Она хочет рассказать ему всё.
Ведь именно… именно из-за его семьи Гермиона в принципе в это ввязалась. Из-за того, что он… этот чертов слизеринец, гадкий, наглый, самоуверенный придурок, почему-то решил влезть в её жизнь и перевернуть все с ног на голову.
Она так хочет…
— Вот к чему были твои вопросы? — взгляд Малфоя наполнен презрением, он взирает на девушку так, словно ненавидит сильнее, чем когда бы то ни было. — «Стало ли лучше после войны», так? Нет, Грейнджер, не стало, но я все еще не хочу, чтобы мои родители оказались мертвы.
Его глаза горят. Но не той страстью, которую Гермиона незаметно для себя привыкла видеть. Они пылают гневом. Он зол. Так сильно зол и это так ранит.
— Малфой, все не так…
Но что ей сказать?
Гермиона запуталась… Она не знает, просто не знает, что может сейчас ляпнуть от отчаяния, и как в будущем это отразится на ней, Перси, Паркинсон, и на нем.
Она пытается выровнять дыхание, но от накатывающей паники только хватает ртом воздух в безрезультатной попытке сделать достаточно глубокий вдох.
Его ненависть, его презрение, его злость.
Гермиона не хочет этого. Она — не боец, ей не нравится воевать, а сейчас такое чувство, будто она вынуждена постоянно сражаться. С ним, за него.
У Грейнджер идет кругом голова.
Она тянется рукой к малфоевской мантии, но только её пальцы касаются ткани на запястье, он с силой одергивает руку.
— Не. Прикасайся. Ко мне.
И Гермиону словно обливают кипятком.
По всему телу расползается невыносима боль, и недавняя рана на бедре не кажется такой уж серьезной. Её можно было залечить экстрактом бадьяна, а то, что происходит сейчас… Оно будто берет начало где-то в груди и медленно распространяет убийственные клетки по всему организму.
— Драко! — слышится где-то в отдалении, но Гермиона не оборачивается.
Малфой действительно в бешенстве.
Он продолжает смотреть на неё в упор, а гриффиндорка с силой закусывает щеку, потому что его взгляд не смягчается, как это было вчера вечером. На этот раз Драко не поддастся на манипуляции.
Его теплое плечо, прижимающееся к её, всплывает в памяти. Хмурое бормотание, когда Малфой находил неточности в графике Гермионы и, не желая разговаривать, просто указывал пальцем на неустраивающую его графу. Он и тогда злился, но остался рядом, он просто… был с ней.
И сейчас Грейнджер чувствует, как он отступает назад, хотя Малфой не двигается с места.
— Какого черта, чувак? Урок уже начался! — голос Нотта, как обычно задорный, приближается к ним.
Сейчас он уведет его. Сейчас Драко уйдет и не оставит Гермионе шанса оправдаться. Он уйдет с мыслью, что девушка все это время работала на Министерство, выведывала у него информацию и при этом никак не продвигала расследование дела в необходимое для Пожирателей русло. Он сочтет, что Грейнджер одна из тех, кто считает, что они не заслуживают жизни. Что его семья не заслуживает жизни. Что он не заслуживает.
— Ты отлично развлеклась, да, Грейнджер? — шипит Малфой, отступая на шаг назад. Назад от неё. — Вместе с сыночком Пожирателя. Хотя, чего уж там, с одним из Пожирателей.
Ты не такой.
Топот двух пар ног звучит ближе. Забини, очевидно, тоже здесь.
Гермиона в отчаянии хватается за рукав мантии Драко и сжимает пальцы так крепко, что способна порвать ткань.
— Малфой, послушай, я не работаю с аврорами, я в принципе не связана с Министерством. Я не… Ты можешь просто спокойно выслушать меня? — она тараторит, следя одновременно и за выражением его лица, и за приближающимися шагами.
Недоверие. В его взгляде только оно.
— Мои родители могут умереть, Грейнджер. И все это время ты, блять, молчала в тряпочку.
— Да нет же! — так ведь да. Заткнись! — Я пыталась… Я просто хотела помочь. Все вопросы, что я задавала, они были не для Министерства, я правда хотела помочь, пожалуйста, Малфой… — Гермиона переходит на шепот, потому что периферийным зрением замечает двух парней совсем близко. — Прошу, Малфой, просто…
— Драко, какого черта? Мы опаздываем к… — Тео замолкает, окидывая взглядом отчаянного вида гриффиндорку, стискивающую мантию Драко, и со слезящимися глазами смотрящую на него с надеждой. Малфоевский же взгляд становится непроницаемо холодным.
Он мысленно отстраняется. Гермиона чувствует, как расстояние между ними растет. Может поклясться, что увидит расползающиеся по полу трещины, если опустит взгляд — все рушится.
— Что-то… случилось? — на этот раз вмешивается Блейз и, честное слово, еще никогда его голос не звучал настолько неуверенно. — Вы что-то не поделили?
Малфой усмехается, словно Забини сказал какую-то до смешного абсурдную вещь. Словно у него априори не может быть ничего общего с Грейнджер, чтобы что-то с ней «не поделить».
Тео и Блейз переглядываются, но девушка не улавливает смысл их взглядов. Но выглядят они шокированными.
Она вынуждена не моргать, поскольку в таком случае чертовы слезы не удастся удержать. Пальцы делаются влажными от пота, и в ушах звучит звон, когда Драко, прежде чем уйти, вырывает свою мантию из хватки Гермионы и, окинув её очередным ты-пустое-место взглядом, небрежно бросает:
— Я не вожусь с грязнокровками.
========== Глава 25. ==========
Ночью снова пошел дождь.
Лунный свет из окна освещал небольшую часть спальни, но этого было достаточно, чтобы Гермиона, приподняв руку, могла вглядеться в изученный до мельчайших деталей шрам на левом предплечье. Пальцами проводит по неровностям кожи, очерчивая выведенные буквы. Навсегда впечатанные в её кожу.
Руки все еще дрожат. Грейнджер замечает это, поскольку вынуждена держать их приподнятыми, чтобы, лежа на кровати, видеть свое предплечье.
Живоглот устроился в ногах девушки, и потому она, хоть и промерзла до костей, не укрывается одеялом. Рыжий мурчащий во сне комочек — единственный источник тепла.
Она хочет выйти в гостиную, к камину, но не делает этого по двум причинам: первая — уж лучше терпеть холод, чем позволить воспоминаниям захлестнуть себя, да и в комнате можно согреться, если только Гермиона заставит себя сдвинуться с места; вторая же заключается в том, что… Грейнджер не хочет столкнуться с Малфоем.
Сегодня она так и не вернулась на занятия. Обед, как и ужин, были пропущены, и единственной возможностью гриффиндорки выловить парня оказалось дождаться его возвращения в гостиной.
Чем она и занималась до двенадцати часов ночи.
Девушка ждала, свернувшись в кресле у камина, неотрывно глядя на то место, где вчера сидела вместе с ним за графиком дежурств. Тогда было спокойно. Пусть и недовольный, изредка бурчащий Малфой, но с ним Гермиона ненадолго расслабилась. И сейчас за это спокойствие ей воздается.
Она сидела, пока внезапно не осознала, что не сможет ничего ему сказать. Не сможет заставить поверить в то, что никак не связана с Министерством без того, чтобы не выдать истинные причины своей помощи, а Гермиона до сих пор не подпускает их близко к самой себе, опасаясь погружаться в дебри собственного и уж и точно малфоевского сознания.
Она даже не знала, что собиралась сказать ему утром, когда просила выслушать. Грейнджер не может, да и не хочет ничего объяснять ему. И Драко, и его семье лучше держаться подальше от всей этой канители.
Поэтому она ушла.
И теперь лежит, замерзая, и пялится на свое изуродованное предплечье. А в голове набатом звучат одни и те же слова.
Ты ведь так не думаешь.
Она знает это. Знает, потому что то, как Малфой прикасался к ней, как целовал, как разговаривал, как… смотрел. До этого дня. Во всем этом не было отвращения. Но теперь Гермиона боится думать об изменениях, порожденных её ложью. Хотя она и не лгала вовсе (за исключением мелких деталей), а пыталась просто держать его подальше. Но Грейнджер может понять. Она понимает.
То, как Малфой вел себя с матерью в поместье Паркинсонов, распространяя ненависть на всех, кроме неё, как позволил увести себя в компанию отца и Далии Эйвери, хотя явно не хотел возвращаться к ним, но пошел, ведь Нарцисса попросила.
