– Ой, что делать?
Я стояла, сжав виски руками, это было похоже на приступ.
– Милена, тебе плохо? что случилось?
– По радио сказали про маньяка.
– Ужасно, конечно, но по радио передают и не такое. В первый раз слышишь, что ли?
Я присела на краешек кровати.
Действительно, что это со мной? Почему так оглушило это сообщение о чужой мне девушке, о маньяке.
Это Знание.
Знание чего? Не знаю чего, но как-то я с ним связана. С ним… С этим… С этим… Маньяком.
Глава 3
Это осталось в прошлом, недалёком, но прошлом. Тогда я со своим Знанием чувствовала себя на острове, куда ко мне приходили только самые близкие. Со временем этот остров становился всё больше. Постепенно в мои необычные способности начали верить даже скептически настроенные. Затем был взрыв в концертном зале, о котором я узнала заранее как раз благодаря своему дару… Или наказанию? В общем, благодаря Знанию. Тогда обо мне заговорили. Острова не стало. Когда я невольно попала в переплёт с кражей денег у соседки, – историю, от которой изо всех сил старалась устраниться и не смогла, я прочувствовала с особенной силой, какую тяжесть ответственности иногда приходится брать на себя совершенно против воли. Как это бывает трудно, когда хочется, чтобы объяснили, почему так, а не иначе. Например, почему подлец не несёт наказания за содеянное и об этом надо молчать? Почему большая любовь обрушивается на людей там, где не имеет права, а ты знаешь, что это произойдёт, и не у кого спросить, кто виноват? И вот я уже не часть острова, часть чего-то большого-большого, а разделить это большое со мной не может никто. Потому что тут главный вопрос уже не в том, поверят или нет, а в мере ответственности перед самой собой.
И вот теперь это… Маньяк…
– Милена!
Я,, как будто, вынырнула из воды.
– Извините, я задумалась.
– Это Вы нас уж простите, что позволяем себе вторгаться в ваши раздумья, но есть у учителей, знаете, такая дурная манера – ждать ответа на заданный вопрос.
Да уж! Нашла время грезить, – цыкнула я на себя мысленно.
– Не сердитесь на Милену, Анатолий Владимирович, она не очень хорошо себя чувствует со вчерашнего вечера.
– Не буду сердиться, – и голос преподавателя в самом деле смягчился.
Интересно, сколько ему лет? Около тридцати? Ане он откровенно симпатизирует. Да и как может быть иначе? Аня – ангелочек: спокойная, добрая, открытая. Я вспомнила про мужа алкоголика. Как же нужно было допечь такого человека как Аня, чтобы она решилась «оторвать».
– И как всё-таки насчёт электронной почты?
Срочно собраться с мыслями и отвечать по-человечески.
– Я пользуюсь почтовым клиентом «летучая мышь»
– Скоро все эти клиенты никому будут не нужны, вот увидите, – назидательно произнёс Лёша, – люди станут общаться прямо в интернет-сети.
Когда мы выходили из кабинета, Анин брат обрадовал:
– Смотрю в окно, кажется, погода замечательная. Идём. погуляем до обеда.
– Идём, идём, конечно.
Обожаю гулять с Лёшей.
– Да, вы идите, погуляйте, – раздался нежный Анин голосок. Я удивилась. Аня всегда тоже ходила гулять с удовольствием.
– А ты?
– А я… Я, задержусь ненадолго, – она повернулась, проговорила вглубь кабинета, – Анатолий Владимирович, я бы хотела кое-что уточнить по прошлому заданию, можно?
– Разумеется.
Мы с Алексеем вышли на улицу. Мысленно я говорила себе, что Аня действительно ангелочек. но сейчас это словечко «Ангелочек» вертелось в голове почему-то больше похожее на ругательство.
Лёша положил руку мне на плечо:
– Знаешь, почему она осталась?
– Знаю, – ответила я односложно, совершенно не имея желания развивать тему.
– Да, всё верно. Она решила дать нам возможность побыть наедине.
Что? Зачем?
– По-моему, это лишнее, – сказала я, мягко высвобождая плечо из-под Лёшиной руки.
* * *
Однажды ночью я проснулась от… От чего? От тоски, непонятной печали. Что это? Нет, это не моя печаль. Это Знание, но опять какое-то непонятное. Я, как будто, вижу её, маленькую девочку. Ей грустно, очень грустно. И эта детская грусть передаётся мне до боли, до щемящего желания прижать к себе, пожалеть, спросить: «что случилось, малышка?»
Я и спросила мысленно. Ответа не получила. Потом чувство детской потери куда-то ушло, растаяло. Я снова уснула.
Днём после занятий попыталась вспомнить ночные ощущения, восстановить то чёткое понимание, что грустит девочка, но мне это не удалось. Мысли упорно переключались на то, что было ближе лично мне и сейчас.
На последнем уроке Анатолий Владимирович показывал нам, как исправлять ошибки в тексте. На ближайшем занятии мы должны будем, по словам учителя, красиво создать документ, написать текст и так же красиво наделать в нём ошибок, после чего с блеском их исправить.
Я задумалась. Какой текст написать? В голову лезла всякая чушь.
На дворе трава, на траве дрова…
Уронили мишку на пол. оторвали мишке…
Вообще-то написать стишок идея хорошая, но надо бы что-то повзрослей.
Предвкушая губы, целовал мне руку,
жгла шипами роза левую ладонь.
И терпело сердце сладостную муку,
и таил погибель вспыхнувший огонь.
Предвкушая счастье,
целовал мне губы,
и колола больно жёсткая щека.
И искала властно под покровом шубы…
Нет, стихи Ефимовской не пойдут. Они взрослые, пожалуй, слишком. Ладно, до занятия что-нибудь придумаю.
– И как заканчивается?
Анин голос как бур вошёл в моё сознание. На автопилоте я пробормотала окончание четверостишия:
– Откровенный отклик сильная рука.
– Что? – Изумлённо переспросила соседка по комнате, потом, явно обращаясь не ко мне, заговорила:
– Нет, Лёша, это я Милене, она что-то сказала про сильные руки.
Мне стало неловко:
– Извини. Я думала. ты меня спрашиваешь, а я готовлюсь к уроку.
Аня быстро закончила разговор по телефону с братом:
– Да, так к какому ты занятию готовишься, так задумалась и о чём! Сильная рука, что-то там откровенное.
– Да это я про занятия по ориентировке думала и Данилыча, – засмеялась я. Аня тоже расхохоталась.
Ориентирование на местности нам преподаёт дядька из разряда людей, которых называют живчиками: подвижный, сыплющий неиссякаемым запасом шуток дедок.
– Я так и подумала, – веселилась Аня.
– А про что ты спрашивала у Лёши «как заканчивается?»
– Да это мы про книгу говорили. Лёшка очень любит читать. И когда читает, ему обязательно нужно с кем-то делиться впечатлениями. Поэтому мы стараемся читать по такому принципу: сперва я, потом он. Иначе мне придётся выдерживать шквал информации, которая мне ни о чём не говорит. А сейчас он читал Набоковскую «Лолиту», которую я прочла несколько лет назад. Ты знакома с этой вещью?
– Нет.
– Оказывается, очень по-разному можно увидеть окончание романа. Я считала, что главное там в казни героя, от чьего имени ведётся повествование, а Лёша утверждает, что главное – смерть Лолиты, о чём в сюжете упоминается как-то очень вскользь.
Сейчас я сама чувствовала себя так, как будто на меня обрушивают информацию, которая мне ни о чём не говорит.
– Его казнили за убийство Лолиты?
– Нет. То есть, да. Его казнили… В общем, это надо читать. Это классика своего рода. А в книгах, как всегда, каждый видит своё. Мне читать было тяжело. Я считаю, что эта книга о поломанных судьбах, о преступлении, а братец усмотрел в этом сюжет о большой любви.
Я подумала, что большая любовь понятие тоже относительное. Вот если вспомнить мою первую любовь. Мне казалось, это такое огромное настоящее чувство, а сейчас неприятно даже вспоминать. Анна Ахматова как будто про меня сказала:
