У маленькой Алены действительно было серьезное кровотечение. Штольман вытащил ее из кустов, перенес на берег реки, перетянул той же оборкой худенькое бедро выше вспоротой раны. Вернулся за очнувшейся Галей. И затем безостановочно перебирался от девчонок к месту, откуда мог переговариваться с Анной, и обратно.

Вернувшись в очередной раз на берег, Яков увидел, как старшая из сестер улыбается, а младшая перестала стонать – на руках у каждой из девочек смирно сидели серые зайчата, жевавшие пучки ромашек.

«Добросердечный призрак какой», – покачал головой Штольман, – «очень этим на Анну похож».

Наконец по реке подплыла лодка с охранником и двумя местными рыбаками. Яков передал мужчинам девочек, но на предложенное в лодке место ответил любезным отказом.

- Везите их к доктору Милцу, Вальцов, и постарайтесь найти родителей. Я вернусь к Анне Викторовне.

…

На вершину оврага Штольман выбрался в полном изнеможении. Пиджак его был порван во многих местах, на коленях, ботинках и обшлагах брюк налипли комья грязи, но он не мог оставить Анну одну в лесу. Лоб и скулы Якова были испещрены каплями крови из многочисленных мелких ссадин, длинный порез на подбородке сильно кровоточил.

- Яков! – всплеснула руками девушка. – Немедленно едем в больницу!

Он мотнул головой. – Ничего. Умыться забыл. Отвезу тебя, и к себе, переоденусь.

Анна молча, но решительно подвела его к упавшему бревну, усадила и, на секунду отвернувшись, ловко избавилась от одной из нижних юбок. Осторожно промокая порезы на любимом лице, Анна старалась скрыть беспокойство.

«Никогда на себя внимания не обращаешь, полицейский мой самоотверженный. А вдруг заражение?» – она сунула палец в прореху на пиджаке, поняла, что рубашка Якова тоже порвана и что кровоточащие ссадины на его запястьях надо перевязывать.

- Снимай рубашку, Яков. Все равно одни лохмотья.

Криво улыбаясь, Штольман стащил пиджак и жилет, снял рубашку. Ножом порезал ткань на ленты. Послушно подал Анне руку для перевязки и замер, наблюдая, как сосредоточенно девушка наматывает самодельные бинты.

Анна распрямилась, неосознанно оперлась на широкие плечи.

- Яков… – теплая кожа звала её огладить, и Анна провела ладонью по литым мышцам.

- Спасибо за девочек. Теперь они обе будут жить.

Девушка склонилась для поцелуя и неожиданно оказалась на коленях мужчины.

- Ты простишь меня? – глухо пробормотал он, сильно сжимая в объятиях.

Анна не стала кокетничать.

- За то, что ты ревнуешь даже к букету? Конечно, простила уже. Яков, я не знаю, как он оказался у меня в спальне. Наверное, дядя пошутил. Но обещай, пожалуйста, что ты не будешь вспыхивать, как порох, по таким мелочам.

- Буду, – упрямо выговорил Штольман.

- Анечка, я не могу оставаться спокойным, когда к тебе кто-то прикасается, дарит что-то, смотрит с вожделением. Не спорь, мужчины именно так глядят на тебя, я вижу, – сильное волнение отражалось на его обычно закрытом лице.

- Если ты когда-нибудь разлюбишь меня и позволишь другому… – он глубоко вздохнул, останавливая невыносимое предположение,

- прошу, скажи мне сразу. Клянусь, ровно с той секунды я исчезну для те…

Анна осторожно поцеловала его в уголок губ над ссадиной.

- Я люблю тебя, Яков. Тебе не придется исчезать. Я хочу быть с тобой всегда, – она взяла его за руку.

- У нас будет сын.

Недоверчивое счастье осветило его мгновенно ставшее молодым лицо. Он благоговейно положил ладонь на живот Анны.

- Сын?

Она кивнула.

Митя, сидевший над ними на ветке, довольно захихикал и взлетел над лесом, восторженно кувыркаясь.

«Я буду у вас! Я!»

Малыш-призрак уже не видел, как мужчина притянул к себе девушку. Как нашел губами ее сладкие уста, как целовал их, не отрываясь. Как обнимал, не веря своему счастью. Здесь, на уединенной поляне над рекой, он мог держать Анну в руках, ни от кого не скрываясь, не прячась от себя самого, и вновь и вновь шептать ей слова любви, получая горячий ответ.

Нежная зелень берез трепетала над ними, пушистая сон-трава звенела голубыми колокольчиками, пахучая примула тянулась сиреневыми башмачками. Весна, вступившая в свои права, коснулась влюбленных теплым ветром и благословила их легким дыханием юности.

…

В Затонск въехала полицейская пролетка, в которой сидела странная пара.

Он, в рваном пиджаке, в донельзя грязных брюках и ботинках, с бинтами на запястьях. С уставшим лицом, но очень счастливый.

И она, неимоверно красивая, с немного растрепанной прической, сидевшая поодаль. На лице ее блуждала улыбка, которую девушка пыталась прятать от окружающих, но та вновь и вновь озаряла ее облик.

И все, у кого были глаза, видели, что они – вместе.

====== Часть 20. Полицейская ======

- Вашевысокблагородие! – в кабинет без стука ворвался возбужденный унтер Захаров.

- Докладывай, – Штольман поднял голову от бумаг.

Молодой полицейский отдышался и отрапортовал: – Возле телеграфа замечен подозреваемый Неверов! Все соответствует вашему описанию! На шее блямба!

- Он сам на телеграф ходил? Наблюдение организовано?

- Нет, не сам, мальчишка с телеграфа выбежал и нашел этого Неверова на площади. За ним отправлены Сафьянов и Гуськов в штатском.

Штольман потер подбородок, прикидывая дальнейшие действия. В аресте гипнотизера не было ничего сложного, кроме одного – необходимо было получить хоть какое-то подтверждение, что это он – цель Секретного отделения. Яков категорически не хотел отдавать Анну столичному управлению полиции для допросов.

- Отлично, Захаров. Отдыхай пока, через пару часов сменишь одного из наблюдателей.

…

Посланный на телеграф полицейский доложил, что в указанный период пришла всего одна телеграмма, похожая на приказ: «Возвращайся немедленно». Отправителем был указан некий Иванов. От наблюдателей стало известно, что по пути домой Неверов на конюшни для заказа экипажа не заходил, а своего у него не было.

«Время еще есть, но стоит действовать быстро» – понял Штольман, выходя из кабинета и ощущая знакомый тремор, всегда появляющийся при начале силовой операции.

«Ну что, мастер бить женщин, веришь в духов?» – от Анны Яков знал, что гипнотизер осведомлен о ее даре.

«Я тебе устрою ночь чудес».

…

Получив согласие Трегубова на участие в операции всех свободных от дежурства полицейских, Штольман заехал в книжную лавку за Полиной, а затем они вместе отправились в больницу.

- Александр Францевич, посоветуете, кто из местных гробовщиков лучше готовит покойников к последнему прощанию? – обратился Яков к доктору, представив Аникееву как свою знакомую.

Милц хмыкнул.

– Вообще-то им только румянец можно доверить. А вы хотите скрыть нанесенные полицией увечья?

Если бы подобное замечание отпустил кто-то другой, Штольман тотчас бы откланялся, но Милца он знал слишком давно.

- Нет. Хочу загримировать госпожу Аникееву так, чтобы она стала похожа на убитую.

- О! Яков Платонович, да вы полны сюрпризов! – доктор был заинтригован.

- Если позволите, я сам мог бы вам помочь. Баловался, знаете ли, по юности, играл в университетском театре, навыки остались.

- Она известна скромным поведеньем,

Богата, дочь родителей почтенных И образованна, как подобает Жене любого знатного синьора.

«Вы абсолютно правы, Александр Францевич, пора жениться», – про себя согласился Штольман, припоминая строфы из «Укрощения строптивой».

- Вы играли Петруччо?

- Да, тогда я еще не был таким большим, – улыбнулся доктор.

- Приходилось себя гримировать, да заодно и Катерину. Кого нужно изобразить?

Вытащив из внутреннего кармана карандашный рисунок Анны, Яков положил его на стол.

- Вот портрет убитой женщины. Ей было 38 лет. Буду крайне признателен за помощь, Александр Францевич. У вас, наверное, нет подходящих материалов, поэтому госпожа Аникеева захватила их с собой.

Полина достала из ридикюля и развернула перед мужчинами солидный набор красок, кистей и спонжей, на что доктор озадаченно приспустил очки на нос.