– Да-да, – кивнул головой доктор, – конечно, ты права. Она замечательная, это я дурак, что стыдился её, – и он постучал себя по голове. – Видишь, как стучит? – рассмеялся он, стараясь рассмешить рассердившуюся девочку.

– Только, Маня, – вдруг перестав смеяться, серьёзно сказал доктор, – дело в том, что тётя Дуся не мать мне. – И он протянул руку к портрету, который рассматривал накануне. – Вот моя мать.

– Как это? – не поняла девочка и снова подозрительно уставилась на доктора. Может, он, всё-таки, сошёл с ума?

– Ты, Маня, ничего сегодня ночью не слышала? – вместо ответа спросил её доктор.

– Нет, – отрицательно покачала головой девочка. – А что?

– А ну, покажи руку, – потребовал он. Маня послушно протянула доктору руку. – Видишь пятнышко? – профессиональным взглядом окинув запястье девочки, заметил доктор. – Это же след от укола. А ты и не почувствовала ничего.

– Нет, – растерянно оглядывая свою руку, сказала Маня. – Я ничего не почувствовала. А зачем вы мне укол делали? У меня ничего не болит.

– Да это не я тебе укол делал. Смотри, – и он закатил рукав своей рубашки, – у меня тоже такой след, видишь?

– Вижу, – в полном недоумении подтвердила Маня.

– Представляешь, просыпаюсь я ночью, а над моим изголовьем наш карлик стоит и замахивается на меня чем-то. Я как закричу! Как ты только не проснулась, не представляю. А он мне: – Тише, мол, чего раскричался, будто тебя режут! – Как же мне не кричать, – отвечаю ему, – если вы меня как раз резать и собираетесь. – Да больно ты мне нужен, тебя резать, – рассердился он. – Раз ты всё равно проснулся, иди за мной в лабораторию. – В какую такую лабораторию? – подумал я. – Бредит коротышка, не иначе. Но пошёл. Зачем, думаю, его злить понапрасну. И что же ты думаешь? Привёл он меня-таки в лабораторию! Да ещё какую! Даже в самых своих смелых мечтах я и представить себе не мог, что может существовать такая великолепно оборудованная лаборатория! Там было столько всяких приборов и непонятных инструментов, что я и половины опознать не мог, а об остальных мог только догадываться. Оглянулся я и вижу, что карлик наш держит в руке шприц, полный крови. Что за дела, думаю, но молчу пока. Смотрю, взял он пробирку, вылил туда кровь из шприца, ещё что-то добавил, и стал над ней колдовать. Затем повернулся ко мне и говорит:

– Девчонка чистая. Давай, теперь ты свою руку.

– Зачем? – испугался я. – Не дам я вам ничего.

– Что ж ты, – говорит, – помощник главного врача, такой тёмный? Анализ крови буду тебе делать. Понятно?

Это меня, конечно, задело. Анализ крови, – говорю, – это я понимаю. Мы там тоже не дураки. Но мне, зачем мне нужен ваш анализ? Извольте, – говорю, – объясниться. А он опять про свою дверь толкует. Что, мол, открыть эту дверь может только член королевской семьи. Вроде, как дверь реагирует только на линии руки лиц королевского рода. И случайности исключаются. В общем, чушь какая-то.

– Ладно, – согласился я. – Колите, – говорю, – но ведь это просто смешно.

Взял он мою кровь, с чем-то перемешал, затем поднёс к глазам, посмотрел на меня, потом опять на пробирку, потом опять на меня. Постоял минуту в задумчивости, а затем как бросится ко мне! Повис на шее, а сам кричит: – Жив, мой мальчик! Жив!

Я, Маня, так перепугался, что передать тебе не могу. Хотел бежать – так карлик в меня так вцепился, что и не оторвёшь. А сам плачет, просто слёзы ручьём текут. Затем спрыгнул с меня и торжественно так говорит:

– Принц Декортис! Добро пожаловать домой! И рассказал мне такие вещи, что голова у меня совсем кругом пошла. Я чуть было сознания не лишился, правда. Шутка ли: вдруг узнать, что я вовсе и как бы не я.

Как завороженная, слушала Маня, не перебивая, чудный рассказ доктора. В то, что он рассказывал, невозможно было поверить, но почему-то она верила каждому его слову.

– Мою мать звали Клотильдой, – стал рассказывать Павел, – и она была младшей сестрой короля Ромуальдо. Ты о нём, наверное, слышала, когда была здесь.

– Да, мне о нём рассказывал Свениций, – кивнула Маня. – Его убил Железный Кир. А ваша мать…, – замялась Маня, уж очень непривычно было ей называть матерью доктора Загребельного не повитуху тётю Дусю, – госпожа Клотильда, она жива?

– Нет, – опустил голову доктор и подошёл к висевшему на стене портрету. Маня подошла и тихонько встала рядом с ним. – Красивая, – сказала она. С портрета смотрело на них прелестное лицо молодой девушки со смеющимися глазами и счастливой улыбкой. Доктор тяжело вздохнул:

– Была…

– А почему вы называете Большого Голову дядюшкой? Это он вам так велел? – поспешила девочка перевести разговор.

– Да, ему хочется, чтобы я его так называл. Но дело в том, что он и в самом деле мой родственник, правда, скорее дедушка, чем дядя, а если точнее, то двоюродный дедушка. Он был братом отца короля Ромуальдо и, на самом деле, по праву это он должен был стать королём, но из-за своего врождённого уродства отказался от трона.

– Странно, Историк рассказывал, что он был шутом… – вспомнила Маня.

– Да он вообще очень странный человек, – согласился доктор.

– Может, он всё это придумал? И про вас, и про себя?

– Я тоже вначале так подумал, но видишь ли, факты вещь упрямая. Дверь-то действительно открылась.

– Ну, вот теперь и вы про эту дверь заладили. Да если бы я на эту дверь хорошенько надавила, то тоже бы смогла её открыть.

– Нет, Маня. Не смогла бы, и никто другой бы не смог, – серьёзно перебил её доктор. – Замком для этой двери является особое сочетание некоторых линий на руке, свойственное только роду Санибореев, к которому принадлежу и я. Иначе открыть эту дверь невозможно. Её нельзя ни взорвать, ни сломать, но дело даже не в двери. Когда я был совсем маленький, – стал вспоминать доктор, – дядька Тихон назвал меня однажды чёртовым отродьем. Я это запомнил, и когда подрос, спросил его об этом.

И он мне рассказал, что однажды увидел возле нашего больничного сарая появившуюся из ниоткуда странную, похожую на женскую человеческую фигуру, почти прозрачную, будто сотканную из тумана. Он поклялся, что за минуту до этого там никого не было. Фигура держала в руках какой-то свёрток. Положив этот свёрток на траву, она пролепетала что-то жалобное и исчезла так же, как появилась: неизвестно откуда и куда. А свёрток ожил и вдруг как заорёт! Дядька Тихон испугался и бросился оттуда наутёк, а навстречу ему тётя Дуся шла. Он ей на свёрток махнул рукой, и дал дёру.

Доктор замолчал и вновь подошёл к висящему на стене портрету.

– Ну? – спросила Маня. – И что же было в этом свёртке?

– Да ребёнок там был, неужели не понятно. А ребёнком этим был я. Вот так-то, – сказал он, с грустью глядя на чужое лицо улыбающейся ему с портрета матери. – Я когда рассказал обо всей этой истории тёте Дусе, – немного помолчав, продолжил он, – то она очень рассердилась и сказала, что будто всё это дядьке Тихону с пьяных глаз померещилось. И пригрозила, что она ему отобьёт охоту детей пугать. Что она тогда дядьке Тихону сказала, чем пригрозила, не знаю, но больше я от него ничего добиться не мог. А со временем и вовсе забыл об этом случае. А теперь понимаю: не пьяный был дядька Тихон, а появилась та странная фигура возле сарая тем же способом, каким и мы с тобой здесь оказались. Способом для нас непонятным, но вполне реальным, и совсем не случайно меня всё время тянуло на это место. Поэтому мы там с тобой и пересекались так часто: всё я хотел связанную с этим местом загадку разгадать.

Маня слушала доктора и, глядя на него, думала про себя, как же это она раньше не замечала, что у дяди Пати, которого она знала с детства, такое красивое и мужественное лицо.