— Не можешь уснуть? — произнесла Марийка. Её голос прошелестел в пустоте, точно поднятая ветром листва, и Фрэнк вслушался в этот голос так, будто пытался разглядеть лицо Марийки, полностью скрытое во тьме.

— Да, не спится.

— Что Бен просил?

— Надо подменить завтра кое-кого в шахте.

Марийка вздохнула. Или ей действительно было жаль Фрэнка, что весь следующий день у него будет внеурочная работа. Или Фрэнку так показалось. Находясь рядом с ней здесь, в прихожей, в полной темноте, Фрэнк волновался, как если бы хотел невзначай приобнять Марийку, как сделал бы это… когда-нибудь. В мирное время. То время, которое он застал подростком. Фрэнк тогда влюбился в одну девчонку из параллельного класса. Но она приглянулась также местному хулигану. В один день Фрэнк испытывал великое счастье и великое разочарование: после школы эта девчонка поцеловала его в губы, правда, легко, словно совсем не касаясь, а пару часов спустя хулиган избивал Фрэнка как потенциального соперника в любовном состязании. Фрэнк долго помнил объятья той девчонки — и силу ударов, что сыпались на него, пока Фрэнк не потерял сознание. В тот день, да и во все последующие дни, вплоть до вторжения, которое столкнуло весь мир в чёртову пропасть, он искренне считал, что на его душу больше никогда не выпадут подобные испытания.

— Я иногда тебя немного не понимаю, — засмеялась Марийка. — Можешь сказать… как это… чуть-чуть помедленее?

Фрэнк растерялся. Может, у него просто язык заплетается. И дело вовсе не в быстроте речи.

— Говорю, завтра надо помочь Бену в шахте.

— А… Я поняла. Спасибо!

Рядом с Марийкой Фрэнк чувствовал себя мальчишкой, неспособным на что-то осмысленное, серьёзное. Странно, что это чувство возникло сейчас, когда, казалось бы, ничего уже не могло вытащить Фрэнка из той трясины, в которую он сам себя планомерно погружал. Чувство, имеющее поначалу только приблизительное сходство, сейчас довольно сильно напоминало любовь. Конечно же, Фрэнк стремился как можно надёжнее отгородиться от него. Это только всё усложнит. Необходимо жить без груза, без симпатий и даже без ненависти. Вытравить эмоции, забыть, что на свете ещё осталось что-то, напоминающее человеческое тепло.

Если бы не она, кто знает, возможно, Фрэнк бы не выжил. Тогда, когда его подобрал Бен и привёл в Рэйвенхолм. Полуживого, еле лепечущего своё имя Фрэнка, Бен отдал беглеца на поруки доктору, и тот кое-как заставил измождённый организм прийти в себя, чтобы этот самый организм собственными силами начал бороться за жизнь. Выбора не было: антибиотиков не хватало, поэтому приходилось вверять судьбу пациента в руки последнего. Несколько дней Фрэнка мучила лихорадка; не отличая галлюцинации от реальности, мозг Фрэнка плавился в неослабевающем жаре; огнём было охвачено всё, и какие-то голоса пробивались сквозь пламя, как дым, что просачивается через извивающиеся языки гигантского пожара. Эти голоса что-то говорили про инфекцию и заражение. Голоса выражали беспокойство. Голоса говорили, что скорее всего Фрэнк умрёт. Как ни странно, содержание фраз он запомнил очень хорошо. Он помнил голос доктора. Как он сказал, что Фрэнка следует посадить на карантин. Обычная процедура, которую проводят со всеми, кто впервые оказался в Рэйвенхолме. Проездом в городок никого не пускали, это было главным правилом. Марийка вызвалась ухаживать за Фрэнком. Она выходила его, бедолагу, и Фрэнк следующую неделю, как пришёл в сознание, смущался при каждом появлении Марийки. Она продолжала кормить его, поскольку тело ещё не до конца восстановилось и было ослаблено, и Фрэнк нехотя ел с ложечки сваренный Марийкой суп. Может быть, его тогда и покорила эта красота, слитая с самоотверженностью. Марийка не боялась Фрэнка. Ей было всё равно, какую заразу он может принести с пустошей или каналов. Правда, из-за Фрэнка, как он потом узнал, Марийке пришлось переложить часть обязанностей в общежитии на плечи Стеллы. Фрэнк не думал, что люди могут быть настолько добры…

— Холодно, — сказала Марийка.

— Да.

Блеклый лунный свет серебристой пыльцой ложился на старые стены, растворяя улицу в едкой полутьме.

— Это последняя ночь… — сказала Марийка. — Морик говорит, со следующего дня введут комендантский час.

— Ты знаешь?

Марийка направила взгляд в пустоту, словно обращаясь не к Фрэнку, а к таинственному собеседнику, третьему лицу, незримо присутствующему рядом с ними:

— Да, мне Морик всё рассказал. Что со стороны каналов люди видели сканеры. Боже… Неужели они придут сюда…

— Скорее всего, да. — Фрэнк решил не обнадёживать Марийку. Гораздо лучше, если иллюзии развеются как можно раньше. И город грёз снимет маску благополучия. Жёсткий, нестерпимый удар. Но Фрэнк знал, что Марийка должна его выдержать. Хоть и сам он ощущал глубокую досаду, что казавшееся мирным небо в итоге вернуло себе привычный облик. Дешёвый маскарад.

— Откуда ты? — вдруг спросила Марийка.

— Не понял.

— Откуда ты пришёл к нам?

— Из Сити-17.

Марийка посмотрела на Фрэнка и лукаво улыбнулась:

— У каждого в этом городе есть своя тайна.

— Мне нечего скрывать.

Фрэнк врал. Он хорошо помнил, что в их первую встречу сказал Бен Тэйлор. И Фрэнк старался держать язык за зубами. Бен сказал доктору, что нашёл Фрэнка, когда тот выходил из железнодорожного тоннеля, что следовал из промышленных районов Сити-17. Никто из жителей Рэйвенхолма не знал, что на самом деле Фрэнк пришёл со стороны моря. Доктор скептически отнёсся к словам Бена, поскольку обнаруженные у Фрэнка повреждения в желудке и кишечнике намекали на то, что Фрэнк явился из какого-то другого места, поскольку в Сити-17 ситуация с продовольствием и медициной была налажена, а беженцы обычно шли каналами, которые находились под наблюдением Сопротивления. Редко, но бывали случаи, когда из каналов являлись люди с острой интоксикацией; неудивительно, ведь многие участки каналов заражены биологическими и химическими отходами… Но у Фрэнка были явные признаки долгого голодания. Бен придумал на ходу какую-то историю, что группу беженцев, в которой был Фрэнк, рассеял отряд ГО, и потому Фрэнк долго бродил по загородным территориям, пока не попал на железнодорожные пути, ведущие в порт… Доктор знал, что Бен лжёт, но решил не докапываться до истины. В конце концов, для него важнее было спасти Фрэнка, который одной ногой стоял в могиле.

— Я почему-то так не думаю, Фрэнк. Я смотрю на тебя — и чувствую, что у тебя совсем непростая судьба.

— У кого она сейчас простая?

— Ты отличаешься от некоторых. Кажется, ты пытаешься от чего-то сбежать…

Марийка резко закончила фразу, замявшись, видимо, потому, что знаний английского в данный момент недоставало, чтобы полнее выразить желаемую мысль. Отвернувшись, Марийка смущённо произнесла:

— Прости. Это не моё дело.

Почему её заинтересовало моё прошлое, подумал Фрэнк. Ответом вполне могла служить банальная интуиция, которая, как водится, лучше всего развита у женщин, а в случае Марийки эту способность можно увеличить в два раза. Но даже так, оставалось непонятным, зачем она задала именно этот вопрос… откуда ты? Что Марийка имела в виду? С одной стороны, вопрос весьма меткий, с другой — он провоцирует собой ещё больше вопросов. И почти все их Фрэнк, в сущности, задаёт себе. Почувствовав себя тупицей, Фрэнк поспешил извиниться, а потом перевёл тему разговора:

— Как Стефан?

Марийка поправила волосы.

— Ему очень плохо. У него жар. Он прямо горит. Как ты тогда. Но ты выкарабкался, а Стефан… не знаю…

— Я думаю, он справится.

— Надеюсь.

— Мар… — Фрэнк запнулся; практически постоянно он произносил её имя с ошибками, но Марийка, конечно же, не обижалась, что, впрочем, не сильно успокаивало Фрэнка. — Мар… рий… Прости, этот звук в твоём имени…

Она засмеялась:

— Да ничего. Американцам обычно трудно удаётся проговаривать болгарские слова.

— Это верно.

— Что ты хотел спросить?

— У тебя нет сигарет?

Марийка улыбнулась, глядя прямо в глаза Фрэнку.