В девяносто он стал хуже видеть и слышать, но по-прежнему не растерял силу духа. Ему принесли крохотный слуховой аппарат, и это значительно облегчило жизнь и ему, и тем, кто до сих пор заглядывал к нему «в гости».

Каждый день к нему заходила Пруденс. И ещё чаще — Тим. Лидер Лиги теней наведывался к своему Лазарю минимум три раза в день, лично принося еду и развлекая стареющего героя-тень беседой.

— Может, мне свернуть тебе шею и бросить в Яму Лазаря? Пусть вернёт мне тебя снова, — иногда говорил Тим, когда Джейсон касался его лица дрожащей рукой.

— Не думаю, что это хорошая идея, — качал головой Джейсон.

— Неужели тебе не понравилось жить? — Тим всегда ловил его ладонь, обхватывал её своими и поглаживал, будто пытаясь расправить складки морщин.

— Очень понравилось, Тим. — Джейсон запрокидывал голову и смотрел полуслепыми глазами в потолок. Он выглядел таким умиротворённым и мечтательным, что Тиму было завидно. — Но моё время прошло.

Он умер, сидя в своём кресле и глядя в окно. Будто просто уснул с открытыми глазами. Тим тогда пришёл к нему вместе с Пруденс, и в том, как именно всё произошло было что-то невыразимо правильное. Тим готов был поклясться, что его душа упорхнула к небу, будто красногрудая птичка-малиновка, и что Джейсон действительно умер счастливым.

Погребальный костёр Джейсона Питера Тодда горел ярче, чем звёзды ночи и огненная дневная звезда. Он горел так же ярко и яростно, как сам Джейсон. Так же неистово, какой была его жизнь.

Тим отпускал его, и это оказалось намного тяжелее, чем он когда-то думал. Будто он хоронил собственного сына. Он не чувствовал такой боли ужасно давно — будто ритуальный нож снова вонзился в сердце.

Костёр казался таким сияющим и светлым, будто за Джейсоном сошли сами боги, а мир вокруг, наоборот, становился всё темнее. Казалось, даже звёзды гасли вместе с ним.

Всё стало прежним только когда его руку нашёл Кон. Когда их пальцы сплелись и взгляды — уставший и отчаянный Тима и полный любви и энтузиазма Кона — встретились. Когда Тим понял, что он не единственная постоянная в мире, что он не предаст огню точно так же совершенно всё — без исключения — что он любит.

У него была своя постоянная. Постоянная, которая замерла рядом с ним.

— Ра‘c?..

Он посмотрел на Кона и попытался улыбнуться. Но вышло не очень. Тогда он сделал глубокий вдох, набирая полные лёгкие ночного воздуха и дыма погребального костра, и выдохнул.

— Тим. — Он сжал руку Кона сильнее. — Меня зовут Тим.