В тот день жизнь шла своим чередом. Зирбаг любовно начищал тряпкой черепа возле правого сапога Моргота. Резервно-тыловой пехотный полк, который Майрон именовал подчеркнуто официально, а Мелькор брезгливо обзывал «гвардией безруких мудозвонов», отрабатывал на площади удары пиками, с трудом удерживая ровный строй под золотыми очами ненастоящего, но все же Повелителя. Орали командиры и десятники. Охали и ругались солдаты. Щелкали бичи.

Появление Владыки во всем блеске облачений, разумеется, вызвало переполох, и совсем не того порядка, на который можно было бы рассчитывать. Кто-то упал на колени. Кто-то издал вой, который тут же оборвался. Кто-то захныкал от ужаса.

Моргот стоял на верхнем лестничном пролете шаткой деревянной конструкции, перекинув через плечо дивную косу, и наблюдал за солдатами и бытовой суетой на дорогах с непроницаемым выражением лица.

Зирбагу хватило одного беглого взгляда на лицо Повелителя, чтобы понять, что случилась катастрофа. Потому что бесстрастное выражение лица Владыки медленно, но верно расползалось в улыбку.

«Да чтоб я сдох… а-а-а, нет, нет! Сдохнуть я не хочу!»

Зирбаг подавился воздухом, так и замерев с тряпкой в руках с перекошенной мордой.

- И почему я вижу здесь это?

Низкий голос Владыки звучал почти нежно и разносился до каждого уголка огромной пещеры, а Зирбаг ощутил, как на теле встает дыбом от ужаса каждый волос, и даже больше: зад поджался сам собой в готовности бежать подальше, сломя голову.

«Мамка, роди меня обратно! Только б не Его гнев!»

- Сейчас все сделаем, Повелитель, - раболепно заорал Зирбаг прежде, чем айну успел произнести хоть слово. – Простите нас! Мы склоняемся, как грязь под вашими сапогами!

Зирбаг орал очень вдохновенно, большей частью от ужаса, причем орал все подряд, что приходило ему в голову. Пехотинцы за ним сгрудились, потеряли строй и поскуливали от ужаса.

- Что встали?! – заорал Зирбаг, заставив себя перестать смотреть на Владыку. – Унесите это! Не слышали что ли?!

За несколько минут на площади образовалась настоящая свалка. Мелькор наблюдал за орками с каменным лицом, приподняв бровь, и не проронил ни слова.

«Идиоты. Даже избавиться от этого позорища не могут».

Двое самых тупых пехотинцев насадили друг друга на копья, свалились посреди тренировочного плаца, грохнулись в грязь пополам с кровью, и по ним пробежало несколько остальных. Мелькор видел, как орки внизу бросали взгляд в его сторону, натыкались на испепеляющий гневом взгляд, орали что-то на черном наречии и бежали дальше.

«Как-то медленно они шевелятся».

Звякнула кисточка-подвеска на кончике косы. А потом Мелькор произнес подчеркнуто мягким тоном то, что подействовало на орочьё сильнее ударов бича:

- Три минуты. У вас три минуты, ничтожества.

Он прекрасно знал, что тихий ровный голос почему-то действует на орков сильнее любого крика.

Ор, гвалт и бардак достигли пиковых пределов. Солдаты носились, как шлюхи в горящем борделе павших эдайн.

Мелькор состроил скучающе-брезгливую гримасу, когда огромная золотая статуя покосилась на постаменте под хриплые вопли, а затем со звучным гулким звоном рухнула в лужу, попутно придавив еще нескольких орков. Орочья колонна, воя и вопя, схватила статую, перемазанную грязью, кровью и ошметками чьих-то тел, после чего потащила куда-то, виляя по дороге между бараками, как пьяная гусеница, которую заносило то влево, то вправо. Куда они потащили статую и что собирались с ней сделать, осталось вопросом без ответа. Мелькор уже начинал сомневаться, что у солдат вообще хватало ума, чтобы понимать его приказы.

«Тупые животные. Может, им еще по слогам говорить?»

Зирбаг остался перед очами Владыки и потупил глаза в пол. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что лучше бы молчать, и так и вышло, потому что под сводами пещеры раскатисто пронесся голос Повелителя:

- Увижу это здесь еще раз – убью всех, кто будет, а ты будешь подыхать в мучениях за свою глупость отдельно.

- Все сделаем, Владыка! – повторял, как заведенный, Зирбаг. Его сейчас не интересовало ничего, кроме жуткого всепоглощающего ужаса, сдавившего нутро. – Все сделаем! Простите глупых слуг! Только дайте шанс! Прошу, Владыка!

Зирбаг не видел, как Мелькор утомленно возвел взгляд к утыканному сталактитами потолку, брезгливо дернул плечами, затянутыми в черно-золотую парчу с рукавами-буфами, узко стянутыми к локтям, и исчез, как ночной кошмар.

То, что Владыка удалился, Зирбаг понял лишь по схлынувшему страху, порождавшему в его мозгах пустоту и истерический вой. А когда страх улегся, ему на смену пришла злость.

«Ну, Шагар! Ну, тварь! Попадись мне на глаза, уж я тебе жопу-то надеру!»

Перед Зирбагом восстал во всей мощи сложный дуалистический вопрос вечного и философского толка: кто виноват и что делать. И если с первым проблем не возникло в свете перспектив надирания чужой задницы, то второй был куда сложнее.

Сделать что-нибудь со статуей у него бы рука не поднялась. Да что там – он чуть не обосрался, когда увидел, как золоченый лик Владыки столкнулся с огромной лужей на плацу.

Поэтому о том, чтобы распилить статую и спрятать ее частями, а то и вовсе переплавить на что-нибудь, не могло быть и речи.

Но Ангбанд не был бы Ангбандом, если бы каждый в нем не хотел посчитаться с кем-то другим. У Зирбага тоже нашелся свой камень преткновения.

«Мурт, дрянь ты такая. Вечно валишь на меня, что у тебя пленники дохнут, а между тем сам выжираешь весь спирт и чего побольше. И без конца у вас виноват тот, кто жратвой занят. Теперь-то я знаю, чем с тобой расплатиться».

Начальник тюрем Мурт сразу почуял неладное, когда Зирбаг пришел к нему с пузырем самогона. Ни с того, ни с сего. Самогон на пустом месте не мог быть хорошим знаком.

- Слушай, Мурт… - издали начал Зирбаг. Он мялся, как баба, которая все никак не могла понять, рожает она уже или еще нет. – Нам тут принесли кой-чего, да только я думаю, тебе оно больше надо.

- Чего? – угрюмо поинтересовался Мурт.

Мурт походил на мускулистый лысый шкаф, здесь и там залатанный железом, и даже Зирбаг чувствовал себя неуютно в присутствии главного тюремщика. Но пузырь мутного самогона легко исправлял этот досадный дисбаланс, а Зирбаг знал, что между разумом и жадностью в голове Мурта всегда побеждает жадность. Особенно если в деле замешано чего покрепче.

Иначе орки не были бы орками.

- Да есть тут… кое-что, - Зирбаг кашлянул и жестом позвал Мурта выйти из той душной и тёмной караульной норы, где они устроились: пузырь стоял на грубом и кое-как обтесанном столе, в железной жаровне полыхал огонь, а пол укрывали засаленные шкуры. – Глянь.

Вообще-то Зирбаг предпринял попытку рассчитать, как они выйдут из караулки и Мурту аж по глазам ударит золотым блеском от статуи.

«Надо жеж, чтоб увидел да сдох от жадности. А то чего? Ничего!»

Тюрьмы Ангбанда были похожи друг на друга как одна: на круглой площади сходились три широких дороги, а сама площадь плотно втискивалась между гладких высоких скал. Первая дорога из трех вела в пыточные, другая – к одиночным камерам, а третья – к камерам на нескольких пленников.

Выход наружу всегда перекрывал форпост тюремщиков. К внушительным башням из камня и железа лепились кособокие орочьи пристройки и кузня, где чинили кандалы, а порой и оружие надсмотрщиков.

Там же орки втихаря пили, разумеется.

За дверями караулки Мурт издал удивленный хрип, во все глаза пялясь на гигантскую статую Владыки в полный рост. Издевательская скульптура горделиво красовалась точно посреди площади, а вокруг сопело несколько орков, которые перли изваяние по десяткам лестниц на тюремный уровень. Над статуей Зирбаг постарался: надраили ее так, что блестела, как бриллиант.

Или начищенные сапоги Мелькора. Уж кому на какое сравнение наглости хватало.

Среди тюремной разрухи, грязи и крови монумент смотрелся варварски неуместно. От количества золота у Мурта, несмотря на ужас перед Морготом, почти потекли слюни, и в зобу дыханье сперло.