Стоявшего перед ней мужчину Катрин видела насквозь: мелкий торговец, вдовец, потерянный человек, но она наблюдала за Джеком под воздействием зелья № 10 и поэтому распознала в нем героя, который ставил интересы ближнего выше своих, заботился о своем коне больше, чем другие о своих друзьях и соседях. Она видела, каким он был в молодости, до того, как у него начало болеть сердце, когда он любил балансировать на каменных стенах и стремглав скакать через поля на отцовских лошадях, а женщины в деревне считали Джека самым красивым мужчиной на свете. Маленькая собачка Катрин с лаем набросилась на Джека, словно защищая от него хозяйку, но, когда Финни подошел, животное плюхнулось на спину, готовое к ласке, словно тот был давно потерянным другом.

Когда Фэйт возвратилась домой с покупками от мясника, она застала мать в ярости.

– Ты устроила полный кавардак, и все уже не изменишь. Я ничего не могу сделать, чтобы все исправить. Ведь говорила тебе, что ты не готова творить магию.

Фэйт выдержала взгляд матери, не потупив глаза. Оказалось, что они теперь одного роста.

– Я готова.

Мария ощутила, что ее пробрала дрожь.

– Только тогда, когда я тебе это скажу.

– Это моя вина, – поспешно признал Финни. – Она действовала в моих интересах.

– Полагаю, это было сделано ради меня, – заявила Катрин.

Катрин Дюран уже нельзя было спрятать от Джека, как и его от нее.

Заключив молчаливое соглашение, что никогда не расстанутся, околдованная парочка тут же удалилась на ферму Катрин в Бауэри.

Мария сузила глаза. Она давно по-настоящему не вглядывалась в лицо дочери и теперь увидела в ее душе темную кайму.

– У тебя недостаточно практики для подобных вещей.

Фэйт пожала плечами.

– Это всего лишь любовь.

– Ты полагаешь, любить так уж просто? – Мария вспомнила тот день, когда она увидела Джона Хаторна в синей гостиной на Кюрасао, и то утро, когда Самуэль привез в Салем магнолию и ей показалось, что падает снег. – Послушай моего совета, – сказала она Фэйт. – Держись от нее подальше.

– Если ты так относишься к любви, почему до сих пор носишь кольцо Коко?

Что только ни делала Мария, чтобы снять с пальца этот золотой хомут, обручальное кольцо сидело как влитое. Наверное, поэтому она так часто вспоминала Самуэля Диаса. Она спрашивала себя, знал ли Абрахам, что так случится. Эти кольца, похоже, и носят для того, чтобы они напоминали о тех, кто их подарил.

– Это ты играла с любовью, – сказала Фэйт матери. – Ты накликала на нас проклятие, и тебя не волновало, что я думаю и чего хочу.

Пытаешься сделать для детей как лучше, но все может пойти не так. То, что знаешь сегодня, ты не понимала еще вчера. О том, чего хотела тогда, теперь, возможно, придется пожалеть.

– Ты никогда не говорила, что происходит, когда кто-то влюбляется в одну из нас.

– Мы губим их жизни, – сказала Мария дочери.

– Похоже, ты уже погубила жизнь Козлика, – сказала Фэйт. – А могла бы полюбить его.

На Манхэттене было столько женщин, влюбившихся или попавших в беду, что у Марии не хватало времени на всех, кто пришел за амулетом или в надежде излечиться. Порой в саду ее ждало больше десятка посетительниц; одни укрывались платками или плащами, другие пребывали в таком отчаянии, что даже не думали, что кто-то может увидеть, как они входят в дом ведьмы. Ведь что такое ведьма? Это женщина с умом и талантом. В Нью-Йорке это не считалось преступлением. Клиентки Марии устраивались на скамейках или сидели на росистой траве, подсчитывая серебряные монетки, снимали обручальные кольца, повторяя короткие мольбы, в которых просили Марию Оуэнс помочь им обрести здоровье, любовь и утешение. Когда Мария, выглянув из окна, видела, сколько женщин нуждаются во встрече с ней, это ее ошеломляло. Женщина, отвергавшая любовь, не должна находиться столь близко от такого множества эмоций. Они неизбежно повлияют на нее. Любовь заразна: она переходит от одной живой души к другой, будит и встряхивает человека, даже когда тот желает, чтобы его оставили в покое. Случалось, Мария вглядывалась в черное зеркало, чтобы выяснить судьбу клиентки, но видела лишь Самуэля Диаса. Она была уверена в своей бессердечности, и все же что-то болело у нее внутри.

– Я могла бы стать твоей помощницей, – однажды сказала Фэйт, когда они, выглянув из окна, увидели ждавших Марию женщин. – В Бруклине ко мне приходили те, кто нуждался в исцелении. – Она недавно узнала, как мастерить фигурки из коры черного боярышника, затем растапливать их на огне вместе с любовью к недостойному человеку, и тогда клиентка освобождалась от безрассудных желаний.

– Ну, это было в Бруклине, – ответила Мария. – Им не следовало ходить к девчонке.

– Я знаю больше, чем ты думаешь, – настаивала Фэйт. Она сталкивалась с выражением на лице женщины, когда та узнавала, что ей осталось сделать всего несколько вздохов в жизни; ночью на кладбище она слышала, как бьются сердца мертвецов; ей было известно, что девочка, чей отец в ней не нуждается, одновременно сильнее и слабее, чем она могла быть, если бы он хоть немного ее любил. – Я выбираю тех, кто жаждет мести, – призналась она.

– Мы не занимаемся такими делами, – сказала Мария.

– Но ты ведь умеешь делать все, – поддела Фэйт.

– Если это идет на пользу тем, кто в этом нуждается.

– Возможно, тебе кажется, что я не обладаю достаточной силой.

– Это неправда. Я верю в тебя. Просто ты еще не готова.

– Я была готова уже в шесть лет, когда ты покинула меня.

Мария отшатнулась, словно от удара.

– Я уже говорила тебе, что не хотела тебя оставлять. У меня не было выбора.

– Думаю, у всех нас есть выбор. Если бы ты не отправилась в Массачусетс, ничего этого бы не случилось.

Ложь, которую неустанно внушала Марта, достигла цели – Фэйт чувствовала себя брошенной. Она вошла в дом и уселась на пол рядом с Кипером. Он имел сдержанный, несколько отчужденный нрав и этим напоминал хозяйку, но теперь положил голову ей на колени, и Фэйт погладила мех. Теперь она жила здесь, дома, но по-прежнему оставалась невидимкой – ее истинная сущность таилась в потемках. Каждой ведьме нужна пара красных башмаков, и Фэйт надеялась, что мать подарит их на ее тринадцатый день рождения, но когда этот день настал, девочка получила небесно-голубую шаль. Она не нуждалась в защите. Ей не нужна была удача. Фэйт хотела прожить свою единственную жизнь свободно, чтобы жить так, как ей нравится. Хорошо, что клиентки платили ей приличные деньги. Она закажет себе башмаки у сапожника.

Тот, кто имел дар видения и мог заглянуть в глубину души Фэйт, заметил бы, что та изранена, – следы от железных наручников, ночи в запертой снаружи комнате, открытое окно, кладбище в Грейвсенде, солоноватая земля и морские птицы в небе, одиночество, вкус горечи во рту, ни разу не появившийся отец, мать, которой хотелось верить, что у дочери все хорошо, хотя все трещало по швам и мир распадался на части. Фэйт могла заниматься магией, когда сказала, что готова к этому, не дожидаясь от матери разрешения. Она сказала «да» магии много лет назад, живя на равнине, когда соль щипала ее глаза так сильно, что она с трудом сдерживала слезы, хотя не умела плакать ни тогда, ни сейчас. Мария Оуэнс была способна прослезиться, но это было необычно для ведьмы и, по мнению Фэйт, было проявлением слабости. Сама Фэйт была другой. Вздумай Мария заглянуть дочери в душу, Фэйт не пустила бы ее. На ручье Минетта, подходящем месте для совершения темных деяний, она произнесла мрачное и торжественное заклинание, используя собственную кровь и волосы, а также кости молодого воробья, и стала невидимой для той, кто любил ее больше всего на свете.

Какая-то часть ее существа страстно желала уйти с тропы, что она выбрала, и стать такой, какой Фэйт могла быть, если бы ее не украли, если бы она совсем крохой не узнала, что на земле существует зло. Она еще больше погрузилась во тьму, когда в какой-то ничем не примечательный день убиралась в сарае после отъезда Финни и наткнулась на старую сумку Самуэля Диаса. Внутри Фэйт обнаружила веревку, атлас и письмо от Марии Оуэнс, оставленное Самуэлю, когда «Королева Эстер» пришла в Бостон после их совместного путешествия с Кюрасао. Он так и не выбросил эту записку, хотя прочел лишь один раз, и этого оказалось более чем достаточно.