Постепенно между ними образовалась связь, о которой она много думала, но не могла до конца объяснить. У мальчика, как и у нее, не было родителей. И точно так же, как она, он был rosso: отличался от других своими рыжими волосами, как она – своим «пятном портвейна». Оба были объектом насмешек. Предательство Маттео, должно быть, тоже сыграло свою роль. Внезапно она осталась одна, в море бурлящих эмоций, в коих больше не было смысла. Они безостановочно кружились подле нее, пока не наткнулись на Луку и не облюбовали место у его кровати в дальнем конце палаты.

Сила чувств к этому мальчику, которого она знала всего два месяца, пугала Нину. Ничего похожего она раньше не испытывала ни к другим пациентам, ни к лучшей подруге Карле, ни даже еще в детском возрасте к своей матери. Это почти как влюбиться, но и такое объяснение было бы неверным. Разумеется, здесь не было физического влечения. Только странное желание действовать от его имени, почти неосознаваемое яростное стремление сделать для него все, даже пожертвовать собой, если понадобится. Разве не это лежит в основе любви?

– Постарайся уснуть, – прошептала она, накрывая Луку одеялом. – Тебе понадобятся силы.

– Ладно, – согласился он. – Ты ведь не волнуешься за меня, правда?

– Конечно же нет. Как можно волноваться за такого храброго ковбоя, да еще с таким другом, как Орландо?! Ни в малейшей степени.

Нина смотрела, как он закрывает глаза, и ждала, прислушиваясь к его дыханию, чтобы убедиться, что он заснул. В действительности она очень волновалась. Вид невинно-невозмутимого, ничего не подозревающего Луки убивал ее.

На следующее утро, вопреки приказу главврача, Нина проявила инициативу и связалась с онкологом в Генуе. Доктор Тости, выслушав подробности истории болезни Луки, согласился, что прогноз действительно мрачный. Это агрессивная лейкемия, которая не поддается стандартной химиотерапии, и она наверняка станет смертельной, если быстро не найти альтернативного лечения. Институт онкологии был крупным академическим исследовательским центром, постоянно разрабатывавшим новые протоколы и экспериментальные методы лечения. И там имелись возможности, недоступные в «Санта-Кристине».

– Пусть доктор Креспи пришлет карту пациента и образец крови, – предложил Тости. – И мы посмотрим, что можно сделать.

Нина согласилась и поблагодарила его, понимая, что нельзя терять времени, пытаясь убедить Маттео действовать. Ей придется сделать все самой и тайно. Она незаметно скопирует карту Луки, украдкой возьмет у него кровь, а потом сама отвезет все в Геную. И к черту последствия!

За многие километры от высокого дуба, растущего у больницы Луки Тавиано, за горами и долинами, морями и океанами, раввин Иосиф Нейман и его жена Сара вошли в актовый зал «Поли Преп»[10] в Бруклине, штат Нью-Йорк. Несмотря на большое расстояние, жизнь по ту сторону Атлантики все же не сильно отличалась. Потому что в Америке, как и в Италии, тоже болели дети, и, подобно итальянцам, американцы вели войну против мафии. Кстати, 23 июня их собственный capo di tutti capi[11], Джон Готти, был, наконец, приговорен к пожизненному заключению. Но столь значимая победа справедливости не особо занимала мысли родителей, стремящихся в тот вечер в аудиторию. Они хотели посмотреть на выступление своих детей.

Супругам удалось найти свободные места в третьем ряду. Сара села прямо, скрестив руки на коленях, не выказывая особого желания вступать в разговор с другими родителями. Она никогда не чувствовала себя комфортно в частной, считавшейся внеконфессиональной, школе в районе Бей-Ридж.

– Это не зрительный зал, Иосиф, – ворчала она всякий раз, когда они посещали школьные мероприятия, – это часовня со скамьями и органом, где поют гимны и молятся Иисусу Христу.

Решение Иосифа отдать сына в «Поли» стало источником разногласий между супругами. Сара хотела остаться в религиозной общине Флэтбуша, где выросла и познакомилась со своим мужем. Она хотела, чтобы Самуил продолжал учиться в иешиве[12], той самой, в которой учились они, где все были похожи на них. Ребе Иосиф, напротив, с годами пересмотрел некоторые свои взгляды. Он был убежден, что значительная часть проблем в мире проистекает из племенного менталитета «мы-против-них», который противопоставляет одну группу людей другой – иудеев христианам, израильтян арабам, белых черным – и становится причиной бесчисленных других разногласий. Ортодоксальная еврейская община была особенно замкнутой, и раввин медленно, но верно отходил от ее жестких, вызывающих клаустрофобию правил, при этом не теряя своей приверженности Торе. Еще будучи в школе раввинов, он попытался следовать по наименее консервативному пути. Позже нашел работу в смешанной общине Бей-Риджа, участвовал в межконфессиональных службах: с отцом Лаззаро в церкви, расположенной через дорогу, и имамом Хусейном в мечети двумя кварталами ниже. И в конечном итоге отправил своего сына в светскую школу.

– Нуссбаумы опаздывают, – отметила Сара, вытягивая шею в поисках единственной еврейской семьи в классе Самуила.

Сара согласилась на «Поли Преп» только потому, что она было недалеко от их нового дома, и потому, что Самуил не преуспевал в иешиве. Он пренебрегал домашними заданиями, нарушал порядок в классе и приобрел репутацию возмутителя спокойствия.

– Я больше не хочу ходить в иудейскую школу, – заявил он родителям после наказания за драку с одноклассником. – Я бы предпочел учиться в Бей-Ридже со своими новыми друзьями.

Так же, как и Сара, Иосиф был расстроен, услышав такие слова, но тем не менее убедил жену, что перевод по крайней мере даст Самуилу шанс начать все сначала, с чистого листа.

– Нам лучше занять для них места, – предложила Сара.

Но было уже слишком поздно. Хорошо одетая пара села рядом с Иосифом, прежде чем он успел открыть рот. Женщина сильно пахла духами, ее руки были унизаны браслетами. Сара ущипнула мужа за бок.

К сожалению, поступление в «Поли» ничего не изменило в поведении Самуила. Всего через несколько недель ребе Иосифа вызвали в кабинет директора.

– Самуил рассказал вам, что случилось? – спросил директор. Иосиф покачал головой и напрягся. – Мы считаем, что ваш сын украл деньги из благотворительной кассы в приемной. Он последним выходил из комнаты непосредственно перед тем, как деньги пропали. Конечно же никто не видел, как он их брал. Однако мы не можем допустить подобное в «Поли»… Если что-то похожее повторится, Самуил будет отчислен.

От запаха духов сидевшей рядом женщины Иосифа затошнило. Те же ощущения он испытывал, когда выходил из кабинета директора, подавленный и сбитый с толку. Возможно, он ошибался; возможно, расширение кругозора Самуила только подпитывало его мятежный дух. Как же с ним справиться? Он знал, что сделал бы его отец в подобной ситуации. Просто жестоко избил бы и надолго запер. Но времена изменились, и Самуил прекрасно это понимал.

– Я могу делать все, что захочу! – кричал он Иосифу.

Боже упаси, чтобы Иосиф когда-нибудь посмел сказать такое своему отцу.

Пока он терзался невеселыми мыслями, учитель театрального кружка вышел на сцену. Он взмахнул рукой, и светильники в зале погасли один за другим. Когда поднялся занавес, Иосиф краем глаза заметил, что Сара наконец расслабилась. Он сжал ее руку. Сейчас, здесь, в полумраке и тишине, ничто не имело значения, кроме их сына, играющего в школьной пьесе. Не было никакой необходимости беспокоиться о том, что он попадет в беду и разочарует их. Они для разнообразия могли просто наблюдать, как он блистает.

Первой появилась Эмили Нуссбаум в голубом платье с накрахмаленной белой рубашкой под ним. Ее вьющиеся каштановые волосы были стянуты сзади лентой.