Она посмотрела на меня. Вот и момент сам собой получился…

– Яй, а ты… хотела бы тоже…

– Тоже? – она не поняла, о чём я спрашиваю.

– Хотела бы, ну… как эта кошка… детей?

Аяя пожала плечами, подумала и ещё раз пожала, поднимаясь.

– Не знаю, Арюша… Это же… это же… это замуж надо выйти. Не знаю.

Дела… Она не знает. Но… как пахнет славно, сладко, дурманно, как серединка розового шипка… и как волосы сегодня сбегают вдоль стана, перевязала только шнурком накрест… Что я сделал? Поговорил с ней? Объяснил, что с ней происходят важные перемены, что всё изменится в скором будущем, но её это не должно пугать, потому что это счастье и я буду рядом?.. Ничего похожего, я ничего не сказал, я потянул за этот шнурок, распуская ей волосы, и проник ладонью под них к её горячей, немного влажной от пота шее. Мы здесь всё время все мокры от пота, но её пот пахнет как нектар и на вкус такой же…

– Арюшка… – выдохнула она, зрачки расширились от моих прикосновений, поцелуев, от моей близости, ноздри дрогнули, она повернула голову и посмотрела из-под ресниц, губы порозовели. Она теперь всегда так, вся розовеет, размякает и в то же время натягивается звонкой струной, обнимает горячими руками, становясь гибкой и жаркой, горячий живот, груди, губы, шея, и свет меж ресниц, столько тепла… и я пью его полными глотками, пьянея и отрываясь от земли…

Ребёнок Кратона, ну и что, главное, что она со мной и что она вот так смотрит, обнимает, желает. Желает меня… А если мой? Если мой ребёнок?! Я давно уже не думал о таком, даже забыл, когда в последний раз в мою голову забредала эта мысль – о детях. Когда-то я хотел этого, неотступно с почти болезненным упорством хотел, чтобы Аяя родила мне, но тогда ничего не получалось. Много времени пошло с тех пор… И вот… такое случилось с нами, с нами, не с ней, потому что я не отделяю теперь себя от неё, это счастье её и моё вместе. Я боялся даже подумать, что возможно такое счастье. Но разве я… Разве всёрьёз мне важно, мой ребёнок будет ли нет? Мне нужна она, она со мной, а дети… Этот ребёнок Аяин, значит, он мой.

Мы лежали рядом, капли пота ручейками стекали с наших тел, увлажняя простыню. Я смотрел на её тело, пытаясь понять, вижу ли я какие-то перемены в нём. Я тронул её живот пальцами, он задрожал, и я приложил ладонь к нему под пупком. А если Эрик ошибается? Вот если ошибается? А если… ничего нет, и я напрасно так разволновался и размечтался до того, что не могу и слова ей сказать о моих мыслях, а она чувствует и спрашивает всё время…

– Ты что? – спросила Аяя, улыбаясь, и накрыла ладонью мою руку.

– Я люблю тебя, – сказал я, не в силах сказать то, что готовлю весь день.

Она засмеялась счастливо, щуря ресницы. Скажу, чуть позже… позже… Понять хочу вначале, верно ли то, что думает Эрик. А завтра расскажу о часах и минутах…

Мы пробыли вместе опять до утра, на рассвете я улетел ненадолго в Кемет. Там Арит и Рыба, получившие от Повелительницы Тьмы крылья как мои, отлично справлялись со своими обязанностями. Дамэ ещё не выполнил моего поручения, не нашёл нам достойного жилища, и мы оставались в доме у Вералги. Но, надо сказать он старался, рыскал по всему Кемету. Много чего я начал, а теперь все мои начинания должны были продолжать мои помощницы, они старательны, надо отдать им должное, и неутомимы. Но когда без меня не обойтись, например, для создания нового верования, как было с Гором, ради культа которого я сделал то, чего никто бы не смог, и теперь светлый Бог становился одним из любимейших в Кемете, тем более что его поддерживал Кратон. Но моя Повелительница должна была стать главной, и мне для этого придётся много ещё потрудиться. Очень потрудиться. Поэтому, кроме строительства храмов, кроме армии бальзамировщиков, которых учил я и мои помощницы теперь, а их мне пришлось тоже для этого обучить, старались и учили новых последователей.

Но этого, конечно, мало. Надо являться к людям в чудесном виде крылатого Анпу. И я стал делать это, выбирая смерти тех, что происходили при людях, чтобы явится в сиянии величественной красоты и увести почившего с собой. О, получалось великолепно! Учитывая, что я могу зажигать огонь рукой, и двигать предметы, как мне заблагорассудится, я сумел произвести неизгладимое впечатление во многих домах, и слава об Анпу, Боге Смерти, потекла по Кемету, ширясь и набирая силу, как река, в которую сливаются ручьи. Прошло совсем мало времени, а я уже многое успел. Столько сделать никто бы не мог. В действительности, если бы теперь же я всё оставил, больше ничего не было бы нужно, чтобы величайший и красивейший культ Смерти процветал в веках в этой стране. А может быть, распространился бы и дальше, потому что он уже был силён и таинственно прекрасен, а людей притягивает всё загадочное и прекрасное…

… – Дамэ, ты видел то же, что и я? – тихонечко спросила Рыба, подойдя со спины ко мне.

С порога террасы я, как зачарованный смотрел на Ария, который в двадцати шагах вперёд по дорожке разговаривал с бабочкой. Именно так, он держал её на кончиках пальцев, и по его лицу было очевидно, что они переговариваются – Арий и эта маленькая красивая бабочка с коричневыми крылышками и синеватыми глазками на них.

– Ш-ш-ш… – тихо зашипел я, подняв руку, боясь обнаружить наше присутствие.

– Он что… как Аяя, может говорить с… – прошептала Рыба.

Я посмотрел на неё и покачал головой, после чего поманил Рыбу отсюда, мы вышли с Рыбой с другой стороны дома.

– Не думаю, что он это может. Не думаю, что… Я думаю, совсем иное происходит, Рыбочка, – сказал я, выразительно глядя в её глаза.

Я не ошибся в моей давней подруге, почти что сестре: Рыба поняла, что я имел в виду. Она радостно просияла и зажала рот ладонью:

– Думаешь… Ты думаешь… Что он, что это… что она, Аяя, прислала ему привет?!..

– Тихо!.. Никто не должен знать! Узнают другие, узнают все, узнает Она, Повелительница Тьмы и… Словом, молчать следует, Рыба. Даже намёком, смотри, не выдай тайны этой, сама знаешь, Кого это разозлит и что тогда может быть, твоя Повелительница не шутит.

Рыба закивала, улыбаясь и, не удержавшись, всё же сказала, сжав мой локоть большой ладонью:

– Но это… Это хорошо-то, а, Дамэшек?! А я так горевала, что Гор, вдруг сделавшийся Богом, взял на Небеса нашу касаточку. Так надеялась, что объявится, вот и объявилась! И хорошо-то, Дамэшка, что с ним, Арий он…

– Всё, Рыбочка, молчи! В своё время Арий сам скажет обо всём, знает, как мы скучаем. И как…

За нашими спинами что-то зашуршало, мы обернулись, но нет, никого не было, показалось, всего боимся, любой тени, переехать надо в отдельный дом.

– Ты спросил бы его как-ньть? А? Тебе скажет… Хоть узнать, иде она?

– Он сам скажет, – убеждённо ответил я, уверенный, что расспрашивать Ария не след.

Прошло несколько седмиц, в течение которых я всё сомневался, быть может, Эрик ошибся, когда так уверенно говорил об Аяиной беременности. В самом деле, мы расставались с ней ненадолго, мы проводили вместе целые дни и ночи, я улетал на день-другой и вновь возвращался, чтобы быть вместе. Мы занимались, учить её было легко, потому что она всё знала, лишь вспоминала теперь со мной, все созвездия на небе она вспомнила за одну лишь только ночь, все их мне показала, а на другой день зарисовала на листе папируса, писала на память песни и сказы, мы вспомнили с ней всё, что она знала с детства и узнала теперь в Кемете от Викола, историю Байкала я лишь не спешил пока рассказывать, она сама и её горести были неотъемлемой частью этой истории, а я не хотел, чтобы она вспомнила хоть что-то из того времени, чтобы хоть капля яда из прошлого омрачила её теперешнюю, свободную от горя душу. Она была счастлива каждым новым днём, и незачем возвращать в её душу боль, которая мешала ей, прежней. Я не хотел, чтобы она и Марея вспомнила, не без этого. Кажется, я давно забыл о ревности, но, выходит – нет. Странно, конечно, ревновать к человеку, третий век мёртвому, но в её-то сердце он мог ожить, и я этого боялся. Я хотел, чтобы она оставалась такой, как теперь – свободной и светлой, совсем прозрачной, говорящей: «люблю тебя целое море!»…