Схимница Позабыла, наверное, где родилась, Сколько лет прожила она в схиме. Не отводит от грешника каменных глаз И бормочет губами сухими. Никогда не ответит на робкий поклон, Своевольна – никто с ней не ладит. Неизменно сидит возле тусклых икон, Плащаницу истёртую гладит. Нашептали ей сёстры – какой-то еврей Заявился в святую обитель, И выходит она из высоких дверей, И кричит, что я ангел-губитель. Машет чёрными крыльями в гневе своём, Будто ворон кружит, налетая. Посмотрите, какой нелюбезный приём, Как беснуется ваша святая! Храм закрыли. Спускаются звёзды на скит. Голоса удаляются глухо. И всё ближе за стенами ходит машхит [1], Но жива ещё злая старуха. «Больше нет ни начальников строгих…» Больше нет ни начальников строгих, Ни походной тоски строевой, Но тяжёлая ноша для многих, — Умирая, не знать своего. А когда мы чужое узнаем У дымящего в небо куста, Вероятно, покажется раем Предстоящая нам пустота. Перед пропастью этой сгодится Нам любая из лёгких дорог, Где садятся на голову птицы И собаки играют у ног. «Не надо скорбеть и рыдать…» Не надо скорбеть и рыдать И путаться в лентах могильных, Ведь речью нельзя передать Смятение воинов сильных, Смущение мёртвых детей, Когда херувимы их метят И в небе без всяких затей Волшебные лампочки светят. Не бойтесь – отныне для вас Блаженство сильнее испуга… Идут, не открывшие глаз, Руками касаясь друг друга, И слёзы текут по щекам, И мрак уступает рассудку, Как будто к несчётным векам Они прибавляют минутку. «Посчитайте, сколько раз на дню…» Посчитайте, сколько раз на дню Я бледнел, сжимался и дрожал. Ясен брату моему, огню, Жертвенный и поминальный жар. Просыпался с мыслью о беде, Горем зарабатывал кусок, И вольно сестре моей, воде, Протекать меж пальцев на песок. Золото Ночному воздуху хвала И свежей утренней полоске! Темно дыхание волхва, А золото молчит в повозке. Но там, где от земных обид Вода Кедрона застывала, Пускай оно заговорит, Пускай откинет покрывала. Дракон и роза
Не по весёлому Бродвею Носиться в пьяном вираже, А будешь за облезлой дверью Жить в полутёмном блиндаже. Припадки кондиционера, Скрип холодильника и вой — Такая странная манера Напоминать, что ты живой. И беспощадный жар светила, И канонада божьих вод Устроят, чтоб тебе хватило Самопознания на год. Оставь надежду за дверями, Шагни навстречу нищете, Как будто не носок дырявый — Дракон и роза на щите. «И были мы – живое тело…» И были мы – живое тело И бестолковый, жадный дух, Но всё рассеялось, истлело, Светильник разума потух. Зато незыблемо, навечно В железный круг заключено От нас оставшееся нечто, Сверкающее ничего. Оно застыло в ритме чутком, Стоит невидимой красой, И нам соприкоснуться с чудом Нельзя ни пылью, ни росой. Киевская осень Она приходит на поклоны В свои исконные места, Где липы верные и клёны Теряют летние цвета. Торжественная предоплата В её спокойном существе, Она монеты листопада Земной бросает нищете. Она царит на склонах ясных, Стоит на площади людской, Противовластных и провластных Равняя ласковой тоской. Мы с ней сидели на бульваре Среди старушек и бомжей, И удивлялись странной паре Витые дуги этажей. Вячеслав Харченко /Москва/ Москвич в южном городе Лаванда Южный Город встретил меня полями лаванды у аэропорта. Фиолетовые ряды уходили к горизонту, прямо к яркому южному солнцу. Тонкий запах пьянил и кружил голову. Я немного опешил, подтянул чемодан и сел на лавку. Достал сигарету и размял ее. Курить при таком лавандовом запахе не хотелось. Я смотрел на лаванду и не мог понять, как это вообще возможно. – Молодой человек, купите лаванду. Я сначала не понял, кто меня спрашивает, но потом оглянулся и заметил сгорбленную старуху с палкой. В ее руках были сухие пучки лаванды. Один она протягивала мне. вернутьсяМашхит – ангел-губитель (Исход 12:23). |
