– Мы слушаем тебя, Айканаро. Пусть сердце подсказывает мне, что я знаю, что мы услышим.

Он вспомнил озарение, коснувшееся его, будто светлый сон. И ответил легко и кратко.

– Я отказываюсь от права вернуться в жизнь.

Айканаро показалось, будто по темному залу пронесся негромкий вздох – и ужаса, и облегчения, словно его история наконец-то закончилась.

Намо покачал головой. Ниэнна склонила ее, отирая слезинки под вуалью. Голос безжалостного владыки Чертогов прозвучал неожиданно задумчиво.

– Ты должен знать, что не можешь отказаться от принадлежащего по праву, Айканаро. А мы не можем силой забрать то, чем никогда не обладали.

«Не страшно. Вот как это должно быть».

Он стоял перед ними, укрепленный своей решимостью, надеждой и смирением больше, чем любой броней.

«И все так. Мое обещание хранить только мне».

– Я знаю, владыка Намо. Это мои слова – и мне им следовать. Но таково мое решение.

– Не той судьбы я бы желала тебе, Айканаро, – голос Ниэнны звенел под сводами зала, словно окутанный дымкой сонный ручей. – Я буду оплакивать и тебя, как оплакала бы твою любовь к Андрет, пожелай ты оставить царство павших.

– Это не ужасно, – мягко возразил он владычице скорби, сам удивляясь своей наглости. – Я не хочу никого другого, и даже самый яркий свет Амана будет без нее горем, потому что станет отравлен тенью той жизни, что мы не прожили. Это не наказание, Аратар. Это мой выбор.

Ниэнна кивнула ему, не утешая. Намо выслушал ответ молча, и на бесстрастном лице Айканаро не мог прочитать ничего.

– Да будет так. Мы выслушали и приняли твое решение, Айканаро Амбарато, сын Арафинвэ и Эарвен.

В жизни он благоговейно склонился бы, принимая эти тяжелые слова, но фэа перед троном Намо утрачивала подобие жестов и движений.

Для другого отказ от жизни стал бы тяжелой ношей, страшным наказанием, но от согласия Намо он почувствовал необъяснимую легкость.

Невесомые золотые крылья добровольного примирения с совестью и согласия с ожиданием не несли в себе ничего, кроме любви. И великой, выстраданной едва измеримым для живущего сроком, надежды. Айканаро стоял, словно коронованный и прощенный ими от всякой боли, что нес в себе душевный разлом.

«Я буду ждать тебя».

И все было правильно.