Тим стиснул зубы, когда Джейсон положил руку и ему на плечо, и отвёл взгляд, рассеянно глядя куда-то в сторону.

— И что ты предлагаешь? — спросил Кон. Тим не смотрел на него. Он боялся на него смотреть. Не хотел видеть его разочарование.

— Ну, ты можешь вспомнить, что я обещал тебя отпустить, если ты захочешь вернуться к Супермену, — с трудом выговорил Тим. С таким же трудом он заставил себя посмотреть Кону в глаза. — Это разобьёт мне сердце, но… — Он замолк и снова стиснул зубы.

— А можешь остаться и напоминать ему, когда не стоит переходить черту, — устало протянул Джейсон. — Потому что кто-то же должен. — Он сжал их плечи и отпустил. — Не знаю, что вы будете делать, когда меня не станет. — Он покачал головой и, не прощаясь, ушёл, оставляя их наедине.

Время остановилось, как только он закрыл дверь. Они были единственной постоянной в этом мире. Постоянной, способной что-то менять, и не меняющейся даже с течением времени.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя?

— И я тебя. Но это не отменяет того, что у тебя на столе стоял контейнер с языком Лекса Лютора.

Тим прикусил щёку.

— Джейсон сказал правду. Я ужасно древний, Кон. Даже запертый в темноте, Лютор ещё легко отделался. Мы вырезали языки за клевету. Меня самого принесли в жертву, чтобы был урожай.

Кон вздрогнул, но неуверенно сделал шаг к нему. Казалось, он сам не знал, какой вопрос из десятка стихийно возникших нужно задать первым, но Тим не стал его торопить.

— Думаешь, я смогу тебя уравновесить? — спросил наконец Кон. — Останавливать, когда ты заходишь слишком далеко? — Он коснулся плеча Тима, очень легко — почти неощутимо — но Тиму показалось, что в мире стало светлее.

Он больше не боялся, что лишится своего клона, больше не боялся, что его оставят. И кто знает? Может, Джейсон прав. И нет ничего лучше, чем две уравновешивающие друг друга противоположности, правящие в Лиге теней.

В конце концов, тень появляется только при объединении света и тьмы, наполняя мир полутонами.

Тим нервно улыбнулся и взял Кона за руку, поглаживая большим пальцем его запястье.

— Ты можешь попробовать, — шепнул он и подался вперёд. — Может, у тебя и получится.

========== Эпилог ==========

Стефани Браун всё же не удержалась и написала статью, посвящённую Ра’с аль Гулу.

В ней, правда, не было ни намёка на Тима, только рассказ о её странствии и том, что рассказывали ей о Лиге теней простые люди. Бедные и богатые, счастливые и несчастные делились с ней сказками и историями о Ра’с аль Гуле. Старики вспоминали предания, которые слышали ещё от своих прабабок, а молодёжь шептала о загадочных людях в одежде из грубых тканей, которые появлялись порой в городах и помогали их заново строить.

В завершение Стефани, стараниями нескольких профессоров истории и фольклористики, востоковедов и лингвистов, и даже Оракула, нашла легенду о волшебнике Ра’с аль Гуле, человеке, боровшимся за справедливость с незапамятных времён.

Она говорила, что и сама видела Ра’с аль Гула, но встреча эта была короткой и забылась, как будто на самом деле была лишь видением, насланным старым волшебником.

За эту статью Стефани Браун не получила Пулитцеровскую премию. Её ей выдали за разоблачение Лютора, следом номинировав на Нобелевскую премию мира.

Мир заговорил о Ра’с аль Гуле, как о загадке. Он стал тем, что занимало умы взволнованных людей, но никто так и не смог найти его настоящего. Тима это вполне устраивало.

Годы шли. Лига теней становилась всё крепче, и власть её становилась всё обширнее. Человечество постепенно училось жить в мире с самим собой и объединялось при малейшей угрозе из космоса или другого мира. Никто не замечал, что среди них всё больше и больше теней. Никто не замечал, что заговоры никогда не удаётся привести в жизнь, потому что зачинщики исчезают. Мир, несмотря на свою утопичность и невероятную гротескность, стал безопасным, и Тим порой улыбался — едва-едва заметно — просматривая подборку новостей.

Мир менялся. Он обновлялся. Что-то умирало и что-то рождалось. На смену основателям Лиги справедливости пришло новое поколение героев. Супермен остался в Сторожевой башне, а Чудо-женщина заняла своё место на Темискире.

В две тысячи тринадцатом умерла Лесли Томкинс. За ней ухаживали не только тени, но и Селина Кайл со Стефани Браун, покровительницей которых она была долгие, ужасно долгие годы.

Тим долго не мог найти себе места, страдая, что даже попрощаться с ней не может, но за пару часов до её смерти Стефани нашла её передатчик и связалась с Лигой теней.

— Ты была одной из лучших теней, что я знал. И моим ближайшим другом, Лесли, — шептал он в динамик и слышал, как Лесли дышится легче, будто она ждала, что он отпустит её, сказав эти слова.

Ему самому, правда, от этого не стало легче.

Он потерял множество теней, и каждая смерть печалила его. Но каждая смерть от старости разбивала его сердце. Он снова и снова видел, как люди стареют и чахнут у него на глазах. Как Лесли. Как Дрейки. Как…

Брюс Уэйн пережил Лесли не на много. Он умер через пять лет, и его место заняла неразговорчивая, но верная Кассандра Кейн. Она соблюдала его кодекс и старалась поддерживать равновесие в Готэме, но, кажется, и сама почти уверилась, что однажды городу уже не будет нужен Бэтмен.

Кон с каждым днём становился для Тима всё важнее. Он занимал всё больше места в его жизни, и связь между ними крепла. Их любовь была меньше бумажного листа, которым можно было заложить книгу, и больше бесконечных вселенных. Её можно было спрятать в ладонях, но никогда нельзя было заключить в объятия.

Кон был рядом с ним каждый день. Останавливая его руку, когда ему казалось, что Лига действует слишком жёстко. Находя слова, способные оживить даже старое, сухое сердце тысячелетней мумии.

Все невзгоды и недомолвки были слишком мелкими, слишком крохотными, чтобы из-за них спорить, и постепенно они так привыкли друг к другу, так притёрлись, что почти превратились в единый организм, неспособный существовать во вражде или разлуке друг от друга.

Джейсон стал совершенно седым к началу второй половины двадцать первого века. Морщинки теперь появлялись не только когда он улыбался или хмурился, а всегда напоминали о том, как много он смеялся и злился в своей жизни. Когда Тим замечал это, Джейсон всегда говорил:

— Жизнь вышла долгая и насыщенная.

Джейсон больше не тренировал рекрутов, и это была идея Тима. Старые травмы не давали тому даже передвигаться спокойно, что уж говорить о беготне с молодёжью.

Он, правда, даже это воспринял спокойно.

— Зато смогу надоедать тебе очень часто, — хрипло смеялся он и щурился, рассматривая лицо Тима. — Ты когда скажешь парню, как тебя зовут?

Тим никогда не отвечал. Почему-то ему казалось, что, назвав своё имя клону, он окончательно сдастся, признавая, что Джейсон умирает.