– Как давно я не видел тебя, мой лев?! – радушно проговорил дядя Фазлы, похлопав племянника по шее, и широко улыбнулся. – Как поживает мой любезный брат?.. Не скучает ли в провинции?
– Он в добром здравии, дядя. Иншаллах! Ну а тётушка Шебнем?.. Я очень скучаю по ней и Амине.
– Я очень рад это слышать, мой лев. Скоро ты и сам с ними встретишься… я уже отправил их экипаж к вашим воротам.
– Правда? Как жаль, что вы так редко бываете у нас, дядя!
Причина, по которой родственные встречи стали столь редки, была известна друзьям Мехмеда. Солнце его отца закатилось два года назад, зато ярко засияло дядино. В обществе Фазлы-Кенан-Паша слыл прогрессивным человеком и горячим приверженцем прозападных реформ султана, пусть и то, что они слышали о нём из уст Мехмеда, не всегда сходилось с этим образом. Впрочем, они бы никогда не посмели подозревать столь почитаемого государственного мужа в лицемерии. Молоденьким юношей Паша учился в Париже, где и подхватил модные веяния, а теперь пожинал его щедрые плоды, заседая вместо брата в совете дивана.
– Давайте сядем! – немного погодя предложил племянник, и, всё так же улыбаясь, проводил дядю Фазлы к пиршественному столу, ломившемуся от вина и других неугодных во время поста излишеств. – Паша, пожалуйста знакомьтесь: это мои друзья.
Дядя Фазлы бросил на стол едва заметный укоризненный взгляд, но Мехмед поймал его, и улыбка медленно сошла с лица племянника. Вина скользнула по нему как тень. Но ведь Ифтар30 уже наступил и…
– Так вот каковы те самые друзья, – как ни в чём ни бывало продолжал amca31, и его голос не казался враждебным, когда он пожимал Диме руку. – Сын графа Румянцева, если не ошибаюсь? Однажды я присутствовал при встрече султана и вашего отца…
– Вы знаете моего отца? – радостно воскликнул Дима. – Он большой пример для меня. Несмотря на то, что мне до него ещё далеко…
Дядя Фазлы сказал, что яблоко от яблони падает недалеко, и что русский император, должно быть, очень гордится своими верноподданными. Дмитрий Александрович казался польщённым и даже сел напротив Паши, когда тот, наконец, опустился за стол и, широко расставив ноги, велел своим людям привести трактирщика: вино – убрать, принести чаю, плова и тушёной индейки с овощами. Бесконечные золотые цепочки на шее и пальцах звякнули, когда дядя Фазлы махнул рукой своему аге, и Вачаган, разбиравшийся не только в нефтяной инженерии, но и в ювелирном деле, заинтересованно сощурил глаза.
– Сплав похож на Нерсесяновский, – задумчиво протянул Гюльбекян. – Вы знаете Хорена Самвеловича?..
– Как же-как же, – качая головой, зацокал языком Паша, – мне ли не знать главного султанского ювелира? Лучше армян с этим делом всё равно никто не справляется.
– Вы так считаете, Паша?
– Вынужден признать. Вы платите нам бедель32, а взамен мы заказываем у вас ружья, стремена и доспехи. Как наш султан, так и я…
Национальное самосознание Вачагана заликовало от подобного признания, и он весь зарумянился. Похвала всегда радовала его душу, и, хотя на этот раз хвалили не его семью, ювелиры-Нерсесяны значили для наследника Гюльбекяновских месторождений нефти гораздо больше, чем казалось со стороны. Их младшая дочь Манэ, выросшая на его глазах, уже давно не покидала его мысли. Его мать мечтала увидеть Манэ своей невесткой, а её старший брат Завен оказывал предполагаемому зятю дружескую поддержку, изредка чередовавшуюся с колкими шутками. Вот только она сама как будто бы не замечала этого и, казалось, что Геннадиос, который с недавних пор преподавал юной армянке игру на пианино…
– Думаете, то, что вы покупаете у армян ружья и доспехи, может восполнить боль и кровь, пролитую во время захватнических войн? – неожиданно выступил Геннадиос и сделал смачный глоток вина из стакана, откуда до этого не доставал носа. Мехмед заметно изменился в лице, многозначительно покачав головой, Вачаган округлил глаза в недоумении, а Дима предупредительно шикнул на него, но грек уже не слышал и не видел их. Отцовская кровь забурлила в жилах, будто он и сам стоял в дверях монастыря Аркади и вот-вот собирался поджечь себя и остальных. Даже музыка в мейхане стихла настолько, как будто все взоры обратились в их сторону.
– Вы ведь… Геннадиос, верно? – Несколько секунд Фазлы-Кенан-Паша не сводил с грека взгляда, после чего, посмеиваясь, задал этот вопрос и почесал бородку. – Геннадиос Спанидас, родной племянник директора медресе при Сулейманийе?
– Вы слышали обо мне? – ничуть не смутился Гена и откинулся на спинку стула, не выпуская из рук кувшина. Так он казался себе солиднее и, конечно, бесстрашнее. Чего ему бояться?..
– Сын критского священника, – со вздохом заключил Паша, постучал пальцами в перстнях по столу и, шепнув что-то своим агам, из-за чего те громко рассмеялись – несмотря на шум и разговоры вокруг, их было прекрасно слышно, – продолжал: – Не думал, что вас настолько интересует судьба армянского народа.
Секунды потекли медленнее и от того невыносимее. Аги, сидевшие за спиной у хозяина, неприятно хохотнули, а один из них даже выпустил изо рта клубок кальянного дыма. Уголки губ у грека дрогнули, а грудь напряглась под тонкой тканью рубахи, словно он из последних сил сдерживал ругательства.
– Прошу не приплетать сюда больше армян, – серьёзным тоном вещал Вачаган. – Не думаю, что нам нужны ссоры.
– При всём уважении к делу ваших отцов, Вачаган Багратович, но ваш друг, пожалуй, печётся о них не больше приличествующего.
– Не вижу разницы между греками и армянами, когда мы говорим об османских зверствах на их землях, – всё-таки вспылил Геннадиос и поднялся на ноги. Желваки вздулись на скулах, а кровь ударила юноше в голову. – Если бы вы только знали, как мой отец…
– Религиозный фанатик, – строго, но спокойно проговорил Фазлы-Кенан и невозмутимо посмотрел оппоненту прямо в глаза. Левой рукой он опёрся на стол и принял такое положение, что смотрел на грека сверху вниз холодным выражением чёрных глаз. Небрежность, что сквозила в его манерах, привела Спанидаса в бешенство.
– Что вы сейчас сказали?..
– Уверен, что вы всё слышали, кириос Спанидас. Вы хотите, чтобы я восхищался тем, кто оказался настолько слаб, чтобы принять поражение, что лишил и себя, и с десяток людей жизни? Вместо того, чтобы принять мягкие условия взаимного сосуществования под единым флагом…
– Взаимное сосуществование?.. Изнасилования, поджоги, отрезанные языки?! Это и есть ваши мягкие условия?.. – На этих словах Геннадиос пнул ногой несколько деревянных стульев, и те с грохотом опрокинулись, наделав шуму. Музыканты перестали бренчать на сазе и зурне, а немногочисленные женщины в пёстрых нарядах ахнули и забились каждая в свой угол. Толпа разошлась по разные стороны, и на миг в мейхане наступила такая тишина, как будто люди в нём не дышали и вовсе. Мехмед устало прикрыл веки и переглянулся с ошарашенным Димой. Почему они не предвидели всего этого раньше?..
– Вы, кириос, – нарочито улыбнулся Паша, всё-таки встал со своего места и, поправив пряжку на поясе, медленно поравнялся с греком, – никак смеете осуждать политику падишаха?..
– Если его политика чинит зверства – безусловно.
– Геннадиос! – прикрикнул на друга Мехмед, но тот даже бровью не повёл. Румянцев сглотнул, впервые, пожалуй, осознав, как много значила истинная дипломатия. Как бы он хотел сейчас уладить все конфликты так же легко, как это удавалось его отцу!
– В войне не бывает правой стороны, и как жаль, что ни вы, ни ваш отец этого не понимаете. Думаете, если бы ваши распрекрасные греки оказались на нашем месте, то они бы…
– Они бы ни за что не решились на эти бесчинства!.. Мы – христиане – не способны на такое.
– Да что вы говорите?
– Но если нас разозлить, то мы, будьте уверены, дадим отпор. Так что пусть османы опасаются! Когда-нибудь придёт и их черёд плакать и страдать, и уж тогда мы отыграемся!..
