Все надетое на Игдену походило на странные ритуальные обереги, собранные от самой земли, нежели на настоящие украшения. Я подозревал, что они зачем-то были нужны ей для заклинаний – тот или иной оберег порой начинал сиять, когда она взывала к природе.

- Чего ты хочешь, святой воин? – голос у нее был тихий, глуховатый, мягкий.

Для начала я хотел спросить то, чего не мог понять в ее выборе. И услышать историю упомянутых Келгаром осколков не обрывками, а от нее самой. Хуже всего руководствоваться домыслами в таких вопросах.

- Ты давно работаешь на воровскую гильдию?

Она нахмурилась и сжала губы. А потом и кулаки. Выдохнула носом. Пятнистый кот сел у ее ноги, словно собака. Игда быстро ответила:

- Это не то, что ты должен знать, паладин. Мой выбор. Они честнее. Быстрее.

- А осколки, о которых говорил Келгар?

Друидка прищурилась. Кот утробно зарычал, но она положила руку ему на загривок. Почему-то она злилась на меня.

Я недоумевал, что случилось. Я мог понять, что это ее личный вопрос и уважал это, но все-таки не один я знал об осколках.

- Не твое дело, - отсекла мой вопрос она. – Не лезь, не трогай, не хочу. Не твое место. Еще рано.

Этого ответа я ожидал меньше всего. Во всяком случае, рассчитывал, что она скажет хоть что-то.

- Я обидел тебя?

Она замерла на секунду, а потом напряженно посмотрела на меня, широко распахнув глаза – так, словно только что заметила:

- Нет. Ты чужой. Лживый. Калечишь.

Я недоумевающе сдвинул брови.

- Что это значит?

Она была странной. Говорила загадками и почти ничего – прямо, когда дело касалось таких вещей. И все же мне казалось, что это напускное. Не такой взрослой она была. Я относился к этому, словно к странной причуде и пытался увидеть за сказанным подлинный смысл. И ничего больше. Не важно, как именно она говорит, важно, что она имеет в виду.

Игдена склонила голову к плечу, глядя куда-то в сторону. Потом произнесла – уже не резко, чуть нараспев:

- Ты лжешь. Нарушаешь баланс сил. Делаешь сильных слабыми. Твое сострадание – ложь. Я ничего тебе не скажу, святой воин. Спроси у других, если хочешь.

Меня почему-то задели ее слова. Не в полную силу, но все же оставили странный неприятный след.

- Ты легко осуждаешь.

И снова взгляд глаза в глаза. Игда словно подобралась от моего ответа. Она сидела, прямая, как струна, сжав колени. Кукольная поза, похожая на искусственную.

- Я говорю правду, - девушка тряхнула русыми волосами, перетянутыми кожаным ободком. – Никто из вас не произносит ее. Вы все боитесь, все лжете. И ты больше всех, святой воин.

Я на какое-то время задумался над ее словами. Что ответить, чтобы не разозлить ее еще сильнее и успокоить каким-то образом.

- Мир многолик, Игдена. И прошлое – не повод не давать ни ему, ни людям и единого шанса. Есть и хорошее.

Она замерла, как напуганное животное. Ее кот ощерился, но я не боялся его. Не кинется.

- Не трогай мое прошлое, - голос Игды напоминал разозленное шипение. Точно – зверек, который испугался огня.

Но – так дело не пойдет. Нельзя быть с ней на ножах.

- Я не желаю тебе ничего плохого. Ты это понимаешь?

Она молчала. А потом странно свесила голову – так, что волосы закрыли лицо – и вяло поднялась из-за стола.

- Не лезь мне в душу. Не хочу, и этого никто не будет совершать. Не позволю.

- Я не лезу.

- Врешь, - голос прошелестел, как осенние листья по траве. – Не трогай. Больно. Страх.

- Постой… – я обхватил ее руки. Игда была напугана. Не понимала, чего я хочу, и ее нужно было успокоить. Нельзя было ее оставлять в таком состоянии, ведь она говорила, что ей больно. – Сядь.

Она съежилась, задрожала от моих прикосновений. И послушно села на стул. Слишком покорно. Кот попятился прочь. Я отпустил ее руки и присел рядом с ней на колено, глядя в глаза снизу вверх.

- Чего ты так боишься? Почему больно?

Меня всерьез обеспокоили ее слова. Я хотел понять, что с ней не так и что делаю не так – я.

Игда молчала. Потом как-то отстраненно заметила:

- Похолодало. Ветер сильный. С ног сбивает. Не встать.

Она не была похожа на сумасшедшую. Мне казалось, что скорее – Игда просто говорила так то, что не могла сказать иначе. Совсем как кошка, которая пытается мяуканьем донести до хозяев свою боль, а те никак не могут понять, что она хочет – то ли есть, то ли играть, то ли просто жалуется на что-то. И, в конце концов, Игда еще не была совсем взрослой женщиной. Мне было просто жалко того ребенка, который до сих пор оставался в ней.

- Тише, - я погладил ее по рукам и почувствовал, как они напряжены. Боги, да она вся дрожала – даже плечи. – Какой ветер?

Игда опустила голову, глядя на мои руки и свои колени. Помотала головой.

- В тебе. Холодно. Очень холодно.

Я протянул руку за кружкой. Грог был почти нетронутым и еще горячим. Передал глиняную кружку во все сильнее дрожащие руки. Игда словно вжималась в стул, хотела убежать, а не могла.

- Тише. Пей. Согреешься.

- Меня ничто не согреет. А ты отравишь меня. Ты издеваешься.

- Игда… – ее имя вырвалось у меня почти непроизвольно.

Она вдруг едва не выронила кружку, сделав глоток – и испуганно посмотрела на меня. А потом резко поднялась, словно боясь, что я ее схвачу – и ушла прочь – быстрым, легким шагом. Почти убежала, обдав меня странным, горьковато-резким запахом: дождь, земля и слегка сладковатая свежая древесина. Кот бесшумно прошел за ней.

Я вздохнул и поставил грог на стол. Кажется, с Игденой будет очень трудно.

========== 5. Выбор. ==========

Вскоре рядом со мной появился следопыт. Рыжеватый хозяин лесных троп. С ним было легко – он был понятен, он был естественным и близким, словно единокровный брат. Он пах самой природой – всем миром, и я чуяла в нем безудержную дикую свободу зверя. Хвоя и можжевельник, влажная земля и камень, металл и кровь. Настоящее. Честное. Мне было радостно от него, от его свободы и полета, легкого, словно волчий бег. Я ни о чем его не спрашивала, хотя пыталась говорить. Он не хотел, и я не донимала. Просто шла рядом. Рычала, когда он пытался показать, что я – только самка, которую он может взять в любой момент. Я не щадила его, как и всех остальных, невзирая на родство, которое чувствовала. Это большая редкость. Некровный родич.

И все же… мне не хотелось сближаться. Нет. Он был не моим, он должен был быть сам по себе и сам искать. Не меня. Я не могла ему мешать. Только развести извилистые тропки дорог и толкать от себя, когда это требовалось.

А еще я не хотела его, потому что он бы оставил мое потомство. Он мог быть только братом. Сильным, свободным и красивым. Я была жестка с ним, но это наша природа. И не нужно было ничего объяснять.

Паладин же… он оказался бездной. Холодной, спокойной, белоснежной, полной метели пропастью, от которой меня тошнило и мутило, к которой я не хотела подступить и на полшага. Меня съедало, сжигало пустое любопытство. Было страшно до головокружения, до дрожи в коленях от этого света, но я не понимала его. Не понимала, как это – может жить, и живет ли. Его холодные руки уже задели меня, а я была жива.

Что он хотел своим лживым состраданием? Как в него въелась ложь? Может ли быть так, что вранье и условность настолько врастают в душу, как это случилось с ним?

Или лгу – я? Я уже не знала. Я терялась. Терялась и боялась этой ходячей светлой пропасти рядом со мной, потому что ее лучи, ее холодные пальцы – уже тянулись ближе.

Зачем он держал мои руки, почему его настоящие пальцы оказались слишком теплыми на ощупь, почему пытался отпоить меня пряным горячим отваром, чтобы я прекратила безмолвно кричать от страха? Я не знала, одновременно не желала и желала понять. Я боялась, что он сломает меня обманом. Приручит и пригвоздит к стене, словно бабочку на булавке. И я умру. Я боялась того тепла, той обманчивой ласки. Он лгал мне.