Я радостно улыбнулся, представив, как бы я страдал, если бы это не читал, а слышал. Радость познается в сравнении. В том и состоит высшая мудрость, чтобы знать, что с чем сравнивать. Например космический порядок с нашим бардаком, когда задний вагон не слушается переднего и следует своим маршрутом, игнорируя протесты пассажиристой общественности и полное отсутствие рельсов. Пожалуй, я единственный, кому с ним по пути. Все равно объявлений я не слышу и ориентируюсь в пространстве умозрительно: как только промелькнет в мозгу сатериологическая мысль об отосклерозе, что спасет мир, а за окном – аршинное уведомление о ГРУППОВОМ ИЗУЧЕНИИ КАМАСУТРЫ ПО МЕТОДУ ДОКТОРА ФРЕЙДА, так мне выпрыгивать…

Я опять приземлился удачно: сумма отдавленных конечностей не превысила меры моей щедрости. Напрасно люд прохожий гоношится, криком исходит, права качает, терпение мое испытывает, электронную слуховую трубку подешевке впарить мне норовит. В ответ я только слабо улыбаюсь и миролюбиво втягиваю голову в плечи, подкрепляя эту жалкую мимику риторической отвагой мысленно отповеди.

Не по адресу, господа! Я не праведник, шум мира мне ни к чему. От того, что у меня разболится то, что я втянул в туловище по самую челюсть, никому легче не станет. Не позволю уродовать свое среднее ухо электричеством! Мне по душе пребывать в гнетущем пространстве тишины и довольства; проявлять к вашему миру исключительно спекулятивный интерес отставного Господа Бога; наблюдать суетным взором наглость земных предметов, разгадывая между делом тайны скверных привычек бытия. В неозвученном пространстве главное – уметь замечать только те косые взгляды, что откровенно льстят вашему личному эго, и, высокомерно игнорируя двусмысленные улыбочки встречных особ, мужественно воздерживаться от немедленной проверки содержимого своей ширинки на предмет игривого сглаза.

ЗАЙДИ!

Зайду.

УЗРИ!

Узрю.

КУПИ!

Может, действительно купить себе высший смысл своего существования? Чем он хуже любого иного? Знай себе уничтожай бактерии в родимом унитазе. Долой одноклеточных паразитов! Да здравствуют многоклеточные энтузиасты чистоты и белизны!.. И не дорого совсем… А вдруг потом ужаснусь, содрогнусь, раскаюсь в содеянном и побегу со своей вдовьей лептой обрадовать Фонд Общества Охраны Бактерий от Бесчинств Чистоплюев? Ведь и я отношусь к числу тех решительных ребят, которые всегда делают только то, что хотят, хотя и не всегда догадываются, что хотели именно того, что натворили… Какая все-таки накладная штука – жизнь! С одной стороны, если поразмыслить, унитаз все же мой, и я имею законное право считать бактерии захватчицами частной собственности и поступать с ними в соответствии с уложением о наказаниях. Но с другой стороны, если подойти к проблеме с божеских позиций любви и непротивления вселенскому злу мордобоем догматов, унитаз ничем не лучше рубашки, которую заповедано отдавать ни за понюшку табаку и даже не за красивые глазки. Или все же лучше?.. Подойдем к проблеме с тылу. Меня хотят убедить, что источником большинства моих бед является унитаз, зараженный вредными бактериями, и что мой прямой долг перед собственным здоровьем состоит в том, чтобы, восседая на стерильном унитазе, испражняться экологически безвредным калом. Боюсь, от такой чистоты у меня отверзяться уши и слух мой вновь наполнится благим матом шумоделов и звукопроизводителей. Один Бог ведает, сколько всего я претерпел ради того, чтоб впасть, наконец, в просветленную глухоту, научиться внимать миру очами души моей! Ибо глухарьство мое – не прихоть, а насущная необходимость страждущего сердца. Потеряйте слух и вам не придется крепить веру дополнительными доказательствами бытия Божия, ибо безмолвие – это торжество полного согласия с самим собой и с Господом Богом; вечная теофания тишины!..

Подумать только, – а чуть было не купил и тем самым едва не лишил себя благодати. Вот что значит думать о теле, а не о деле. Бактерий испугался! Да как они могут повредить твоей бессмертной душе, если даже в антисанитарии ада ей обеспечена вечность, не говоря уже о рае, где и унитазов-то никаких не держат, поскольку нектар с амброзией полностью усваивается организмом психеи? Решено! Никаких гигиенических средств! Бактерии – это испытание души на профпригодность в райских кущах. Лучше вшивым войти в жизнь вечную, нежели чистюлей быть ввержену в геенну огненную, где терзает уши скрежет зубовный… Кстати, о зубах. Зубы чистить будем или отдадим на откуп кариесу? Учти, в случае чего, нечем будет скрежетать…

Признаться, меня порой даже пугает исключительная последовательность, столь присущая моим рассуждениям. Практически ничто из общепринятого не выдерживает дыбы моего анализа. И этим я тоже обязан своему счастливому дару – ничего не слышать. Ведь раньше как было? Стоило о чем-нибудь серьезном да возвышенном задуматься, как тебя уже бесцеремонно окликают или кричат, чтоб посторонился и не лез им в очи психологической пыльцой… Уж не говорю об общем шумовом фоне, этой варварской смеси механического гула, электрических воплей, вороньего грая и невыносимого жужжания почетных участников городской суеты. Всем до всех есть дело. От минутного молчания скукой давятся. Вот и жгут друг дружке сердца глаголом, выжигают в душах неповторимые скрижали: «Здесь был Валера и чуть не помер от тоски», «Валера – кретин! Мы тут славно повеселились! Группа гомеопатиков». Ну уж до моей души им теперь не добраться, у меня отныне вечное «занято». Я теперь замечаю только то, к чему лежит душа, а все прочее надменно игнорирую. Я научился безошибочно отличать себя в любой толпе, сверяя по памяти приметы. Если ко мне внимательно приглядеться, то, при наличии внутреннего ока и отсутствия внешнего слуха, можно узреть над моей непокорной головой нерукотворное кредо мое: ЗАПРЕТЫ ХРИСТА – В ЖИЗНЬ! Коротко и ясно. Пусть я глух, как контуженный любовью тетерев, но дело всей своей жизни знаю наперед. Сначала разучусь читать, затем говорить, потом думать, испражняться, размножаться. Ибо мудрец – тот, кто устал копить иллюзии и стал забавляться игрой собственных впечатлений.

Только когда в человеке состарятся

страсти, тогда, наконец, возникает

счастливое спокойствие невинной

души и безмятежность сердца –

будто это вековечный пир.

Эразм Ротердамский. Оружие .

христианского воина

.

Хочется начать так. Я человек простой, неглубокосердечный, крещенный во младенчестве в холодной купели и с тех пор крепкий верой, слабый бронхами, суставами и рассудком. С возрастом к ним прибавились мигрень, подагра, защемление седалищного нерва, бунт желез и зубовный скрежет. Иного я и не ждал, с младых ногтей догадывался: старость – не радость, а скромная награда за жизни, полную тяжкого труда и похмельного синдрома; унылая пора ухода за остатками волос и здравого смысла. Единственная отрада в наши годы – пенсия. Мне ее приносят на дом раз в месяц и этого удовольствия хватает аж на целую неделю. Я объедаюсь моченым хлебом, наворачиваю пшенные каши, смакую бульонные кубики, гоняю чаи, одним словом, чревоугодничаю, как блокадник, чудом угодивший на Большую землю. Потом начинается:

– Дядя Боря, это ты, хрен огородный, скомубобил мозговую кость из нашего борща?!

– Борис Арнольдович, опять вы грязными руками терзали хлеб наш насущный!

– Бобик, еще раз увижу, что ты трешься возле моего холодильника, – прижгу задницу!

Такие вот дела. Между прочим, я с детства приучен мыть руки перед едой и беречь задницу от ожогов.

Опять меня пытаются загнать в угол, поставить в пограничную ситуацию принудительного выбора, столкнуть лбом с трилеммой: либо, дядь-Борь, выбей себе пенсию посолидней, либо, Борис Арнольдович, найдите себе работу на дом, либо, Бобик, давай мы тебя похороним вскладчину… Но с какой стати мне вдруг увеличат пенсию,? Кто мне даст работу на дом, если я не шью, не вяжу, не пеку и отлучен за неуплату от телефона? Наконец, кому я нужен на кладбище живым, потому как я помирать покамест не собираюсь: по мне, лучше тут с вами так, чем т а м – Бог весть с кем и черт знает как!..