И долго длился совет.

Вдруг громкий крик пронесся по ущелью, и увидели кабардинцы: на скале, над самым завалом, стоял с обнаженной шашкой в руке Шогонтыж.

Абадзехи подняли вверх копья и готовились принять его на них.

Взмахнул Шогонтыж шашкой, бросился вниз и повис на копьях. И кровью истекая, громко крикнул он князю:

– Борок! Всю жизнь я был ниже всех, а теперь, смотри, как высоко вырос!

Умер он, и сбросили абадзехи его труп за завал.

Кабардинцы, прикрывшись щитами от летевших в них стрел, с большим трудом унесли его в свой лагерь.

Посмотрел князь на окровавленное и истерзанное тело маленького человека и проговорил, покачивая головой:

– Ну кто бы мог ожидать от Шогонтыжа того, что он сделал?

И никто не знал и понять не мог никто, что заставило трусливого Шогонтыжа искать смерти на копьях абадзехов.

Полной неудачей окончился поход князя: не в силах он был овладеть завалом и, потеряв немало воинов убитыми и ранеными, возвратился в свой аул.

Привез он с собой тело Шогонтыжа, похоронил за аулом в степи и на могиле курган высокий насыпать приказал.

Красавица Санах узнала, какою смертью погиб Шогонтыж, задумалась было, но потом рассмеялась.

– Какой он смешной человек был, – проговорила она и ни разу на могилу его не пришла.

Да и зачем ей было приходить, если Шогонтыж совсем-совсем чужой был для нее?

А старая ведьма Аминат, кряхтя и охая, взобралась на курган.

– Хм… хм… – усмехнулась она и проговорила: – По-моему вышло!

И до глубокой ночи просидела она на кургане, думая о чем-то.

Кто знает, о чем она думала?!.

В одной стране, в осенний вечер, когда солнце пряталось за дальним лесом, сын хана, юноша Аслан-Гирей, с охоты домой возвращаясь, проезжал по улице селение и около колодца остановился коня напоить.

Девушка в кувшин воду набирала, и на Аслан-Гирея не взглянула, а он на нее засмотрелся.

Подобно дикой розе, растущей в степи, была красива и свежа девушка, и глубоки были ее глаза, черные как ночь, а ее щеки заря утренняя нарумянила.

Долго смотрел на нее ханский сын и коня забыл напоить.

Оглянулась девушка на него.

– Охотник, – сказала она ему, усмехаясь, – что же ты коня не поишь?

И от этих слов, от улыбки ее сердце его радостно забилось и тихо он промолвил:

– На тебя залюбовался я, милая девушка.

Показывая белые, как снег, зубы, засмеялась она, вылила из кувшина воду в каменное корыто и сказала:

– Пусть пьет твой конь…

И глаз не спускал с нее Аслан-Гирей.

– Чья ты дочь, милая девушка? – спросил он. – Как зовут тебя?

– А на что тебе знать это? – возразила она.

И по-прежнему усмехалась, а глаза ее манили, звали к себе…

– Ну, – сказала она потом, – скажу, чья я дочь… Мой отец бедный человек, огородник. Вместе разводим мы овощи, продаем их на базаре в городе…

– А звать тебя как? – спросил Аслан-Гирей.

– Не скажу своего имени, – ответила девушка.

Со степи два лебедя летели, низко пролетали они над колодцем.

Аслан-Гирей быстро взял лук, стрелу вложил, прицелился.

И громко вскричала девушка:

– Охотник, охотник, не убивай этих птиц!

Но Аслан-Гирей уже пустил стрелу… Взвилась она и в лебедя попала.

В последний раз лебедь взмахнул крыльями и тяжело упал на землю около колодца.

Девушка к нему подбежала и увидела, что стрела пробила ему грудь, кровью окрасились его белые перья, и бился он в предсмертной муке.

Склонилась она над ним, и лицо ее запечалилось, а на глазах показались слезы.

Подняла она голову и увидела, что другой лебедь взвился вверх, кружился над селением, громко кричал, и жалоба слышалась в его крике.

Увидел Аслан-Гирей, что плачет девушка, удивился.

– Милая! – воскликнул он. – Тебе лебедя жаль?

Она не отвечала и смотрела на умирающую птицу.

Помолчал Аслан-Гирей и сказал:

– Девушка, ты не говоришь мне своего имени, я и не буду спрашивать о нем, а назову тебя Лебедем…

– Нет, нет! – вскричала она. – Не называй меня Лебедем – это имя несчастье мне принесет. Зови меня Гульнара, тем именем, которое дала мне мать.

К колодцу подошел старик-нищий и, сняв шапку перед Аслан-Гиреем, заговорил, униженно кланяясь:

– Сын славного хана! Глаз твой верен и тверда рука! Я видел, как поразил ты птицу, и сказал себе: так стреляет только отважный Аслан-Гирей, сын могучего хана.

И кланялся старик, к земле припадая…

Достал Аслан-Гирей из кармана золотой, бросил нищему.

– Прощай, Лебедь прекрасный! – крикнул он девушке, ударил плетью коня и помчался.

Гульнара посмотрела ему вслед.

– А я не знала, что он – сын хана, – сказала она старику.

Старик не слушал ее: спрятав золотой, он вынул из ножен, висевших у него на поясе, нож, прирезал лебедя и, взвалив его на плечо, пошел.

– Вот, – сказал он девушке, – как случилось: целый день был я голоден, потому что не за что было хлеба купить, думал, что и завтра буду голодать, но Бог не забыл старого Мустафу.

На другой день Аслан-Гирей был в селении, как и в прошлый раз, один.

Ехал он в лес на охоту, а сам думал о Гульнаре…

Направился он к колодцу и на дороге встретил вчерашнего нищего, который едва завидел его, шапку снял и униженно кланялся.

– О, храбрый сын славного хана, – запел было он, но Аслан-Гирей остановил его.

– На вот тебе, старик, – бросил он ему золотой, – только и ты услужи мне: укажи дом отца Гульнары…

Держа шапку в руках, провел старик Аслан-Гирея на край селения, до старого домика с огородом и садом.

Подъехал Аслан-Гирей к воротам и громко крикнул:

– Лебедь, Лебедь!

На крик вышел Меджид, отец Гульнары, уже старый человек, узнал Аслан-Гирея, шапку снял.

– Добро пожаловать, молодой хан, – проговорил он, кланяясь.

– Мой конь устал, дай отдохнуть ему в твоем дворе, – сказал Аслан-Гирей, слезая с коня.

Из дома вышла Гульнара, и щеки ее вспыхнули, и потупила глаза она.

Радость охватила Аслан-Гирея.

– Лебедь, – проговорил он, подойдя к ней. – Милая девушка, люблю я тебя…

И тихо отвечала ему Гульнара:

– Не смейся, хан, над бедной девушкой.

– Я не смеюсь, – сказал Аслан-Гирей, – я люблю, люблю тебя, моего милого Лебедя… Скоро наступит время, когда я должен буду взять себе жену, и возьму я дочь твою, – сказал он Меджиду.

Отвечал ему старик:

– Воля твоя, молодой хан. Но подумал ли ты о том, что скажет отец о твоем намерении? Ведь старый хан не захочет, чтобы женой твоей была дочь огородника…

– О! – весело воскликнул Аслан-Гирей. – Я об этом не беспокоюсь: для любимого сына отец все сделает…

Вздохнул Меджид.

– Воля твоя, – покорно промолвил он.

Хан удивился, что сын его стал часто ездить на охоту, а домой возвращаться без добычи, и еще сильнее удивился, когда узнал, что никто из слуг не сопровождает его на охоту.

И призвал он Аслан-Гирея.

– Что случилось с тобой, что охота твоя стала неудачной? – спросил он.

– Бог не посылает удачи, – ответил сын.

– А почему ты один ездишь на охоту, не берешь с собою слуг? – продолжал хан.

Потупился Аслан-Гирей.

– Я теперь сокола вынашиваю для охоты, и слуги мне не нужны, – проговорил он и покраснел, потому что солгал он отцу – сокола не вынашивал он.

Испытующе посмотрел на него хан, нахмурился.

– Завтра на охоту ты не поедешь! – сказал он. – Иди.

И целый день протосковал по Гульнаре Аслан-Гирей, ночь спал неспокойно, а утром вышел к отцу бледный, осунувшийся.

Испугался хан.

– Что с тобой? – спросил он. – Ты болен?

– Голова болит, – отвечал Аслан-Гирей. – Поеду в степь, освежусь…

Отпустил хан сына, а как только он уехал, призвал сановников и долго советовался с ними, где найти достойную для сына невесту, и потом поручил трем сановникам поехать в соседние страны посмотреть ханских дочерей.