Я снова пришла, в теперь уже бывшую, родительскую комнату и заглянула в окно. Пейзаж не изменился, но я отвернулась от ярких красок моря и попыталась отыскать умиротворение в простоте окружавшей меня обстановки. На выскобленном деревянном столе стояла глиняная миска с персиками, на одном из окон в солнечных лучах купался горшок с геранью. Оконные рамы, ставни и двери были выкрашены лазурным цветом в тон морю, а белая штукатурка толстых стен была такой свежей и чистой, словно ее только что обновили. У меня возникло чувство, что я неожиданно оказалась в мире, где существуют всего три цвета — тусклые серо-коричневые тона холмов, ослепительная белизна стен и неба и насыщенный голубой цвет моря, ставней и дверей. И в этот момент завтрак попросился обратно. Не первый день я замечала за собой эту странность, но списывала на стресс, на перемену воды, на обилием фруктов… а сейчас, в эту минуту меня прошила непрошенная догадка. Я не могла оставаться в доме, я распахнула окно шире и села на подоконник, свесив ноги. До земли было так близко, что я не задумываясь, прыгнула. Мои подошвы обожгла боль, но я, не обращая на нее внимания, бросилась бежать, словно перепуганный заяц. Вперёд, только вперёд, к морю, на пустынный пляж…

Добежав, я огляделась. Все, как я хотела — только золотистый песок, всезнающее море, вспенившееся у моих ног, и я, наедине со своими мыслями. Вернее, я — не одна, а нас теперь двое. Здесь оказалось так необыкновенно тихо, что мне показалось, будто я попала на край света. Если пойти в нужном направлении, можно, наверное, упасть с этого края. И тут меня затошнило и голова закружилась. Так продолжалось уже довольно долгое время, и до меня наконец дошло.

— О, небо! — Прошептала я. — У меня будет ребенок. От Дэма…

Перед глазами встала та декабрьская ночь. Нарезка, рваные кадры — вот я гоню изо всех сил, путаюсь в картах, еду, чтобы найти тот охотничий домик, где затворник Дэм писал движок для игры. Вот я стою, полуодетая, злая, соблазнительно изогнувшись, возле спинки дивана, игнорируя непонятные нотки в его хриплом голосе и искорки в глазах. Это было как изощренное издевательство, но он устоял. Оттолкнул… отодвинул на самый край дивана…

А вот другой кадр сменяет предыдущий. Как он тянется ко мне, целует, что-то говорит, раскрывается передо мной о себе, отдается мне целиком и полностью. Я никогда не умела держать с ним дистанцию. И я не сопротивлялась, когда он подхватил меня на руки и отнес в спальню…

Очередной кадр в голове, шёлк-щелк… чужой дом, чужая кровать. Только Дэм мой. Наши губы, наши тела сливались воедино, и только луна стала непрошенным свидетелем, как я отдала свою девственность тому самому, единственному. Это было для меня так естественно, как дышать, как целовать его. Та ночь связала нас с Дэмом крепче, чем я думала — в ту ночь во мне зародилась новая жизнь. О чем я не подозревала до сегодняшнего дня… Наивная я, совсем как тогда. Думала в ту ночь, что смогу обмануть судьбу. Но нет, она развела нас, оставив только этот непрошенный дар — девочку с маминым носом и фамильными синими глазами Дэма…

— Ты говорил мне, что у меня никогда не будет ребенка, — всхлипнула я, — ребенка от тебя! Ты ошибался…

Я без сил опустилась на тёплый песок, бездумно просыпая его сквозь пальцы. Набежавшая волна легко поцеловала мои колени, оставив на память лишь пену. Что же теперь делать? Я дала обещание ждать Лекса. Я приняла его предложение руки и сердца. А сама забеременела от другого. Что я скажу Лексу, когда он вернется?.. Но в глубине души я боялась другого. Того, что мне некому будет сказать о ребенке. Что Лекс не вернется…

Прошло около года, на Корсике…

Прошло чуть меньше года, а я все так же часами просиживаю на берегу, снова и снова пропуская песок сквозь пальцы. Мое время уходит стремительно, а золотая клетка становится слишком тесной. Я только и делаю, что вспоминаю. А жизнь проходит мимо. Я помнила, сколько томительных минут провела здесь, продумывая речь для Лекса. Я до последнего верила, что он вернется, разговаривала сама с собой, с ним, как с живым. Я плакала и просила у него прощения. Я рассказывала ему о ребенке и гордо уходила в своих мечтах. Но Лекс из моего воображения не отпускал меня, его любовь не поддавалась сомнению. А иногда я тянулась к нему и умоляла остаться со мной и принять этого ребенка, как своего. И Лекс из моих снов, из моей мечты всегда оставался с нами. Я ненавидела Лекса, мысленно упрекая за то, что из-за него я потеряла Дэма. Что его поцелуй все испортил. Что если бы он не появился в моей жизни снова в тот дождливый вечер, то Дэм не поддался бы на шантаж и мы сейчас были бы с ним вместе. Но Лекс из моих мыслей всегда молча терпел оскорбления. Он был совсем как настоящий, вот только… его не было рядом. Родители приезжали навещать меня, мягко уговаривали успокоиться и начать жить реальной жизнью. Я нервничала:

— Как, мама, как я могу это сделать? Я жду Лекса! Он вернется! Он просто пропал без вести, но это ничего не значит! — Я помню как страшно мне стало, когда через две недели после родов отец принес мне официальные бумаги о том, что Александр Алаев пропал без вести.

Но страшнее было, когда отец приехал сегодня и с болью на глазах протянул мне уже совсем другие бумаги. Мои глаза зацепились за слова «пал смертью храбрых» и я порвала бумаги на клочки. Миллионы мелких клочков с подписями и гербовыми печатями усеяли паркет моей виллы. В соседней комнате заплакала моя кроха дочка. А я даже не сдвинулась с места. Я попросила оставить меня в одиночестве, и долго, наверное, несколько часов собирала самый сложный пазл в моей жизни — те бумаги, что своими руками порвала только что. Жестокие официальные слова впились в мой воспаленный мозг, словно разъярённые пчелы. Официальные бумаги о смерти — аккуратные клочки, сложенные по порядку, стык в стык. И словно рваные раны — следы швов по краям… погиб… не пропал без вести, нет. Погиб.

— Пал смертью храбрых. — Прошептала я со слезами в голосе и вдруг поняла, что уже глубокий вечер за окном, а я стою на коленях, при слабом свете настольной лампы и глажу «собранный пазл» кончиками пальцев. Я испугалась, что схожу с ума, а возможно так оно и было, потому что я вскочила, и со всех ног бросилась к двери. Бежать, бежать, скорее отсюда, только чтоб не видеть этих слов, этих рваных краев, врезавшихся в память…

Дальше память исчезла. На время я превратилась в дикое животное — испуганную лань, которая мчалась, не разбирая дороги куда-то в лес. Я смутно помнила, как вечерняя прохлада окутала мои голые плечи. Как ветки лиственного леса хлестали лицо и руки, как веточки царапали босые ноги. Я продиралась сквозь лес, будто взяла след и шла по нему. Слезы катились по моему лицу, но я не чувствовала их. Как не ощущала и боли в исцарапанных локтях и горящих огнем подошвах. Я часто бродила по нагретому песку босиком, но ласковые прикосновения к гальке не шли ни в какое сравнение с тем испытанием, что я устроила себе этой ночью. Я пришла в себя на время, когда обессилев, опустилась на какой-то лужайке. Неподалеку шумел ручей, но я так и не добралась до него. Начинался дождь. Легкий, прохладный, коварный. Мои волосы намокли, и я решила укрыться под деревом, прилегла прямо на траву и закрыла глаза. Я так устала… немного полежу, отдохну, и вернусь обратно. На виллу. Тут всего-то пять минут ходьбы… а дождь усилился и пробивался сквозь листву, мой сарафан окончательно промок. Но мне уже было плевать. Мои ресницы сомкнулись…

«Кто придумал, что каждый романтический герой, или изображающий из себя такового, должен обязательно карабкаться на стены?» — переведя взгляд с каменной стены на двойные чугунные ворота с затейливым узором, за которыми просматривался фасад великолепной виллы, мысленно ругался Дэм. В кармане он комкал тетрадный листок, на котором хозяин виллы написал ему код от электронного замка виллы. Тем не менее это считалось неоспоримой истиной — во всех женских романах, чтобы добраться до возлюбленной, надо было сначала преодолеть препятствия. Дэм чувствовал себя вором экстра класса, а не романтическим героем, глядя на каменную кладку, многочисленные камеры и улавливатели, фиксирующие малейшее движение. Дэм подозревал, что и где-то внутри толпа охранников защищала частную собственность от любой угрозы извне.