

– Пять миллионов, как договаривались.

– А мне мама сказала, – вдруг с заднего сиденья зазвенел голос дочки, – что если я на пятерки…

Михаил Александрович в ужасе подпрыгнул и обернулся:

– Кто здесь?

– Да это дочка моя, Света.

– Она что, все слышала?

– Да не переживайте вы так, Михаил Александрович, это ж ребенок, она ничего не понимает.

– Почему не понимает?

– Глуповата! Болтать умеет, но смысл слов до нее не доходит. Так, трещит как попугай, маленькая еще.

Михаил Александрович достал из кармана очки, водрузил их на нос, развернулся назад всем корпусом и пристально уставился на Свету, как на неведомую зверюшку.

Слегка ошарашенная Света опустила голову, чтобы не видеть пристального взгляда Михаила Александровича, ей так было проще, и снова заговорила:

– Если я на пятерки всё сдам, меня мама на юг отвезет и разрешит мне поплавать с дельфинами, а если я…

Света споткнулась на полуслове: она случайно подняла голову и увидела глаза Михаил Александровича. Он разглядывал ее, как натуралист букашку под микроскопом.

– Если… если я… если я… – Света пыталась собраться с мыслями.

– Хм. Девочка, хочешь конфетку?

Но Света окончательно потеряла дар речи. Михаил Александрович ее пугал. Она просто сидела и со страхом хлопала глазами.

– М-да, – Михаил Александрович развернулся к Славе. – Да все она понимает, – раздраженно сказал он, – ты зачем ее на сделку притащил?

– Да не с кем оставить было. Я ее потом задушу и в лесу закопаю, – серьезным голосом сказал Слава. – Мы только в цирк сходим.

Света совсем притихла, даже дышать перестала.

– Ну и шуточки у тебя. – Михаил Александрович вышел из машины и громко хлопнул дверью.

Слава завел авто и выкатился на дорогу.

– Пап, а мы в цирк не опоздаем?

– Нет.

– Пап, а ты меня реально задушить решил?

– Нет.

– А-а-а, ну хорошо. Я ведь никому ничего не скажу.

– Свет, ну я же просил тебя помолчать пять минут, ты чего заговорила-то?

– Так пять минут-то прошло, пап.

– С чего ты решила? У тебя ж часов нет.

– А я считала до трехсот: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 20, – застрочила Света.

Слава моргнул, и ему очень остро захотелось на корпоратив. Он позвонил Максу, узнать, как там и что, но тот не ответил.

Максим, как ниндзя, двумя вениками метелил Александра Степановича. Жара была невыносимая, все заволокло паром, в печи полыхало пламя, трещали дрова, и дым валил из трубы так, словно туда бросили дымовую шашку. Иногда из нее вылетали искры и уносились в звездное небо. Снаружи гремела музыка и визжали девушки.

Александр Степанович кряхтел и стонал, будто раненный на фронте солдат, а Макс бил, бил и бил не останавливаясь.

– А-а-а-а-а-а! – вдруг утробно зарычал Александр Степанович, сорвался с лавки, вышиб ногой дверь и вывалился на улицу.

Тут же залаял огромный цепной волкодав в клетке. Александр Степанович, матерясь и спотыкаясь, проковылял по шаткому мостику, рухнул в реку и пропал.

Макс вышел следом, неся роскошный махровый халат. Со дна всплыли какие-то ветки, листья, мусор, потом показалась круглая голова Александра Степановича с безумными, как у месячного щенка, глазами. Шеф фыркал и матерился.

Пораженный волкодав изумленно замолчал: такого он еще не видел.

– Шарик! – позвал его Макс.

Но Шарик не реагировал. Он уставился немигающим взглядом на барахтающегося Александра Степановича.

– Бобик, Бобик! – снова позвал Макс и присвистнул.

Но на «Бобика» Шарик тоже не отозвался.

Вообще, Шарик, скорее всего, и сам не знал, как его зовут. Макс называл его то Шариком, то Бобиком, то Джульбарсом, Наташа звала Мишей, так как Шарик был больше похож на медведя, чем на собаку, а обслуживающий базу таджик звал Мухтаром.

Тем временем Александр Степанович, вдоволь наплескавшись, пытался вылезти, вцепился в поручни и выл. Макс пошел помогать. Он искренне любил Александра Степановича, как любят хорошие дети непутевого отца.

– Ну что ж вы, Александр Степанович, шли бы домой, спать ложились, – Макс накинул халат на плечи и укоризненно покачал головой.

В роскошном халате Александр Степанович был похож на средневекового бая. Он стоял, шатаясь, посреди моста и никуда не двигался. Мост угрожающе скрипел.

Неожиданно из-за бани выскочил Олег:

– Вот вы где! Пошли париться, сейчас Вика подойдет!

Олег ломанулся в баню, Макс бросился следом: тяжело быть трезвым на хозяйстве, когда все вокруг пьяные.

Олег разделся быстро, по-флотски, и рванул в парную.

Макс хотел было пойти за ним, но решил вернуться за шефом.

Константин Петрович вышел из душного зала на улицу и всей грудью вдохнул свежий воздух. База светилась, как новогодняя елка. Всюду горели огни. Включилась спринклерная автоматическая система, поливая ухоженные газоны. Где-то смеялись девушки, мужчины переговаривались у горящего огня. В воздухе звенели комары. Кто-то плюхнулся в реку у бани. Всюду была жизнь.

И вдруг сердце остановилось. Ухнуло и встало. Константин Петрович пошатнулся и схватился за поручень, чтобы не упасть, в следующее мгновенье присел, слабея. Сердце снова пошло, но с ужасными перебоями, словно вздрагивая. Замолкли все голоса в голове, и в душу липкой холодной патокой вполз страх. Константин Петрович вдруг четко понял, что оказался в последнем дне своей долгой, извилистой и такой неоднозначной жизни, что за этим днем больше ничего не будет: не будет завтра, не будет утра и терпкого кофе с круассанами, не будет ни-че-го. И внезапно совесть, дремавшая в нем за ложью и разумом, вспыхнула, как умирающая звезда. Ему стало больно и стыдно перед самим собой, перед людьми, которых он когда-то предавал и обманывал, перед любимой женщиной, перед миром. Константин Петрович застонал и прикусил губу.