Потому что он… Мерлин, он просто свел её с ума, заставил поверить в собственное сумасшествие, постоянно размышлять о том, о чем Грейнджер никогда не предполагала, что станет думать, анализировать их «отношения»! Она согласилась пойти с ним на бал, а потом… Святой Годрик, чему она позволила случиться потом…

И ей это нравилось. Нравится!

А он, этот подлец Малфой, смеет разбрасываться столь абсурдными обвинениями! Что бы там ни сказала Пэнси, он не должен приписывать Гермионе роман с Перси. Даже если Драко верит, что она просто помогает Министерству, обвинять её в том, что она спала с ним, а встречалась с Уизли… Да Малфой просто псих!

Она пихает парня в грудь еще до того, как проанализирует последствия собственных действий — ладони резко впечатываются в пальто и надавливают со всей силы. Драко отшатывается от гриффиндорки, но и не думает терять равновесие. Серые глаза сверкают все тем же огнем, гневные слова вертятся на языке, но их с Грейнджер состояния идентичны и она вновь опережает его тираду:

— Ты неблагодарный придурок, Малфой! — она наступает, каждый шаг сопровождая мощным ударом по его груди, и теперь вынужден отступать уже слизеринец. — Хоть раз, хоть один чертов раз, ты сказал что-то хорошее?! Только обвиняешь и обвиняешь, считаешь, будто знаешь всё, а на деле ни черта ты не знаешь! — Гермиону раздражает, на какой жалкий писк срывается её голос на последних словах, а глаза предательски увлажняются, поэтому она жмурится и только усиливает удары. — Тебя что, не учили, что взрослые люди разговаривают в таких ситуациях?! — как странно, должно быть, слышать это, когда параллельно Грейнджер колотит его по груди. — Почему ты просто не спросил, как на самом деле обстоят дела?!

А Гермиона и вправду внезапно обнаружила, что, спроси Малфой обо всем раньше, она, вероятно, выложила бы правду как на духу. Потому что она устала от секретов и недосказанностей так же, как и от решения запутанных проблем, которым нет конца, а Драко, хотел он того или нет, только усложнил ситуацию.

Но он не спросил, а она не рискнула рассказать самостоятельно, и вот сейчас обида на него смешивается с разочарованием из-за собственной трусости — а уж в этом, думала Гермиона, её обвинить нельзя! — и выливается ударами на мужскую грудь.

— Чистосердечное признание? — он перехватывает её руки, пожалуй, слишком уж крепко сжимая запястья, и голос его по-прежнему пропитан ядом.

Грейнджер дергается, пытается освободиться, но это приводит только к усилению хватки Малфоя и еще большим гневом девушки в ответ на его действия и свое бессилие. Она рычит сквозь стиснутые зубы и, игнорируя слезящиеся глаза, смотрит прямо на Драко:

— Да! — выплевывает переполненная эмоциями Гермиона. — Признание! — Мерлин, молчи! — Я не работала на Министерство, понял?! Я заставила рассказать обо всем Перси и пообещала молчать, и никто, кроме него и вас с Пэнси не в курсе, что я что-то знаю! — она тянет руки на себя, но Малфой держит достаточно крепко, чтобы Гермиона только яростно мычала в тщетных попытках. — Понял, Малфой?! — кричит гриффиндорка, уже позабыв о том, где находится. — Я не работала ни на Министерство, ни на Перси! Я пыталась помочь тебе, кусок ты…

Грейнджер испуганно хватает ртом воздух, когда спиной внезапно влетает в стену какого-то дома и из груди вышибает весь дух. Она даже не успела засечь, в какой момент Малфой отпустил её запястье, опомнилась лишь тогда, когда его усилиями оказалась вжата в холодный кирпич.

Лицо Драко белее мела, только глаза необычайно ярко выделяются на фоне бледного лица — девушке отлично удается разглядеть это, ведь слизеринец наваливается на неё всем телом, прижимая к стене и заключая в кольцо из рук — он преграждает путь к отступлению, но Гермиона и думать об этом забывает, когда одна его ладонь упирается в стену возле её талии, а другая возле головы.

Он так близко, снова так близко, что не хватает и того воздуха, что она вдохнула мгновение назад.

— Заткнись, Грейнджер, — шипит Малфой, но гриффиндорка уже видит странный блеск его глаз. И это не пугает, пусть она и не может разгадать эту его эмоцию, но достаточно и того, что это точно не злость.

— А что не так? — она намеренно повторяет его же слова. — Правда глаза колет? Или не глаза, а совесть? Если она у тебя есть. Неужели стало стыдно, что… — вел себя, как кретин.

Окончанию фразы суждено лишь эхом прозвучать в голове гриффиндорки и унестись в далекие дали.

Губы Малфоя, такие холодные, но по-прежнему мягкие и знакомые, впиваются в её обветренные губы. Он целует её быстро, настойчиво, яростно, будто хочет что-то доказать.

Доказать, что эти губы — его. Что она — его.

Ей не стоит поощрять подобное, ведь хищный, ревнивый настрой Малфоя предельно ясен, но, черт, как же давно он не стоял так близко, не опалял дыханием её лицо, не целовал её. И Гермиона не может. Нет, она рухнет замертво прямо здесь, если он отступит, и уж тем более если причиной этому станет она.

Впрочем, какой смысл об этом рассуждать, когда её тело инстинктивно, не спрашивая разрешения рассудка, льнет к нему, выгибаясь в талии, в руки обхватывают шею и прижимает Малфоя теснее.

И от того факта, что столь желанные и столь далекие ощущения возрождаются вновь, крышу сносит быстрее, чем от огневиски. Кажется, с этим утверждением, пусть и не озвученным вслух, Малфой соглашается — приглушенный стон срывается с его губ в поцелуй, и Гермиона не может удержаться на ногах от великолепия его звучания.

Но она и не думает волноваться, когда ноги действительно начинают подгибаться — Малфой всегда держит её. Он каждый раз так ловко подхватывает Грейнджер за талию, что безумная мысль сказать слизеринцу, что именно там его рукам и место, рождается в затуманенном разуме.

К счастью, она не делает этого, ведь тогда пришлось бы разорвать поцелуй, но, видит Мерлин, этого девушка хочет меньше всего.

Он кусает её губы, тут же проходясь по поврежденным местам языком, и Гермиона старается отвечать тем же. Это похоже на сражение. Войну. И она вовсе не удивляется, когда на языке появляется привкус крови — её или Малфоя? А есть ли разница? Для неё — нет. И рычание, вырывающееся из его уст, подтверждает, что и Драко абсолютно наплевать.

Пальцы девушки знакомыми движениями зарываются в светлые волосы на затылке, периодически то опускаясь ниже, оглаживая шею, то снова поднимаясь вверх. Она не хочет отпускать его. Она не хочет, чтобы он отпускал её.

Гермионе нравится, как в груди утихает мучавшая днями и ночами тревога и сменяется волнующим чувством, неотрывно сопровождающим поцелуи и ласки Малфоя — желание большего. А то, как его ладонь касается её талии, переходя на спину и обратно, кружит голову еще сильнее.

Но через несколько секунд им все же приходится остановиться — они прижимаются лбами, шумно хватая воздух, и прожигают друг друга искрящимися взглядами.

Ей стоит накричать на него еще и за то, что нос Перси оказался сломан, сказать, что Малфой не имел права поступать так, но Гермиона по какой-то причине не может вымолвить ни слова.

Его кожа такая холодная. И как она замечает это только сейчас? Ладони, все еще обвивающие его шею, легким движением проходятся по коже, и глаза Малфоя закрываются. Ей хочется продолжить, узнать, как он отреагирует, если Гермиона на этом не остановится, но её взгляд невольно проходится по территории вокруг и гриффиндорка обнаруживает, что они в Хогсмиде. Естественно, никакой магической трансгрессии само собой не произошло!

Но Малфой уже тянется к её губам, увлекая в новый поцелуй, и Грейнджер позволяет себе на секунду забыться. Она прикусывает его нижнюю губу и тут же отрывается, зная, что слизеринец ответит тем же и тогда ей точно конец.

— Малфой, — прерывает она, уклоняясь от еще одного поцелуя. — Подожди, постой, — он затуманенным взглядом взирает в ответ. — Нужно поскорее вернуться в школу. Найдем Пэнси и поговорим… — она кивает, указывая в сторону Трех метел, как бы намекая, что получила новости. Пусть и не очень приятные.