Володя Злобин

Катись, помидорка!

<p>

Как всегда, первой явилась баба Клава. Она недобро зыркнула, молча ухватила ветку и поволокла её за собой, как стариковскую тележку. Так же молча баба Клава явилась за второй веткой и третьей. Только на четвёртый раз Иван решился окликнуть:

— Баб Клав, ну вы бы хоть спросили!

Иван виновато указал на груду только что обкромсанных сучьев. Самая большая в садоводстве берёза уже какой сезон грозила оборвать провода, и под напором соседей Иван согласился её спилить. От дерева остался лишь толстый, в полтора обхвата, комель. В нём, как свищ в зубе, обнаружилась дырка. Оттуда влажно тянуло гнилью.

— Баб Клав!

Старуха обернулась. На тёмном пропечённом лице раскрылся сморщенный рот:

— На эту берёзу мы ещё с твоим дедом лазили! Она уже тогда под потолок была! А ты что наделал? Лучше б голову себе отпилил! Чем тебе дерево помешало?

Вообще-то Ивану оно ничем и не мешало. Берёза росла на краю участка, была зелена и сильна, и проводам, если честно, мало что угрожало — разве что в сильную бурю. Это дачники не унимались: кто на листья по осени ворчал, кто боялся, что расплющит машину, ну а остальным не давала покоя кровь кочевых предков — хотели всё в садоводстве выкорчевать, чтобы только степь да ковыль остались.

— Баб Клав, ну так-то это моя берёза. И она всё равно гнить уже начала. У неё там дыра.

— Это у тебя в голове дыра, — сплюнула старушенция и поволокла ветку в своё логово.

Баба Клава была старой ещё тогда, когда Иван с визгом бегал от неё ребятёнком. С тех пор карга стала лишь гнусней и ворчливей. Любимые присказки её были про голову. Её можно было забыть, потерять, просверлить, дать поносить другому и даже отдать козлу. Выражение 'отдать козлу' баба Клава применяла ко всему, что ей не нравилось, а не нравилось ей всё садоводство. Удивительно, но у бабы Клавы и правда был козёл — чёрный, с седой бородёнкой и злыми прямоугольниками зрачков. Козёл этот, кажется, вообще не старел, только вечно жевал траву и косил оранжевыми глазами. Ещё козёл почему-то страстно любил помидоры. Считалось особенным шиком залезть к бабе Клаве на участок, украсть из лоханки помидор и избежать козлиного гнева. Тот потом недовольно блеял, как обокраденный куркуль.

Только баб Клава ушла, показалась тёть Нина. Лет ей было тоже немало, но благодаря дородности тела и добродушному нраву выглядела женщина молодо. С раннего утра соседка сияла — как же, собрались валить ненавистную берёзу. На радостях женщина даже сообразила Ивану обед.

— Вань, ну какой ты молодец! За один день управился! Посмотри сколько солнца! Теперь хоть огороду хватит.

Если баба Клава была повёрнута на козле, то тётя Нина была повёрнута на огороде. Порой хотелось, чтобы они встретились: козёл пожрал огород, а тётя Нина прихлопнула бы козла. Черешня размером с глаз, сочные грядки руколы, малина, которую можно вертеть на кончике пальца, какие-то порнографические огурцы — хозяйство тёти Нины переросло здравый смысл. Огород будто взял от самой тёти Нины её колоссальные груди, кряжистый зад и мягкий овал лица. Женщина горбатилась на огороде с апреля по октябрь, а однажды Иван, приехав закрывать сезон, обнаружил как соседка что-то поливает на грядках аж в ноябре. Естественно, ей мешала берёза, которая якобы выпивала все соки и заслоняла драгоценное солнце.

— Вань, а мама когда приедет?

— Послезавтра.

— А Клавка чего приходила? — допытывалась тёть Нина.

— Да ругалась опять, — вздохнул Иван, — ну ещё ветки утащила. Мне не жаль, но хоть бы спросила.

— Ты на Клавку внимания не обращай. Сам знаешь, какая она. Хорошо, что дерьмом не кинула.

По августу баба Клава начинала бросаться говном. Первые случаи приключались ещё в июле, но наглухо заклинивало пенсионерку только в пору урожая. Не проходило и дня, чтобы она не залепила кому козьим навозом. Крупные шарики как нельзя лучше подходили для метания, к тому же в юности баба Клава явно сдала на значок ГТО, ибо била без промаха. Жертва даже ругаться не лезла — стояла, ошеломлённо растирая лоб, пока Клава изрыгала проклятия. В качестве контртеррористических мер у бабки попытались изъять козла, из-за чего председатель садоводства ещё долго вёл собрания стоя. Со временем в старушечьих причудах распознали необходимость: в столь значимом садоводстве должны водиться свои странности. Так баба Клава стала кем-то вроде местной легенды. О ней болтали, а потом шли заниматься своими делами.

Иван закончил таскать берёзовые чурбаки лишь к вечеру.

Обмывшись, парень лёг спать.

Сон его был крепок и чист.

Утро выдалось солнечным. Иван вышел на улицу, потянулся и обомлел.

Берёзы, которую он с таким трудом стаскал за дом, не было. Ни громадных чурок, ни зачищенных ветвей — ничего. Не осталось даже влажной кучки мелких веточек. Если бы не ноющие мышцы да торчащий из земли пень, Иван решил бы, что и не валил никакой берёзы.

А так ясно было — украли.

После минутного замешательство пришла злость — он-то, Иван, куда смотрел? Древесина была навалена друг на друга, растаскивать — мёртвого разбудить, а Иван даже на другой бок не перевернулся!

Тётя Нина тоже ничего не слышала. Она с ходу пожаловалась, что недосчиталась в теплицах своих помидор. Женщина затащила Ивана в огород, показывая поломанные кусты. По ним и правда кто-то прошёлся.

— Куда мне их теперь? Только в компост! Даже завязи оборвали!

Компост у тёти Нины был величественным. В мире компостов он мог бы царствовать и владеть — высокий, огороженный ржавыми железными листами, он просыпался жирным рассыпчатым перегноем. Тётя Нина таскала в компост траву, корни, тину из дачного озера, а в свободную минуту ходила с совком за коровами. От угощения компост так распёрло, что боковины его пришлось подпирать палками. Сверху, как свечка на торте, в компост были воткнуты вилы.