Анна осторожно подвернула низ брючины и сжала губы при виде вспухшей, багровой борозды на коже.

– Нет, стоит. Едем в больницу, Яков Платонович. У меня есть ключ.

…

В приемной палате Анна усадила Штольмана на кушетку, задрала повыше порванную штанину. Принеся все необходимое, встала перед кушеткой на колени. То задевая бедра Якова выбившимися из прически локонами, то опираясь о его колени рукой, она бережно промыла рану, приладила свернутый бинт. Поправила стремящуюся раскрутиться прическу.

- Поверхностное ранение, – пробормотал Штольман. – Мелочь.

Он умерял дыхание, не желая спугнуть прекрасное видение меж своих ног, но ни сердце, ни кровь не слушались. Мысли путались, в горле пересохло.

«Анна – врач, я – пациент», – уговаривал он своевольное тело, но ничего не помогало.

Он завороженно смотрел, как съезжает заколка из норовившей расплестись косы, и сам не заметил, как погладил узел пальцами. Когда девушка, придерживая повязку, легла щекой на его бедро, Якова бросило в жар. Он стащил с плеч пиджак и положил на колени.

Забинтовав голень, Анна встала.

- Все, Яков Платонович. Приходите завтра на перевязку. К доктору Милцу, – строго добавила она, вспомнив обидный «спиритический сеанс» и свое решение забыть Штольмана.

Подняться на ноги Яков пока не мог, и решил отвлечь себя и Анну разговором. Тем более, что это действительно его интересовало.

- Благодарю вас, Анна Викторовна. Почему вы сегодня так стремились к тому дому?

Она чуть смягчилась.

- Мне явился дух. Он просил помочь вам.

- Помочь мне? – удивился Штольман. – С какой кстати ваши духи вдруг заинтересовались моей персоной? И почему вы послушались?

- Не знаю. Они мне не докладывают, – пробурчала Анна, не желая отвечать на скользкий вопрос. «Почему, действительно, я ему помогаю? Ведь сколько раз себе обещала!»

- Кстати, как вы обманули Захарова? – способы Анны Викторовны обходить закон следовало запоминать.

Чувствуя себя виноватой перед молодым полицейским, Анна нехотя призналась: – Я попросила помочь Андрея Петровича. Захаров ни при чем. Не наказывайте его.

…

- Позвольте спросить, Анна Викторовна, – голос Штольмана внезапно потерял все обертоны. При имени соседа Мироновых в голове Якова что-то перемкнуло, и добродетельные намерения рассыпались в прах.

– Какие отношения связывают вас с господином Клюевым?

Развернувшись на месте так резко, что взвихрилась юбка, Анна недоверчиво уставилась на Якова.

- Вы спрашиваете меня об отношениях?

Он кивнул и поднялся с кушетки.

- Вы, Яков Платонович? – девушка даже голос повысила.

Лицо Штольмана закаменело. Он не ответил.

«Опять то же самое. Да сколько можно!» – Анна в негодовании топнула ногой.

- То есть вы будете разгуливать по Затонску, решать свои проблемы, молчать, а я должна – что делать? Ждать вас у окна?

Анна была в бешенстве.

– Яков, я ждала тебя пять лет. Я думала, что ты мертв. Но ты вернулся, и даже произнести ничего не можешь?

Штольман моргнул. Анна была так красива, что хотелось закрыть глаза и не видеть. «Не подходи, Аня. Я не смогу».

Девушка резко шагнула к нему и стукнула кулачком в грудь.

– Ждать год? Десять? Пока ты соизволишь что-то сказать?

Не позволяя себе ни жеста, Яков всей кожей ощущал близость Анны. В ушах шумело, он почти не слышал слов.

- Так вот, Яков Платонович, – забыв ладонь на его груди, Анна решительно произнесла: – Я не собираюсь ждать, пока вы разберетесь со своими тайнами. Я еду в Париж.

Любимая женщина была так близко, пахла так ошеломляюще, губы ее почти касались его лица. Яков будто стоял на краю бездны.

- Буду учиться, работать. Жить нормальной жизнью, ходить в музеи. Познакомлюсь с милым французом. Рожу от него ребенка.

Узел прически распустился под порывистыми движениями, косы упали свободной волной.

Внезапно Анна ощутила жар мужского тела, увидела, как напряжен Яков. Она подняла взгляд и задохнулась от тяжелого блеска его глаз. «Ох, зря я это…»

– Было приятно поработать с вами, господин Што… – она попыталась сделать шаг назад.

- С французом? – сдавленный голос Якова был еле слышен.

В венах его набатом стучала кровь, тело абсолютно перестало слушаться. Руки сами собой оказались ниже талии Анны, притиснули к себе. Девушка охнула.

- Родишь ребенка… – он повторял слова Анны, не осознавая их смысла. Брал ладонями шелковые каштановые волны. Целовал их, зарываясь лицом. Обжигал большим пальцем прозрачную кожу. И замер на мгновение перед нежными, такими желанными губами.

Анна потерялась в его руках, которые, казалось, были везде. Забыла о своих намерениях и обещаниях, забыла о годах без Якова, о разочаровании встречей после разлуки. Анна ощущала только его объятия. Только его крепкое тело, горячие ладони. Жаркое, опаляющее дыхание. Неодолимая жажда быть еще ближе замутила рассудок и заслонила все на свете. Девичьи руки взметнулись, обнимая широкую спину, сминая белую рубашку. Анна подняла голову и ответила на поцелуй.

====== Часть 7. Дальние родственники ======

Яков не знал, что бывает оно, седьмое небо. Сейчас он не смог бы вспомнить, почему еще пару часов назад мысли о службе, долге, приличиях и родителях имели такое значение. Сейчас он мог отдать все, лишь бы продлить минуты и секунды рядом с Анной. Касаться. Осязать. Брать её сладость и возвращать сторицей. Смотреть в замутненные страстью глаза. Слышать короткие вздохи. Знать, что Анна вновь – его.

- Люблю, – шептал он в припухшие губы, и задыхался от невозможности выразить то, что чувствовал. Все слова казались ему ложью. Честными были лишь его руки и чресла. Честным было сердце.

…

Она держалась за крепкие плечи, боясь отпустить и вновь потерять. Притягивала к себе, обвивая ногами. Проводила языком по соленой коже, целовала короткие вихры. Дрожащей ладонью спускалась по влажному животу и удивлялась, как резко втягивал воздух Яков.

Тогда, пять лет назад, в гостинице, Анна была девчонкой. Все телесные ощущения были ей внове, и она почти забыла, что чувствовала. Но и сейчас, изнемогая от накатывающих волн, она не понимала, что с ней. Лоно словно горело, и сила мужчины только разжигала это пламя.

- Пожалуйста, – шептала она, не зная, о чем просит.

…

Он подводил ее к краю и отступал, зная, что мука эта сладка. Видел, как облизывает Анна пересохшие губы, и приникал к ним, утоляя. Слышал тихие стоны, умерял темп и скользил медленнее, сам едва не погибая от жажды. Замирал внутри, и выходил, прикусывал полные груди, дразнил и вбивал себя вновь и вновь.

- Яков… Пожалуйста…

Почувствовав, как затрепетало под ним лоно, Яков выпрямился на руках, мощно вошел до конца и, почти забыв о собственном наслаждении, ощутил, как распустился цветок любимой.

Анна поняла, что плачет.

…

Замахнувшись на внука, старушка шикнула: – Ну-ка, брысь от двери, шалопай! Дай людям отдохнуть!

- Ой, баба Геля, да ну тебя… – хихикая, мальчишка лет шести отбежал подальше.

– Я давно родился, чего я там не видел! Я на двери покататься хотел!

Старушка в длинной льняной юбке и такой же серой рубахе сурово погрозила пальцем.

– Троша, не смей! И забудь эти глупости, ишь, чего не видел. Рано тебе еще.

Странная пара расположилась в кабинете Милца рядом с приемной палатой. Штольман их не видел и не слышал, а девушке было не до призраков.

Одежды на пожилой женщине, конечно же, не было – так, воспоминание. Перед смертью бабка, которую злые люди звали ведьмой, а добрые – ведуньей, переоделась во все чистое, достала скопленные монетки, вытянулась на полати и тихо отошла. На третий день родственники с батюшкой отпели старушку. А через сорок дней Ангелина обнаружила себя на поминках по собственной душе.

С тех пор дух старушки раз в несколько лет по очереди навещал всех потомков, проверяя, как у них дела. Особенно много родственников оказалось в Сибири и почему-то в Ливонии. Оказавшимся на перепутье внучатам, чувствительным к миру духов, баба Геля немного подсказывала, то шепча на ухо, то поднимая ветер под ногами. Более явных сигналов она подавать не умела, но умные понимали. После этого Ангелине приходилось долго отдыхать от земного мира.