Самого дикого коня он объезжал в течение дня, в набрасывании аркана превзошел табунщика, а из винтовки стрелял без промаха.

Сказал ему однажды табунщик:

– Алегеко, ты – славный мальчик, и мне не хотелось бы, чтобы ты всю жизнь провел среди лошадей. Надо тебе поездить по свету, счастье поискать. Возьми из табуна любого коня и поезжай.

– Нет, – ответил Алегеко, – я еще слишком молод и совсем неопытен, чтобы ехать искать счастья. Позволь мне остаться у тебя еще три года.

– Оставайся, – согласился табунщик, – выбери коня и приучи его к себе.

Выбрал Алегеко годовалого жеребчика, ухаживал за ним, что тот привык к нему, ходил за ним следом, как собака.

Прошло три года, и еще выше и шире в плечах стал Алегеко, а его жеребчик превратился в резвого и выносливого скакуна.

В один весенний день табунщик сказал:

– Ну, Алегеко, теперь ты уже мужчина, можешь надеяться на себя.

И Алегеко молча собрался в дальний путь.

Оружие его не блистало красивой и дорогой отделкой, но было на редкость хорошо – кинжал и шашка старинной дагестанской работы, а винтовка и пистолет были вывезены из Турции еще дедом табунщика.

На прощанье табунщик обнял Алегеко, сказал:

– Не стану я говорить, как тебе поступать в жизни: сама жизнь этому научит тебя. Прощай!

– Прощай! – Ответил Алегеко, вскочил на коня, поехал.

Целый день ехал он по степи, а вечером остановился на берегу ручья.

Расседлал коня, пустил его пастись, закусил козьим сыром и кукурузным чуреком, завернулся в бурку и лег спать, положив голову на седло.

Спал он крепко и вдруг проснулся: во сне услышал, как тихо конь заржал: значит, кто-то поблизости был – зверь или человек.

Взял Алегеко винтовку в руки, всмотрелся в темноту ночи и чуть заметную тень рассмотрел – приближалась она к нему.

Ближе и ближе она подходила, и при свете звезд увидел он женщину. Тяжело она волочила ноги, опираясь на палку.

Подошла к Алегеко, проговорила старческим голосом:

– Салам-алейкум, юноша!

– Алейкум-салам! – ответил Алегеко. – Добро пожаловать!

Разостлал он на траве бурку, пригласил гостью садиться.

Села женщина.

Глянул Алегеко в лицо ей, и показалось оно ему старческим и очень уродливым…

Предложил он ей сыр и чурек.

Отказалась старуха.

– Благодарю, юноша, – промолвила она. – Я сыта, очень сыта, только устала – старые ноги плохо служат…

Помолчала и спросила:

– Далеко ли путь держишь, юноша?

– Далек ли он, близок ли, не знаю, – ответил Алегеко. – Еду счастья искать, а найду ли его, тоже не знаю.

– Счастье? – спросила старуха. – И в чем оно заключается?

– Не знаю, – засмеялся Алегеко. – До двадцати лет я жил в степи, пас лошадей, людей мало видел.

– Хм… Счастье, – усмехнулась старуха. – Все ищут его, а никто не знает, в чем оно?

И кряхтя поднялась она, подошла к ручью, зачерпнула из него горсть воды и куда-то плеснула ее.

И вдруг увидел Алегеко, что далеко-далеко в степи огонек засветился и быстро разгорался, пока не превратился в громадный пожар.

Языки пламени поднимались высоко и лизали черное небо. А вокруг Алегеко стояла глухая и темная ночь, такая темная, что и звезд не видно было. И сразу потух пожар, и там, где он только что бушевал, было ясно, как днем: видно было синее небо над степью, и солнце светило, а в степи стоял громадный город, обнесенный зубчатой стеной.

За стеной видны были высокие и белые минареты. По дороге множество войска конного и пешего направлялось в город, а навстречу ему из города поспешно вышло другое войско. И вот оба войска сошлись, и начался бой. И уже недалеко в степи происходил бой, а на другом берегу ручья, и среди воинов Алегеко хорошо заметил одного, который яростно рубил направо-налево. И показалось ему, что он видел этого воина, знает его.

– Да ведь это – я!

И не стало вдруг ни войска, ни степи, ни города. И увидел Алегеко обширную городскую площадь, всю залитую яркими солнечными лучами. Народом наполнилась она, а кому места на ней не хватило, так на крыши домов, на деревья взобрался. Заколыхалась, расступилась толпа, и показался тот самый воин, который так храбро дрался около городских стен. И цепи висели на нем, и стража окружала его.

– Это – я? – опять воскликнул Алегеко и закрыл глаза, а когда он снова открыл их, то уже не было видения, кругом стояла ночная темь, степь спала, вверху блестели звезды.

Осмотрелся Алегеко; старухи не было около него.

И поражен был виденным Алегеко.

– Что же это было: сон или же все наяву я видел? – прошептал он и не спал до утра.

В богатом ауле на Малке князь устроил народный праздник по случаю женитьбы своего сына.

На степной равнине, за аулом, собрался народ, расселся в большой круг и пил бузу, которую княжеские холопы разносили в деревянных ведрах, ел баранину, которую рабы варили в котлах, жарили на вертелах.

И от хмельной бузы языки развязались, и народ прославлял добродетели своего князя и сына его.

Князь тут же находился: на разосланных коврах сидел с гостями – с князьями и узденями соседних аулов, круговой чинак крепкой бузы ходил из рук в руки.

После пира начались танцы, скачки, борьба и стрельба из винтовок.

Немало молодых джигитов съехалось показать свою удаль.

Алегеко со своим конем в стороне стоял, и никто на него внимания не обращал.

Началась стрельба в цель, и лучшим стрелком оказался Джантемир, племянник князя; он на всем скаку лошади пробивал пулей шапку, повешенную на высоком шесте.

Стал он вызывать желающих состязаться с ним.

Выступил вперед Алегеко.

Джантемир посмотрел на него, на его бедную одежду, чуть-чуть усмехнулся.

– Что же, – сказал он ему, – садись на коня, скачи и стреляй в шапку.

– Нет, – ответил Алегеко, – в шапку попасть не трудно, а давай попробуем – сумеем ли мы, сидя на коне, попасть в ласточку, летящую вверху.

– Вот как! – воскликнул Джантемир. – Я и не знал, что ты – такой искусный стрелок. Но давай попробуем!

Вскочил на коня Алегеко, навел винтовку на одну из пролетавших вверху ласточек, выстрелил, и клочки разорванной пулей птички упали на землю.

Джантемир, также сидя на коне, выстрелил в ласточку и промахнулся.

И еще по два раза стреляли Алегеко и Джантемир, и после каждого выстрела Алегеко на землю падали клочки разорванной ласточки, Джантемир по-прежнему промахивался.

Громким криком народ приветствовал Алегеко.

Потемнело лицо Джантемира.

– Да, ты меткий стрелок, – сказал он Алегеко. – Но кто же ты? Раньше нигде я не встречал тебя.

– Да и не мог встретить, – ответил Алегеко. – Я с десяти лет до вчерашнего дня табун пас, и людей редко видел.

– Вот что! – воскликнул Джантемир. – А я думал, что ты если не князь, то уздень, ты же только табунщик, холоп…

Засмеялся он, и товарищи его засмеялись. Вспыхнул Алегеко.

– Но, скажи мне, чем табунщик хуже князя или узденя? – спросил он.

– Замолчи! – крикнул Джантемир. – Ты безумный, если сравниваешь князя с табунщиком!

– Безумный ли я, нет ли, не знаю, – проговорил Алегеко. – Одно знаю, что слова твои подобны лаю собаки.

Джантемир выхватил кинжал, замахнулся на Алегеко, но ударить его не успел, потому что Алегеко выстрелил в него из пистолета.

И запрокинулся на спину Джантемир, а на груди у него показалась кровь.

И закричал, зашумел народ. С кинжалами, с шашками набросились молодые джигиты на Алегеко, но он сильными и ловкими ударами своей шашки отражал нападение.

Князь, дядя Джантемира, вскочил на лошадь, бросился с кинжалом на Алегеко, но тот ударом шашки снес ему голову и она, как арбуз, покатилась по земле.

Народ словно оцепенел.

Ударил коня плетью Алегеко, поскакал в степь, а вслед ему загремели выстрелы, джигиты поскакали за ним. Но конь Алегеко несся как ветер и никто не угнался за ним.

Все князья Кабарды поклялись убить Алегеко и всюду искали его.