– Это ты убил князя, трусливый злодей! Будь проклят ты!

И в лицо ему плюнула.

И как безумный, бросился бежать Берды-Бий и скрылся в темноте.

Хан был поражен происшедшим, глубоко огорчился и при народе поклялся казнить злодея Берды-Бия. И по степям он с дружиной искал его, и не мог найти: далеко убежал убийца или же звери его растерзали.

– Да будет проклята память о злодее, нарушившем обычай гостеприимства, – сказал хан.

Мертвое тело князя он земле предал и на могиле его высокий курган насыпал, а княгиню в аул свой увез.

И тихая, молчаливая жила княгиня, в горе и тоске увядая…

Курган на могиле князя травой зарастать стал, и горе княгини улеглось и стала она о нем забывать.

И хан сказал ей:

– Горе твое, княгиня, велико, но и его излечит время. А ты еще молода и красива, и нехорошо будет, если в одиночестве пройдет твоя молодость и красота твоя пропадет. Без мужа нельзя тебе жить!

И ответила княгиня ему:

– Мой муж в могиле…

Головой покачал хан.

– В могиле мертвое тело сгнило, а ты человек – живой, о живом и думай, – сказал он и потом продолжал: – Я знаю, ты любила Берды-Бия, но где он теперь, неизвестно. Быть может, тоже в землю пошел. Но ты не стала бы его больше любить, если бы он и жив был?

– Не стала бы, – промолвила княгиня.

– Я так и думал, – сказал он. – Но любить тебе кого-нибудь надо, иначе тоска засушит твое сердце… И полюби ты меня, будь моей женой!..

Печально усмехнулась княгиня.

– Как же я буду твоей женой, когда я тебе сестра названная? – спросила она.

Хан тоже усмехнулся и сказал:

– Раньше сестрой тебя назвал, теперь назову женой…

И подумала княгиня:

– Я одинока. Куда пойду? Где найду приют? А жить хочется…

И женой хана стала она.

Несколько дней прошло, и ночью хан сказал в спальне княгине:

– Помнишь ли ту ночь, когда ты ударила меня поленом по голове? Ты тогда гордая, неприступная была, а вот теперь – ты и жена, и раба моя… Что ты скажешь на это?

– Только горе заставило меня быть твоей женой, – ответила она.

Рассердился хан и ударил ее.

– Змея, – сказал он и снова ударил ее. Утром приказал он ей надеть грязную одежду и отправил ее в степь, к табунам лошадей кобыл доить и делать кумыс.

– Это тебе за удар поленом и за любовь к Берды-Бию, – засмеявшись, сказал ей хан.

И среди табунщиков и жен их жила княгиня в унижении.

Проходили дни, недели, а хан не брал обратно ее к себе, – совсем забыл про нее.

В один день пришел к табуну человек молодой в оборванной и грязной одежде, кривой на один глаз и с глубоким шрамом на лице.

Рукой поманил к себе княгиню и, когда она подошла к нему, сказал ей:

– Узнаешь ли меня, княгиня?

Посмотрела на него княгиня, головой покачала.

– Не знаю я тебя, – отвечала она. – Я впервые тебя вижу…

А кривой человек засмеялся.

– Скоро же ты, княгиня, забыла того, кто был твоей любовью! – сказал он. – Посмотри на меня: ведь я Берды-Бий!..

– Неправду ты говоришь! – вскричала княгиня. – Берды-Бий был красив, у него два глаза было, а ты – кривой, страшный…

– Это – верно, – вздохнул кривой. – Два глаза было у меня и красив я был, и тебя любил, а теперь я, как нищий: приюта не имею и любовь моя пропала…

Всмотрелась княгиня в лицо его, к голосу прислушалась и узнала Берды-Бия, проклятого убийцу князя.

Закрыла лицо руками, горько заплакала…

– Но что же случилось с тобой? – вскричала она. – Где ты глаз потерял, кто лицо твое изранил?

– Помнишь тот вечер, когда я мужа твоего убил? – сказал Берды-Бий. – Тогда ты прокляла меня и в лицо мне плюнула… Твоя слюна попала мне на щеку, попала на глаз и было бы лучше, если бы ты убила меня, чем так опозорила. И взял добела раскаленное железо и выжег им глаз, сжег и щеку… И думал я тогда о тебе, потому что любил тебя…

И сквозь слезы спросила княгиня:

– А теперь не любишь?

Упала на грудь голова Берды-Бия, и тихо сказал он:

– Угасла любовь моя… пропала… Послушай, что я скажу, – заговорил потом он. – Издалека в улус я шел, чтобы увидеть тебя… Как волк, которого собаки преследуют, прятался. В степи пастухи за нищего меня принимали, давали кумыса, давали мяса… От них же узнал я, что на смерть хан обрек меня и что ты стала женой его… Смерть не пугала меня, хуже смерти для меня было, что рабой ненавистного человека ты сделалась… Черная печаль омрачила душу мою, и тогда сказал я себе: «Пропала моя любовь…»

И в тоске воскликнул Берды-Бий:

– Бог великий! Зачем зародил Ты в человеке любовь, если она гаснет, как костер, в котором дрова догорели?!

Закрыв лицо руками, горько плакала княгиня.

Табунщик ханский недалеко стоял, слушал, ни одного слова не проронив, потом вскочил на коня, поскакал в улус.

– Смотри, – сказал Берды-Бий княгине, указывая на табунщика, – эта собака к хану с вестью обо мне поскакал. Если мы останемся здесь, смерть нас обоих постигнет…

Подбежал он к табуну, поймал лошадь, вскочил на нее, подъехал к княгине, втащил ее к себе и поскакал…

– Вместе делили любовь и счастье, поделим и смерть, – говорил он.

Оглянулся Берды-Бий и увидел – вдали тучей поднималась, точками черными всадники по степи рассыпались, быстро к нему приближались…

А лошадь его из сил выбилась, спотыкалась и потом совсем остановилась, закачалась, тяжело дыша.

Спрыгнул с нее Берды-Бий, княгиню снял.

А вокруг степь голая была, и ни кустика, ни бурьяна не видно было на ней – одни пески, а на них кое-где чуть-чуть чахлая травка зеленела. И негде было спрятаться от погони.

Обнял Берды-Бий княгиню и поцеловал.

– Вместе умрем, друг мой, – сказал он. – Никогда я не любил тебя так, как сейчас.

А княгиня запечалилась, затосковала, посмотрела на небо, на степь…

– Страшно и жалко расставаться с жизнью, – проговорила она, посмотрела на солнце и воскликнула: – Прощай, солнце!

Ханская орда уже близко была, кричала и выла она.

Впереди на вороном скакуне мчался хан в красном халате и кривой шашкой размахивал.

Берды-Бий одной рукой княгиню обнял, а в другую нож взял.

Подскакал ногаец, взмахнул над головой аркан…

Как черная змея, упал волосяной аркан на Берды-Бия, но он успел вовремя отбросить его.

Хан налетел и наотмашь ударил шашкой княгиню, а ногаец аркан ей на шею набросил.

Берды-Бий схватил аркан, начал резать его, но другой аркан его самого захлестнул.

И с гиком, криком потащила на арканах орда Берды-Бия и княгиню, и таскали, терзали их тела до вечера, а потом бросили в степи на съедение волкам и коршунам.

В одном ауле в Кабарде жила бедная и одинокая старуха; всего имущества у нее было полуразвалившаяся сакля и коза, которую она сама пасла.

Собирала однажды старуха хворост в лесу и нашла младенца-мальчика: лежал он завернутый в тряпки, в кустах орешника и плакал.

Склонилась она над ним, взяла на руки.

– Бедное дитя, видно, ты не на радость родилось, если и мать отказалась от тебя, – сказала она и сначала хотела было отнести его в аул и положить около мечети в надежде, что добрые люди возьмут его на воспитание, потом раздумала.

– Я нашла ребенка, я и воспитаю его, – сказала она.

И когда входила она в аул, один мальчик на улице крикнул своему товарищу:

– Эй, Алегеко, иди сюда!

Услыхала она это имя, и назвала им своего найденыша.

И потом много труда, забот стоило ей выкормить, вырастить его, и когда ему сравнялось десять лет, она едва ноги таскала и скоро умерла.

Старуху похоронили, а мальчика взял на воспитание табунщик, и рос Алегеко в степи, редко показываясь в ауле.

Табунщик научил его ездить на лошади, владеть кинжалом, шашкой и арканом, а потом и стрелять из пистолета и винтовки.

К семнадцати годам своей жизни Алегеко был рослым и сильным юношей, а смелостью, бесстрашием удивлял воспитателя.