— На этой неделе не могу вам его обещать, — старик театрально вздохнул. — Но что-нибудь придумаем.

Тим вскинул брови и покачал головой: заказчики редко обращались с призраками именно так. В общем-то, как правило, их и не приглашали на другой конец планеты и тем более не обеспечивали жильём и едой. А о том, чтобы под них подстраивались так, и речи быть не могло.

— К концу работы Джейсон почти не выходил. И ел мало, — с сожалением добавил Ра’с и покачал головой. — Что-то его беспокоило. Я предлагал прислать к нему врача, но он отказывался. Спорил с моими правками, не хотел их обсуждать лично, заставляя моих людей бегать с рукописью туда-сюда, — он сдержанно развёл руками. — А потом отказался продолжать работу. Жаль, на самом деле. Мне он нравился.

— Ну, — Тим доел лепёшку и запил её чаем. — Надеюсь, у него всё в порядке.

— Как и я, — Ра’с задумчиво кивнул. Тим поднялся со своего места и кивнул старику:

— Надеюсь, вы простите меня, но я должен работать.

— Конечно, — аль Гул снисходительно сощурился и махнул рукой. Тим понял, что его отпустили, и поспешил к себе, мысленно укоряя себя за то, что за два дня так и не выработал в себе способность передвигаться потише.

***

На обработку рукописи и дневника ему действительно понадобилось чуть больше месяца. Тим работал осторожно, стараясь не слишком циклиться на спорных моментах. Он просто закрашивал неоднозначные абзацы разными карандашами, грыз ручки и часами мерил комнату шагами. В дневнике Джейсона в основном были путевые заметки и планы работы над рукописью, ностальгия по родному городу и подобное. Последняя запись, правда, была совсем странной. Он написал: «Ну, вообще-то вся соль в началах». Дальше страницы были вырваны, и Тим не мог понять, кому и зачем это могло понадобиться.

Впрочем, сам факт того, что предыдущий Призрак зачем-то прислал ему свой дневник тоже был настораживающим. Тим снова и снова прокручивал этот момент в голове, пытаясь понять, чего же от него хотел Джейсон. Он даже подумывал написать ему письмо и задать этот вопрос.

Ему ужасно не хватало Стефани. Его очаровательная жена всегда была «свежим взглядом» во всём, что он делал. Она находила ответы тогда, когда он оказывался в тупике, и умела создать вокруг него обстановку, в которой работалось особенно легко.

Но кроме этих бытовых моментов ему не хватало и каких-то мелочей: как пахли французские духи на её коже, и как ей шло то синее платье в клетку, как у Джуди Гарленд в «Волшебнике страны Оз», и как она смеялась над ним иногда. А ещё того чувства собственной полноценности и абсолютной правильности происходящего, когда они были вместе. Тим ещё не уезжал больше, чем на две недели, и писал всегда из дома, так что месяц в такой дали от Готэма дался нелегко. Он написал Стефани несколько писем и отправил, воспользовавшись разрешением выходить к поставщикам провизии, и надеялся получить хотя бы маленькую весточку из дома.

Стефани помогла бы ему понять, что в дневнике Джейсона нет ничего важного сразу, и он сразу принялся бы разбирать исписанные салфетки, вырванные из тетрадей листы и куски пергамента, которыми была щедро устлана коробка.

Тиму пришлось собирать из обрывков все старые наработки Джейсона Тодда, один за другим, чтобы разобраться, какому порыву мысли повиновались пальцы его предшественника, набирая или выписывая слова, и почему в итоге эти варианты были отвергнуты.

***

Кропотливая возня с бумажками помогла ему лучше понять смутные рассказы Ра’са о детстве. Джейсон и в своей рукописи, и в своих записках рассказывал, где родился Ра’с аль Гул, разве что не указывая эту деревушку на карте. Тодд посвятил целую главу описанию того, как закрыто жили местные жители, и что, наверное, именно привитая с детства способность жить в закрытых обществах привела старика к тому, кем он стал в итоге.

Джейсон немало размышлял и об участии старика в войнах, приходя к выводу, что обе их Ра’с пережил в роли партизана, и что именно это так ожесточило его сердце, что он стал террористом после. Первый Призрак выдвинул гипотезу, что первыми последователями аль Гула были его собратья по лесам, но она была обрисована кругом из вопросительных знаков, и ни в одну из версий рукописи так и не вошла.

Разобравшись с записками и рукописью предшественника, Тим сел за печатную машинку. Слаще её постукивания был только голос Стефани, но жены рядом не было, и в уюте, который он старательно воссоздавал в своей комнате, всё время чего-то не хватало.

***

Он приехал в начале февраля и сдал первую рукопись, отклонившись от собственного графика. Он закончил работу в конце марта, перевязал стопку бумаги бечёвкой, выглянул из своей комнаты и попросил дежурившего в коридоре ниндзя сообщить Ра’с аль Гулу, что Призрак просит о встрече.

С Ра’сом они виделись почти каждый день — старик будил его по утрам, и Тим так и не привык к этому даже за два месяца. Это пугало на подсознательном уровне, и голос Стефани в его голове надрывался каждый раз, но Тим старался скрыть свою тревогу. Правда, Ра’с будто знал о том, как пугает постоянное присутствие старика при его пробуждении, и хозяин дома всегда улыбался по-лисьи, пока Тим унимал дрожь в руках и одевался. Они вместе завтракали, обсуждая ход работы, а потом Тим возвращался к себе и снова садился за рукопись.

Через пятнадцать минут ниндзя-посыльный передал ему, что хозяин дома слишком занят, чтобы принять его сегодня. Ра’с, однако, попросил отдать ниндзя рукопись, чтобы тот доставил её лично в руки. Он собирался заняться ей, как только утвердит основной план по захвату дипломатической делегации из Заира, чтобы не отвлекаться потом от чтения и внесения правок.

Тим недовольно цокнул языком, но рукопись всё же вручил посыльному, оставшись наедине с фотографией Стефани, печатной машинкой и бездельем.

В Америке он работал иначе. Рукопись отправлялась в издательство, издательство перенаправляло её заказчику, заказчик вносил коррективы и отсылал обратно в офис. Между концом работы над одним черновиком и началом работы над следующим могло пройти несколько недель. Тим проводил их дома с женой: они ездили пить молочные коктейли, кататься на роликах, выбирать новую мебель и решать кое-какие дела. Со Стефани даже быт казался чем-то простым и не таким уж и скучным, и Тим был ей за это невероятно благодарен.

Но её не было рядом, и Тим не мог ни попросить у неё совета, ни предложить разделить тревоги похода к зубному. Развлечься можно было разве что кидая в стену мяч (которого у Тима не было), или перечитывая единственную книгу, которая влезла в его багаж.

Хемингуэй, конечно, был прекрасным писателем, и Тим не сомневался, что получит истинное наслаждение, если попытается разобрать его новую книгу на детали и образы, тем более, что времени для этого у него было достаточно. И в этот раз уж точно ни один умник из газеты не попытается повлиять на его анализ, предоставив ему своё авторитетное мнение в личной колонке.

Проблема была в том, что Тим не мог сосредоточиться на сухих словах любимого писателя. Он постоянно отвлекался, отводил взгляд от строк и смотрел на потрёпанный дневник Джейсона на столе, и снова и снова возвращался мыслями к вопросу «почему».

В конце концов он захлопнул книгу и снова вцепился в исписанную тетрадь.

Люди не отдавали личные вещи посторонним просто так. В этом дневнике была какая-то тайна, или наоборот, какая-то отгадка. Джейсон хотел ему что-то сказать, просто Тим никак не мог расслышать его голос и рассмотреть резкий почерк. В дневнике он по-прежнему видел лишь путевые заметки да вырванные страницы. Тим примерил пару из тех, что собрал заново, но ни одна из них не была частью обрывков личности Джейсона Тодда.