— Мадам Жири! — воскликнула я, с румяными щеками останавливаясь перед ней. — Что всё это значит?

— Я бы тоже хотел это знать, — подал голос де Шаньи.

— Пожалуйста… — Жири чуть отошла от нас двоих с тревогой на лице. — Оставьте всё это, мсье, — и мадам взглянула на парня, обращаясь к нему, — мадемуазель, — и ко мне, — Я знаю не больше, чем все остальные.

Какая хорошая отмазка.

— Неправда! — в один голос недовольно уверяем виконт и я.

Я недовольно посмотрела на Рауля, мол, не лезь, и без тебя разберусь. Я не совсем люблю разделять одно дело с кем-то другим.

Женщина лишь тяжело вздохнула и задумавшись на секунду, ответила:

— Хорошо, идёмте.

И она повела нас в свою комнату, которая в фильме хорошо мне запомнилась. Интересно, почему?

— Много лет назад, когда я сама была ученицей в Опере, в город приехали циркачи.

Я заметила, что в голосе мадам Жири появились грусть и… тоска? Не могу быть уверена, но сейчас она расскажет об Призраке Оперы всё, что знает.

Мадам продолжала свой рассказ, будто ведя диалог сама с собой. От услышанного, у меня невольно округляются глаза и хочется плакать. Сердце, будто живя своей жизнью, бьётся всё быстрее и быстрее, а в глазах начинает резать.

— «Мне… Очень жаль его. Хочется исправить всё то зло, что ему причинили… Каждый имеет право на прощение… на искупление, в конце концов!»

Рука тянется к груди, сжимаясь в кулак в области сердца. Хочется плакать, но надо держаться. Надо держать голову высоко, чтобы видеть чистое небо над ней. Но как быть, если ты уже не можешь вот так держать её? Что же тогда нужно делать?

Слёзы медленно катятся по бледным щекам, пересекаясь на подбородке и оставляя беззвучную маленькую капельку на деревянном полу. Грудь разрывается от нахлынувшей печали. Хочется метаться со стороны в сторону и кричать, пока голос не охрипнет.

Я медленно прикрываю рот ладонью в перчатке, будто пытаясь остановить свой поток слёз, но это не помогает. Я слегка горбачусь, пряча своё лицо, при этом прикрывая глаза.

— «Послушает ли меня Эрик, если он так привязан к Дае?»

Решение приходит ко мне моментально, но я не решаюсь подумать о ней.

Рауль твёрдо намерен поймать «владельца» Оперы и представить его к лицу справедливого суда. Хотя, по моему мнению, справедливостью тут и не пахнет. Он просто хочет оградить Кристину от посягательств Призрака.

— Он гений, он архитектор и поэт, он великий композитор, — продолжала мадам Жири, составляя мне компанию.

— «Почему?.. За что Бог сделал его таким? Что Ты хотел этим добиться?!»

Я… никогда не надеялась на Бога. Может, Он и услышит тебя, но не ответит тебе.

А что же делать, если голову ты так и не можешь держать высоко и глядеть в чистое безоблачное небо? Правильно: ничего…

Я всегда держала всё в себе. Все слёзы, все обиды, все свои желания и мечты – я держала абсолютно всё глубоко в себе, в своей душе. Я пыталась не плакать, когда отец, пребывая в не очень нормальном состоянии, бил, пинал и швырял меня в стену, что есть мочи.

Когда мы однажды пришли в Нотр-Дам, увидеться со знакомым с мамой священником, он сказал мне:

— Будь сильной и доброй, Аврора. Что бы с тобой не происходило, доверься нашему Отцу Господу, верь в него. И Он защитит тебя.

— Я постараюсь, дядя священник!

Я пыталась быть сильной. Но не получилось…

— «Какой же я была наивной…»

— Но вы же видите, мадам! Гений стал безумцем, — тихо возразил Рауль.

И, вроде, в его голосе слышится сожаление. Но, видимо, виконт считает, что люди не меняются.

Он ушёл. А вместе с ним и я, кланясь Антуанетте на прощание, всё ещё заливаясь солёными слезами.

— Мсье, прошу Вас, не трогайте его! — просила я его. — Дайте мне время, я поговорю с Призраком и постараюсь отговорить его, чтобы он не трогал Кристину!

— Это не возможно! — виконт де Шаньи резко остановился, поворачиваясь ко мне и впиваясь в меня раздражённым взглядом. — Разве не видите? Он уже потерян.

— Прошу Вас, дайте мне шанс!

Между нами повисло недолгое молчание. Парнишка кивнул, отворачивая голову куда-то в бок и снова поворачивая её в мою сторону.

— Хорошо, — произносит Рауль, вздыхая, — Но если он снова нападёт на Кристину, мне пройдется обратиться к властям.

— «Слава Богу!..»

— Спасибо Вам, мсье, спасибо!

Я счастливо улыбнулась, светящимися залитыми глазами смотря на блондина. Я отдала ему лёгкий поклон и рванула в общую спальню ждать прихода темноты.

***

Опера погрузилась в сон и тишину. И меня никто не увидел. И хорошо, кстати.

Как только часы пробили полночь, я вошла в ложу Призрака, прикрыв за собой дверь.

— Эрик… Эрик, Вы здесь?

— Наконец-то мадемуазель явилась, — мой тихий шёпот достигает мужчину, ответившего из угла, — Давно Вы сюда не приходили.

— Сами знаете – работа. Я хочу с Вами поговорить о Кристине.

— Да, я всё знаю. Хотите, чтобы я оставил её? — в его голосе так и пылает отвращение.

Его тон слегка растерял меня. Однако, я пыталась устоять от порыва не упасть на колени.

— Да, прошу. Я верю в Вас. Даже после того, что Вы сделали, я верю, что ещё не поздно остановиться, — говорю я с глазами полными слёз, — Давайте уйдём из Оперы? Я помогу Вам, чем смогу.

Да, это решение я приняла после разговора с мадам Жири.

— «Я не хочу видеть его страдания. Я хочу, чтобы он был счастлив… Даже если мне придётся прожить с ним до конца дней».

— Значит, Вы готовы пожертвовать собой и остаться с монстром, — эта фраза звучала утвердительно, нежели вопросом.

— Вы не монстр. Вы ещё можете измениться.

— А если я не хочу отсюда уходить? Что если я люблю Кристину и хочу быть с ней? — вопрос Эрик сопроводил гневным взглядом, который я почувствовала на себе, отчего по спине прошлись мурашки.

— Это не любовь, это зависимость.

Я пыталась отговорить его. Видимо, это безнадёжно.

— Вы и правда надеетесь на ответное чувство? — произнесла я.

— Что? Это не Ваше дело.

— «Эту тему он явно не собирается со мной обсуждать…»

— Насильно мил не будешь… — вырвалось у меня.

Я склонила голову куда-то в вниз, скрестив руки на груди. Почему-то мне становилось всё тошно и всё надоедливее от этого разговора.

— Что вы сейчас сказали? — а Эрик и не понимал.

— «Да как ты не поймёшь?!»

И тут мой словарный запас цензурщины просто потоком повалил в голове.

— Я сказала, что нельзя заставить любить силой! Я понимаю, чего Вы были лишены все эти годы! Но разве вы будете счастливы, разбив нежное девичье сердце? — спросила я с гневным лицом, смотря в угол, откуда и раздавался голос Призрака, и положив руки на бока.

— Я видел Ад, не Вам мне о нём рассказывать! — грубо перебил меня Эрик. — Разве за все мои страдания я не заслужил счастья?

— И поэтому хотите, чтобы страдал кто-то другой? Пусть даже это дорогой Вам человек? Вы пытались без всех этих мистификаций просто обратиться к ней? Объяснить ей всё?! Неужели думаете, что не стоит и пытаться?!

— Что Вам за интерес в этом? — мужчина продолжал бушевать, но моя персона старалась без страха говорить с ним, смотреть в его сторону, хоть и его тёмного силуэта не было видно.

— Пусть это звучит наивно, и Вы, конечно же, не поверите мне. Но я желаю Вам добра и хочу помочь!

И тут, неожиданно для меня, Эрик вышел.

— «Хорошо, что свечи с собой прихватила», — подумала я, метнув взгляд глаз на правую руку, где и держала канделябр всё это время.

Эрик был высоким. Я бы сказала, даже очень высоким. Всё время в тёмном костюме, плаще и с этой… маской. В его голубых глазах был такой гнев, направляющий на меня, побольше моего.

Призрак подошёл быстрым шагом ко мне, но вовремя остановился, находясь на расстоянии вытянутой руки.

— Помочь? Тогда, Вы сможете исправить это?! — он резко сдёрнул маску со своего лица.

Правая сторона, что скрывалась под маской, представляла из себя сильный ожог. Красная, воспалённая кожа, испещрённая мелкими рубцами.