Полкан гавкнул – отчаянно и зовуще. «Беги, беги!» Балтик на миг повернулся назад, к Полкану, и помчался уже один. Издалека он слышал голоса – Полкана обнаружили, и, конечно, ему помогут. Балтик мчится. Впереди видны новые скалы, совершенно незнакомые. На крутые склоны не поднимешься быстро. И где вообще подниматься… Запах цели – где-то неподалеку.
Балтик побежал к желтым кустам рябины, там была щелочка. Прыгнул вверх, вниз, сам едва не запутался. Впереди виден тупик. Вот же он.
Опять он – оскаленная морда, серые клыки, а под ними – кривые лапы, неестественно изогнутые. Наверное, это признак нездоровья. Однако старый песец еще очень зол. Он прыгнул прямо на Балтика. Балтик отскочил и стал лаять удивительно густым голосом. Песец застыл (такие тембры он слышал у взрослых охотничьих псов). Балтик явно не взрослый, просто полон решительности. Если б не это, песец бы сразу атаковал. Сейчас он жмется к скале и ждет. Он нападет в тот момент, когда вся сила уйдет на голос. Он так уже делал раньше.
Балтик лаял громко, делая лишь крохотные перерывы. В эти мгновения песец дергался и Балтик начинал снова. Он изрядно вымотался, но не может бросить цель. Это будет нехорошо по отношению к Полкану.
Ведь они преследовали вместе.
Балтика одолевает хрип. Песец поворачивается… но сзади слышны шаги. Нестеров поднял карабин. Выстрел! Все! Цель повержена! Она больше не уйдет, она лежит. Добыча!
Балтик победно залаял.
Нестеров, подойдя к нему, нащупал свободный конец веревки и намотал на руку. Потом он взялся за ту часть, чтобы была рядом с шеей Балтика и резко, очень резко дернул вверх. Балтика даже подняло на задние лапы. Тут же Нестеров схватил его за шею и стал трясти ее.
– Будешь слушаться? Будешь слушаться? Будешь?!
Он произнес несколько слов, которые раньше говорили мужики на пристани, Климчук, и охотники из деревни. Балтик не понимал их настоящий смысл, он только знал, что этими словами люди ругаются. Но он представить не мог, что так может говорить Нестеров.
…На берегу он увидел многих членов команды, с картами и приборами, чуть подальше стоят две шлюпки, на которых они высадились. Рядом сидел Полкан и вид у него был чрезвычайно сконфуженный. Он словно сказать хотел:
«Да, брат, и меня тоже…»
К ночи команда нашла старую-старую избу, готовую в любой момент разрушиться. По крайне мере, так подумал Балтик. Ему было странно, что люди заходят в это неуютное место, сидят среди черных бревен и не только не пугаются, но даже смеются. В избе есть печь, ее растапливают.
Ребят привязали к толстому бревну возле дома, таким образом, что они могли и зайти в избу, и выйти из нее на порог. Очень хотелось спать – но заснуть они не сумели. Что-то одновременно толкнуло и Балтика, и Полкана, они вышли, насколько можно было. Тоска проникла в сердце. Как избавиться от нее разумным способом, ребята еще не знали.
Впервые в жизни они выли. Тихо-тихо, почти шепотом. А за песца того их так и не похвалили! Почему? Непонятно.
Перед рассветом будто дождик заморосил; но вскоре небо очистилось. Скала Берингова острова зеленеет на свету, а черных камней совсем не видно.
«Здесь нет колдунов» – решил Балтик, и зашептал Полкану об этом.
Полкан приободрился, закивал.
Обоим стало чуть повеселее.
На капитана больше не обижаются.
– Эй, пошли!
Весь этот и следующий день ребят натаскивали на птиц, обживших скалы. Полкан и Балтик преследовали бакланов – это было явно проигрышное дело, поскольку у баклана очень ловкое телосложение. И оказывается, он умеет нырять. Полкан один раз помчался в море, вслед за упавшей дичью, но сразу же вылез и стал отплевываться.
Птицы вроде бы не рыбы – но прячутся в море. Чудно. Весь день они пробегали, пролаяли. У Нестерова не было строгой системы обучения, он не объяснял, как именно надо охотиться на птиц. Он просто дает возможность действовать.
На второй день Балтик поймал мышь – он случайно ее заметил, напрыгнул и зажал лапой. Он в тот момент разыскивал чаек и сработал скорее автоматически. Мышь пищит, вырывается; Балтик слегка сдвинул пальцы, чтобы рассмотреть. У крохотули нет ничего кроме шерсти и бусинок-глаз. Ухватить ее не за что, разве что взять в рот все целиком.
Балтику хотелось показать, что он поймал. Но нести во рту то, что пищит, противно. Он убрал лапу, и мышь умчалась.
Полкан также видел довольно много мышей. Они прячутся, едва заслышат его лай. Всем кажется, что идет большой, огромный пес.
Лежбища Нестеров обнаружил – и на Берингове, и на скалах вокруг. Котиков бить еще рано, и к тому же нечем. Промысловая бригада соберется во Владивостоке после 1 мая.
– Апрель только начался. Мы успеем сходить и на Сахалин, и в Охотск.
– Опять? А чего там в Охотске? – сказал вдруг Черепенников. И замолк; говорили уже другие. Многим почему-то не понравилось в Охотске, и идти туда считали странным.
– Граждане! Это бунт на корабле? – удивился Нестеров. – Все равно до мая промысел не откроем. Или что, скучно быть на море? Если так, то зачем шли в моряки?
– Я не шел, меня направили… – загудел было Черепенников. Но его теперь не поддерживают. Команда молчит. В сущности, до Охотска не так далеко…
Черепенников долго сидел в «кают-компании», ворчал про себя неразборчиво. Все уже ушли. Тогда и он вышел, нащупал некую деревяшку и с силой запустил в сторону Полкана и Балтика (они опять привязаны).
– Тюк! – деревяшка ударила мимо, в доски. Ребята залаяли, правда, вскоре стали подавлять себя. Это очень трудно. Но все же лучше не скандалить.
Им уже известны правила. За излишне громкий лай могут привязать в самый дальний темный угол. За шалости, связанные с движением, могут накричать или даже стукнуть. Климчук замахивался уже несколько раз. Впрочем, хулиганить и не хочется. Просто тоска пробирается внутрь, и держит как проклятая веревка.
Команде в кают-компании разрешается заниматься не только делом, иногда там играют в карты. Не морские, а маленькие. Балтик и Полкан смотрят на этот процесс из дверей.
Играют либо просто так, либо на щелчке. Черепенников обычно проигрывает, и ему отвешивают очень громкие порции.
– Слышь, Иван, а ты часом не в попы готовишься?
– Почему это в попы? – бормочет Черепенников.
– Ходишь с такой гривой. Смотри, подпалят. В рамках борьбы с реакционным культом. Или ты хочешь художником стать? Они тоже такие носят.
Черепенников не отвечает. Он сопит, глядит на карты и снова проигрывает (к великому удовольствию Полкана и Балтика). В том, что Черепенникова щелкают, видится торжество справедливости. Так ему и надо.
Но все-таки люди ведут себя очень непонятно.
Сыркину боцман велел навести порядок на кухне, а всю старую кашу отдать «псам-оболтусам». Когда боцман ушел, Сыркин смахнул крошки на пол, потом подумал – и стал смахивать их в большую миску. Туда же он бросил остатки горелого сала, еще какой-то мусор, вывалил сверху кашу и сунул это в сторону Полкана. Поглядев вокруг, Сыркин удалился.
Разумеется, ребята не притронулись к такой каше. Но дело в другом: они отчетливо слышали, как боцман велел помыть полы. А Сыркин не помыл, хотя обещал. Получается, он соврал. Врать определенно плохо. Но комсорг Костя, когда ему дали такое же задание, тоже обещал помыть и тоже ничего не мыл. А потом сказал, что помыл! Неправда возникает в обоих случаях, вообще она может появляться везде. Но зачем люди ее говорят?
Понятно, почему врут плохие. Но зачем хорошие люди поступают неправильно? Или они просто ошибаются, ведь ошибиться легко, когда еще не знаешь. Балтик и Полкан понимали, что они сами очень многого не знают, не умеют охотиться правильно, и поэтому они учатся. Но если взрослые делают ошибки – значит ли это, что они учатся тоже? То есть они взрослые, но в чем-то… не очень взрослые, и там, где они не взрослые, им надо учиться, чтоб не делать ошибок. А можно ли научиться делать все-все? Чтоб ни в чем больше не ошибаться. Но ведь можно не ошибаться, даже не умея делать все. Надо просто не делать того, где ошибаешься. Только как узнать, где ты можешь ошибиться?
