– Тебя интересует мнение других? По-твоему, лучше умереть на улице?

– По-моему, лучше никого не ставить в неудобное положение. Решающее слово за тобой. Я еще раз прошу прощения за то, что тебе теперь приходится расхлебывать. Но чем черт не шутит, вдруг все обойдется?

Есть одна оговорка: Дева Дель Сарто не знает меня нынешнего, вряд ли смирится, да и мне тяжело будет видеть любимую девушку из моего прошлого в моем холостяцком логове. Я должен постараться перешагнуть через себя. Мне нужно время…

POV

– Дева, смотри, что я тебе принес, – донесся голос за дверью, затем она отворилась и появился Джино с какой-то коробкой в руках.

Девушка соскочила с кровати и ланью устремилась к своему сводному брату, оставив меня сидеть с ее книгами. Отбросив их в сторону, я упал на подушки и закинул за голову руки. Я знал, что это надолго, они не могут оторваться друг от друга, и каждый раз при его появлении я отхожу на задний план. Дева выталкивает его за дверь и начинает тихо что-то говорить. Вот о чем я и говорил, у меня нервно дергается глаз и самое огромное желание – это надавать тумаков несносному братцу. Зачем вообще притащился этим летом к ним в гости, если каждый вечер провожу в одиночестве.

Дверь открывается, и в комнату заходит Джино, обнимая за плечи Деву. Та в свою очередь несет коробку, наполненную каким-то барахлом, со счастливой улыбкой на лице.

– Ты только посмотри, – протягивает ее мне и вытаскивает из вороха нарезанной бумаги мелкие ракушки разной формы, – какие красивые!

– Ерунда какая-то, и зачем они тебе? – Небрежно дергаю плечом, поднимаюсь с кровати и усаживаюсь ближе к ней, так, чтобы ее брат не уселся рядом.

Но этот делает ход конем и оказывается с другой стороны. Одна склонившаяся голова с черными кудрявыми волосами и две повернутые друг на друга.

– Макс, никакая не ерунда, они же уникальные и неповторимые. У меня столько всяких разных, и такие – настоящая находка. – Она все еще ковыряется в коробке.

– Именно, – заносчиво говорит Джино, – нашел самое «ракушечное» место на Боракае в северном районе острова Япак. Старался для тебя, Дева, ходил собирал самостоятельно каждое утро.

Беру из ее пальцев ракушку и верчу в разные стороны – она гладкая и покрытая лаком. Усмехаюсь и подкидываю ее в воздух, слышу, как со свистом вздыхает девчонка и ловит свое сокровище.

– Макс, – восклицает она и толкает меня с кровати, – ты что! Она же могла разбиться.

– Глупости, это обработанная. Трепач, и ты ему еще веришь! Каждое утро он собирал. Да там тысячи таких, и скорей всего на пляже продают это барахло, были бы деньги. Собирал он. – Встаю с пола и отряхиваю ушибленное мягкое место. – Он принимает тебя за дурочку, раз толкует подобное.

– Как ты вообще с ним общаешься, малышка? Мерзкий тип, – выдает этот ушастый уродец, скривившись так, будто съел лимон. Встает с кровати, когда Дева его отталкивает, пытается усесться на комод.

– Тебя еще она не спросила. Привык врать на каждом шагу. – Слежу за тем, как он совершает еще одну попытку, и тяжелый предмет, качнувшись, накреняется. Заранее зная, что произойдет, успеваю грубо дернуть в сторону Деву и оказываюсь прямо под комодом. Никогда не думал, что звук трескающихся костей такой громкий, мой крик и резкая боль.

– Макс!

Джино долго втолковывал мне, что я просто обязана протестовать. И даже спустя несколько дней он наведался в мою квартиру, адрес которой получил от отца, и продолжал преследовать меня с требованиями, чтобы я прекратила все как можно скорее.

– Скажи отцу, что у тебя есть любовник и все серьезно! – Блондин усаживается в мое любимое кресло, складывает ногу на ногу.

– Посмотри на меня, – сдуваю густую челку с глаз, указываю на растрепанные, торчащие в разные стороны волосы.

– Да что ты понимаешь в красоте! – возмущенно смахивает со стола свои сигареты и поджигает одну из них, выпуская едкий дым в воздух. – Ты должна потребовать у отца изменить этот договор, разорвать все связи с другом и забыть про то, как тот однажды помог ему.

– Джино, я не могу отказаться. Они столько об этом говорили. Все знают! Соберется весь город, гости, друзья наших родителей. Какая дочь пойдет на то, чтобы опозорить своих близких? Я уже не говорю о многолетней дружбе наших отцов. Идея абсурдная и неуместная. У них весь бизнес объединен, если они начнут делиться, никому не понравится исход. Это уже семья! Протест… даже не соблазняй меня, – отвечаю ему и достаю с полки кружку, наливаю овсяное молоко и пью его.

– Все с тобой ясно! Твоя жалость не сыграет тебе на руку, – тушит сигарету на влажной салфетке. – Предсказуемо.

Может, так и надо, но мои родители еще ни разу в жизни не позволили усомниться в их любви и желании сделать меня самой счастливой. Доверяла их выбору как самой себе, они никогда в жизни не дали мне понять, что однажды подставят или сделают из меня приманку. Они желают мне добра.

Тем более давайте смотреть правде в глаза. Я далеко не красавица, если сравнить меня и маму, то я жалкая пародия. У меня безумная копна вьющихся волос-спиралек, их невозможно привести в порядок, так как они непослушные. Карие глаза, но не благородного бренди или черного кофе, нет. Мне достался светло-карий с вкраплениями чаинок и болотной топью, разлившейся вокруг зрачка. Нос с едва заметной горбинкой, больше греческий, чем итальянский. Главная гордость итальянок – это их рост и формы. И досталось ли мне что-то от мамы? Нет, я коротышка, худенькая и неприметная. Мне можно одеваться в детском отделе, над этим любили подшучивать все мои знакомые. Говорили, что таким образом могу сколотить капитал, постоянно экономя на одежде. А Макс, я не могу даже описать, насколько он был привлекателен. Высокий, широкоплечий и сильный.

Из общего у нас желание добиться чего-то не предназначенного нам. Может, поэтому и перестали общаться, потеряли друг друга. Переезд в город, намного больше возможностей реализовать себя, вносишь коррективы в личную жизнь и учишься подстраиваться.

– Зачем ты столько училась! Трудилась! Ты профессионал, помимо всего прочего, занимаешься виноделием! А Макс? Ты сто лет с ним не говорила и что о нем знаешь? Он ведет отшельнический образ жизни, вернулся на свои земли, поджав хвост. И теперь ничего не смыслит во всем этом. У вас даже общих тем нет! – Джино взял на себя роль информатора, так как я быстро завершала неоконченные дела и участвовала в некоторых проектах, требующих от меня присутствия. Я хотела знать, с чем мне придется столкнуться, но информации очень мало.

– Почему ты никак не уймешься? – спрашиваю его, отталкивая от себя коробку с вещами.

– Все развалится! Мы больше не сможем находиться вместе. Я приеду к тебе, как только снимут ограничение, а то еще один финт и мне выдадут ордер на арест! – высокопарно заявляет он.

– Размышляешь как «Бутербродник», неизменно быть первым, кто оказывался возле стола с закусками. Готов пересечь все предписания, лишь бы поковыряться в чужой мусорке.

– Ненавижу, когда ты так говоришь. Мне не нужен стимул, – отрицает он, и я направляюсь прямиком в кабинет. – И ты зря носом вертишь, я тебе дело говорю.

Входная дверь в очередной раз открылась, молодой грузчик толкает ее ногой так, что она, соприкасается со стеной и отлетает обратно. Я хмурюсь, прослеживаю взглядом, отвалившийся кусок декоративной штукатурки. Отрешенно сосредотачиваюсь на списке того, что надо собрать, он висит передо мной на стене, весь помеченный цветными маркерами.

– Дамочка, оплата почасовая, шевелитесь быстрее, – устало передергивает плечами и еще настойчивей начинает трясти коробкой.

– Загружайте все, что видите собранным!

– Меня раздражает то, как они с тобой разговаривают, – сообщает Джино пропуская хамоватого работника.

– Меня раздражаешь ты, листающий то, что не принадлежит тебе! И вечно копающийся в чужом нижнем белье! – Тапочки то и дело цепляются за вездесущий целлофан, я спотыкаюсь, но удерживаюсь в таком положении, почувствовав, как разрез на моей юбке лопается с характерным звуком. Добравшись наконец до своего стола, отдираю обертку, прилипшую к обуви.