И Вералга, похоже, поняла, что ничего не добьётся от него. Она снизила голос, мне думается, выпрямилась, останавливаясь.

– Ясно… – тихо сказала она.

И добавила, будто сквозь зубы:

– Упрямый вырос, твёрдый, глаза, вон, стальные. Что в голову вбил, да в сердце взял, не выпустишь… – она вздохнула. – Твоё дело, Арик, ты давно не мальчик… Но учти, ты не просто с огнём играешь, по самому краю путь себе проложил. Дал слово Вечной, крепись, а ты обыграть Её думаешь… душой рискуешь, Арий. Подумай, у тебя…

– На это у меня вечность, Вералга. У меня Печать бессмертия, Ею самой данная.

– Смерть – не самое страшное, что могут Тёмные силы.

– Это я знаю лучше тебя.

– Ты всё о девчонке своей! – снова повысила голос Вералга. – Ничего иного и не видишь и не мыслишь, так? Что тебе в ней? Неужели за тринадцать твои веков ни разу больше ретивое не взыграло?

– Вералга, я устал, и купальня готова, дозволь ужо… – едва слышно проговорил Арий.

– Купайся, што ж… а…. – она подошла к дверям.

И вдруг остановилась и спросила, обернувшись:

– Эрбин где, Арик?

– Вералга, ты смеёшься? То, где Аяя, то, где Эрбин… я не видел Эрика дня три. Али больше… я и дома-то не бываю, – ответил Арий.

Но и, не видя его лица, я почувствовал, что он отлично знает, где Эрбин. И удивился всему этому. Так, стало быть… Ничего не понятно теперь. И было непонятно, а теперь и подавно. Мы говорили о произошедшем с Рыбой и Арит весь прошедший день, Вералга не встречалась с нами вчера, мы трое были предоставлены себе в её обширном доме и в саду. Должно быть, сегодня захочет поговорить. В конце концов, мы у неё тут приживалами…

– Зачем приживалами, нет, – усмехнулась Вералга на мои слова. Но было это уже седмицы через полторы после происшествия. – Дело для всех найдётся, в праздности вянуть не надоть. Но ты прав в одном, Дамэ, надо вам троим определиться ныне, что делать, и куда взоры обратить. Остаться захотите в Кеми или же вернётесь на родину. Могу предложить вам служить Богине Исиде или же Анпу. Вы хотя и предвечные тож, но введены были в сонм наш не природой вашей, а своеволием одной из нас. Исключая, Дамэ, конечно, он… Впрочем, о твоей природе, Дамэ, я даже рассуждать не стану, опасаясь привлечь сюда внимание твоего Создателя… Так вот, есть о чём поразмыслить… Молодому Анпу на его пути нужны товарищи, нужны верные слуги, у него никого нет теперь с исчезновением Аяи, ради которой он в своё страшное служение ввергся. Даже Эрбин покинул его снова, куда направил стопы, неясно, но не увидим его, думаю, ещё долго, злато всё своё забрал с собой. Но мне служить спокойно и безопасно, мирный культ, не его, Анпу, опасное поприще.

– Я отвечу за себя, как за всех, – сказал я. – Уважаю тебя, Вералга, и за приют тебе исполать наша, но мне понятнее и больше знаком Анпу, не обессудь. Его я знаю, почитай, триста лет…

– Да и я некогда от ран лечила, – обрадованная моим выбором, выскочила Рыба.

– Тебя, Арит, не спрашиваю, муж и жена – плоть одна, душа едина, – сказала Вералга. – Что ж… Выбор одобряю ваш, сегодня скажем о том Арию.

Арий принял нас и слова Вералги не без удивления.

– Что, вправду, согласны Богу Смерти служить? Служба трудная, не прогадали? Может, Вералге отдадитесь? – сказал он.

– За женщиной почитай три сотни лет таскались по миру, участь незавидная, доля тяжкая, уж лучче при мущине, спокойнее и надёжней. Да и жирней, – сказала Рыба.

На это Арий весело рассмеялся.

– Что ж, Рыба, в житейской мудрости тебе не откажешь никак, ещё под Каюмом ты мне нравилась своей толковостью. Помнишь ещё те времена?

– Как же забудешь, Кассианыч…

Арий снова засмеялся и даже потрепал Рыбу по плечам. Вообще выглядел чрезвычайно довольным и, думается, мы трое к этому не имеем отношения.

– Арит не знает, что за Каюм такой, да, Арит? Ну, ничего, не тушуйся, привыкнешь. Мы, вишь ты, земляки, так что есть какие места вспомнить. Но… порасскажу о нашем Байкале вам, не порадуетесь…

Ох, права Вералга, прав Орсег, Арий затеял и провернул то, что мы видели явлением Гора, поразившим весь Кемет. Но как, и где ныне Аяя? Как мне узнать это? В разлуке с ней я начинал слабеть…

Дамэ… я и думать забыл о тебе, славный ты охранитель Аяи, моей потерянной любви. Не знаю, как я пережил эти дни, что проходят со дня вновь оборвавшейся свадьбы. Я даже не помню, что происходило, кроме Мировасора никого не помню возле себя. Он всё время был рядом, кажется не только днём, но и ночью. Он всё время говорил что-то, не смолкая, всё время отвлекая меня от мыслей о катастрофе, которую я не знаю, как пережить. И только благодаря ему и тому, что он всё время повторял мне, будто вкладывая в мой ум свои слова: «Ты царь, Кратон, тебе не дана жизнь сердцем, скрепи его и вспомни, для чего ты призван на землю…»

Советники, и приходившие со своими чаяниями и вопросами, которые необходимо было немедля разрешать вельможи, воеводы, союзники, вроде Фарсиана, что явился снова за признанием за Уверсут и её нерождённым ещё ребёнком прав… Я долго смотрел на него и слушал, что он говорит, хотя его слова, влетев в мои уши, поболтавшись в опустевшей странным образом голове, куда-то выскальзывали, не оставляя следов в сознании. Я спросил:

– Ты… как твоя жена, жива-здорова?

– Так, царь – ответил Фарсиан, побледнев от неожиданности, потому что до сих пор я не проронил ни звука.

– Ладно живёте с ней? – спросил я.

– Гневить Богов не стану, ладно живём, великий фараон.

– Так ты счастливый человек, Фарсиан… Что же ты, счастливец и баловень Богов, приходишь вынимать остатки души из меня, потерявшего всё, и единственную любовь, и единственного сына, наследника, свет моего сердца? Нет в тебе человеческого ничего?! Только бы взять своё?! Ты куда выше и ближе к царю, а значит, к Богам, чем весь остальной Кеми, но ты, неблагодарный, продолжаешь давить мне ногой на сердце и ядом пропитывать мой ум?! Уйди теперь же, Фарсиан, если не хочешь злого сердца моего испытать на себе!

Фарсиан отступил, бледнея. Не знаю, что было на моём лице, но на него подействовало, наконец, почувствовав, что мой гнев может стоить ему не только жизни, но и опалы всему его племени, он впредь держал себя со мной очень осторожно, а я от себя его далеко не отпускал, сделав главным воеводой.

Уверсут постоянно присутствовала при мне, подучил ли её кто-то, или она сама была достаточно умна, но, уже сильно беременная вдова Гора сделалась мне привычной, как привычны становятся старые слуги или хорошо пошитые сандалии. И, глядя на неё, я всё чаще думал, не поступить ли мне, как советовали и не раз многие и разные люди, включая покойника Рифона, взять Уверсут в жёны. Рифон… единственный, кто со мной вместе видел рождение Богини Аяи. Или Хатор?..

Кто была Аяя? Она была Хатор? Она была той, что вышла из морских волн, чтобы подарить мне то, чего я не знал до неё? Чтобы расцветить мою жизнь, внести в неё ароматы, воздух и свет? Для того и сошла ко мне, отделившись от семьи Богов?

Кто бы она ни была, но она продолжала быть в моём сердце, в моих снах, шёлком на моих ладонях, ароматом роз, влетающем в мои окна, светом рассветного солнца, которое мы так часто встречали вдвоём. И как часто, просыпаясь, ещё не открыв глаза, я чувствовал её тепло рядом, я протягивал руку, уверенный, что сейчас обниму её, прижму к себе, тонкую и гибкую, податливую на мою ласку, вот она приоткроет губы, впуская мой поцелуй, обовьёт тёплой рукой мою шею, притягивая к себе.… А, сидя над папирусами, разбирая записи писцов, мне казалось, вот я прочту то, чего не понимаю, и она скажет мне, как поняла она, и мы вместе разберёмся, и я приму то решение, что пойдёт на пользу Кеми… А бессонными ночами, выходя под звёзды, я не мог не вспомнить, как она подняла меня однажды туда, к ним, и то, что она говорила мне о хрустальном куполе небес… Я не удержался с нею в небесах, я слишком тяжёл оказался для них, я не мог, как Гор подхватить её в свои руки и на крыльях унести в Небеса, туда, где ей место…