========== Часть 1 ==========

И там, куда вы уйдете, вы, быть может, обретете свет. Жди нас там, моего брата – и меня.

“Атрабет Финрод ах Андрет”

Смерть была страшна.

Дортонион превратился в огненный кошмар: чащи полнились гулом пламени и сухим треском обуглившихся веток. Слух Айканаро улавливал тонкое сипение смолы, вскипающей на древесных стволах.

Он бежал по тлеющей земле – дым вокруг перетекал едкими сизыми струями, обволакивая и пропитывая одежду. Пот заливал спину под доспехами и одеждой, лицо пылало от наступающего жара, металл нагрудника накалялся, и весь мир увяз в подвижном мельтешении черного и оранжевого, потому что лес горел.

Волосы намокли от пота, отяжелели от едкого дыма, прилипли ко лбу и скулам.

Айканаро уже потерял коня: тот сбросил его, когда рядом рухнула охваченная пламенем сосновая ветка. Она взметнула сноп искр, огонь перекинулся на огромный сухой ствол, преградивший поворот с тропы в чащу. Конь, издав почти человеческий хриплый вопль, унесся в бездну огненного кошмара, и нолдо уже не знал, смерть или спасение встретил его скакун.

Айканаро надеялся, что Ломар убежал подальше, спасаясь от ужаса, полного углей, искр и хлопьев черного пепла.

Его самого спасение не заботило. Не сейчас. Он несся на душераздирающие крики брата, раздававшиеся из глубины леса – бежал в пекло, не задумываясь о том, что каждый крик Ангарато мог стать последним.

Если брат кричит – значит, живой.

Их разделило сражение… когда? Час назад? Два?

Он не знал.

Жуткий вопль Ангарато стоял в ушах, повторялся раз за разом будто бы в ритме сердцебиения или эхом: тупая пила, которая располовинивала слух и сознание.

С меча в руке капала густая черная кровь: орочья. Айканаро не прятал его в ножны: зачем, если надобность в оружии могла прийти в любую секунду?

Он не чувствовал своего запястья – рука казалась чужой, а все тело – легким, как будто превращенным в одно-единственное стремление духа. Беги! Ищи! Слушай! Пока не поздно!

Крик. И еще один.

«Почему он кричит? Почему не умирает, почему мучается, как под пыткой, здесь, в лесу, почему не может освободиться, чтобы перестать кричать? Кто сделал это с ним?!»

– Ангарато!

Крик. Без узнавания. Пульсирующий ритм – громче и тише.

Вдох-выдох. Шаг-шаг. Айканаро на ходу перепрыгнул через маленький горящий куст, ощутив на мгновение, как жар лизнул ступни сквозь сапоги.

«Беги. Или не успеешь».

Жарко.

Он бежал, чувствуя, как в висках пульсирует от рева пламени и костяного хруста веток под ногами. Видел, как из пожара появились черные силуэты – наверняка спасающиеся орки, которые бросили Ангарато, и…

Он рубанул мечом одну из теней, но сталь прошла сквозь нее, не встретив препятствия. Песок и пепел – все, что осыпалось под клинком.

Айканаро на мгновение замер, растерянный и оглушенный.

Тени двигались вокруг него, шли в противоположном направлении, словно он превратился в камень среди бурного течения реки. Они плыли вдоль черной ленты тропы, усыпанной раскаленными углями, словно даже самые страшные духи сбегали из чащи, когда запылал огонь Ангбанда.

А Ангарато кричал и кричал, и этот страшный вопль в огненной глубине леса повторялся раз за разом, и никак не мог закончиться.

– Ангарато! – Айканаро вновь понадеялся, что голос сможет пробиться сквозь гул пламени и дым, от которого щипало горло и слезились глаза, но зов как будто поглотил пузырь воздуха вокруг. Он мог лишь слушать, как кричит брат, которого пожирает пламя. И искать его, блуждая до тех пор, пока сам не сгорит или не задохнется в дыму.

Но он не мог его бросить.

Эта мысль в разуме Айканаро – оставить Ангарато – даже не могла возникнуть.

Он знал, что брат жив. Не может не быть! Если бы Ангарато уже ступил на дорогу без возврата в Чертоги, не могло остаться скрытым страшное знамение о гибели части души – брата, крови от крови!

Айканаро почему-то представлял себе это пугающе четко. Неотвратимое ощущение разделенности, будто от него оторвали столь естественную часть его сущности, что он ее и не замечал, пока та не исчезла – но от ее утраты он истекал бы горем, как кровью, лишившись руки или ноги.

Он позвал Ангарато еще раз, и еще раз, и еще – звал до хрипоты и слез, потерявшись в дыму и пожаре, который как будто не распространялся, а замер без движения, сотни раз пожирая одни и те же деревья.

Черные тени бесшумно скользили мимо Айканаро.

Его душили дым и отчаяние, а крики умирающего Ангарато вставали стеной, оглушая и не заканчиваясь. Он хотел зажать руками уши и идти, идти вперед по черной тропе, пока не найдет брата, пока не погибнет, пока не…

– Айканаро.

Ярое пламя. Его смерть, он сам – все смешалось в этом пророческом имени, и огонь вокруг ревел, почти заглушив этот тихий зов. Шепот, которым кто-то позвал его – настоящий ли, потому что откуда расслышать его в гулком треске пожара?

Крик стих.

Он шел бездумно и упрямо, чувствуя, как начинают тлеть волосы.

«Он все еще жив. Жив. Я бы почувствовал. Я бы узнал».

Пламя чернело, и вокруг него смыкалась тьма. Айканаро вдыхал мертвый воздух все глубже, понимая, что назад уже не выберется. Не сможет дышать.

Но в этой черноте, словно молоко в торфяной воде, разлилось понимание, что он всегда мог найти брата, если бы хотел еще сильнее.

«Разве не желание достигнуть цели определяет силу на пути?»

Мерзкий шепот. Предательски чужой, которого Айканаро раньше не слышал, и сейчас не смог определить его источник.

Ангарато всегда оставался за его спиной? Всегда позади, ближе, чем на шаг – там, куда он не хотел смотреть, оказавшись здесь?

Там, где горел орешник, там, где превратилась в пепел рябина.

О, он знал, что огонь сделал с его телом, но не мог заглянуть в собственную душу, хотя где-то в памяти осталась эта уродливая рана. Это воспоминание (но воспоминание ли на самом деле?), как выглядел Ангарато, когда умирал.

Саму мысль Айканаро не хотел бы хранить никогда, но не мог вырвать ни из глаз, ни из сердца, ни из…

Знал, что огонь сделал с ним, еще живым…

– Айканаро!

Не шепот, не отчаянный зов. Голос требовательный и железно строгий, словно у отца, который хотел приструнить их, когда шалости выходили за пределы разумного.

Что-то выдернуло его из памяти, как будто из сна, в темноту. Кто-то не позволил ему пробраться еще дальше в воспоминание – или его уродливое подобие, не совпадавшее с правдой, измучив и наказав себя всеми подробностями предсмертного ужаса.

– Это не наша смерть.

Словно чьи-то руки рывком спасли тонущего ребенка от смертельного течения среди черной реки разлук и воспоминаний.

– Все прошло. Все кончилось.

Айканаро мгновенно устремился к темному забытью, услышав в темноте голос Ангарато.

И успокоился. Пожар угас, сменившись звенящей тишиной.

Фэа братьев спали в Мандосе, держась за руки – те же младенцы в утробе матери, и духу с затуманенными чувствами могло показаться со стороны, что это дремлет, набираясь сил, одна – огромная, пылающая золотым искристым жаром – душа.

Золотоволосым мальчикам снилась их огненная смерть.

Со временем Ангарато привык к движению душ в Залах Мандоса. Они дрейфовали среди блеска черных колонн, будто огромные мерцающие медузы в темной глубине. Приходили и уходили одна за другой, струились, будто светлый ветер, обретший материю. В фэа погибших он порой угадывал очертания роа, которое носил дух при жизни.

Его не замечал никто, даже брат, чья фэа впала в беспамятство. Многих в годы после Дагор Браголлах обуяли горечь и горе, и это чувство, приносимое погибшими, преображало пустые тихие залы, укутанные в слюдяное сверкание искусной резьбы колонн.

Те, кто все еще находил силы быть в Белерианде счастливыми, не появлялись здесь. Смерть приносила печаль и траур разлук, несбывшиеся ожидания и неоконченные дела. Разорванную цепь времени, которой никогда не стать целой.