Она отчаянно пытается его сглотнуть, избавиться от пощипывания в носу, но лишь ухудшает ситуацию — подбородок дрожит, паника сковывает конечности, но дрожь все равно пробивается сквозь онемение, и Гермиона не может скрыть того, как сотрясается её собственное тело в беззвучном плаче.

Она старалась… Она так старалась, тогда какого черта?!

— Они хотят выставить их смерть как несчастный случай с аппарацией! — Пэнси рычит сквозь зубы, снова опуская голову, и Грейнджер позволяет слезам скатиться по щекам, пока слизеринка не смотрит на неё. — Они ведь не в курсе, что я обо всем знаю! Думают, куплюсь и я, и весь мир!

Гермиона не хочет этого слышать.

Но Пэнси говорит и говорит, тыча гриффиндорку носом в общественное пренебрежение такими, как её семья. Пожирателями смерти.

— Ты понимаешь, Грейнджер? — теперь её голос звучит слабее, но Гермиона убеждена, что дело скорее в том, что он просто надорвался, и Пэнси вовсе не успокоилась. — Они хотят сделать причиной гибели моих родителей неудавшуюся аппарацию. Словно два взрослых волшебника могли…

— Пэнси… — Гермиона пытается остановить её. Эгоистично, неправильно, но… Она не может слышать это.

— Их тела были прямо возле нашего поместья…

Грейнджер вертит головой, утирая слезы о ткань мантии на плече, и заставляет себя сделать два глубоких вдоха.

Что она может сказать? Что может сделать?

«Мне очень жаль», «соболезную»?

— Они проверили территорию возле вашего поместья ночью? — идиотский вопрос. Какой же глупый!

Пэнси кивает, но Гермиона не нуждается в её ответе.

Она знала, что этой ночью авроры прочешут окрестности. Знала, потому что вчера писала Перси.

В ту же секунду, как Паркинсон сообщила о пропаже Нотта-старшего, тревожные мысли закрались в голову гриффиндорки. Нет смысла удерживать стольких Пожирателей в одном месте. Когда-то она сама это сказала. И все еще считала свое утверждение верным.

Пришлось соврать, написав Уизли, что слышала разговор слизеринцев, и об исчезновении еще одного Пожирателя случайно узнала непосредственно от Теодора Нотта. Она просила еще раз наведаться в дом Паркинсонов и усилить охрану в Министерстве, хотя не сомневалась, что после первого инцидента это и так было сделано.

Впутывать Перси казалось опрометчивым шагом, и Грейнджер… Она немного соврала, пытаясь скрыть то, что они провернули с Пэнси, и насколько слизеринка погружена в дело.

Гермиона не знала, что все будет именно так. И все же не могла не предполагать.

Просто ткнула пальцем в небо — как тогда, когда ненароком нашла Малфоя на Астрономической башне — и попала в точку.

Она втайне надеялась, что ошиблась. Что просчиталась, отметив единственным подходящим местом их поместье. Место, где тела рано или поздно найдут, а риск стать обнаруженным для преступника минимален.

Она надеялась. Она не ошиблась.

— Пэнси, ты…

— Они поплатятся, — шепчет слизеринка. Её пальцы впились в локти Гермионы, удерживая на месте или собиралась оттолкнуть. — Все. Тот, кто сделал это с ними, и эти министерские твари, пытающиеся вывернуть ситуацию так, как удобно им. Я не позволю… — голос снова срывается. — Не позволю сделать из Паркинсонов идиотов. Они скажут, что родители были пьяны, или придумают еще что-то вроде этого. Нет, я не позволю…

Сердце сжимается в невидимых тисках.

— Что ты собираешься…

— Мы не можем молчать, Грейнджер, — решительно заявляется Пэнси, отрывая ладони Гермионы от своих предплечий и отступая на шаг назад. Её щеки все еще блестят от слез, но глаза… Жажда мести в них пугает.

— Что? Нет! Пэнси, мы не можем рассказать всем, иначе…

— Иначе что? — Паркинсон усмехается, но от взгляда гриффиндорки не укрываются вновь скапливающиеся слезы. — Мои родители мертвы.

Да, я знаю!

Но Гермиона не произносит этого. Её все еще бьет дрожь, сердце колотится, в ком в горле не удается проглотить даже с четвертой попытки.

— Ты знаешь почему мы не можем сделать этого, — в голосе Грейнджер куда больше уверенности, чем она испытывает на самом деле. — Ты знаешь, что взбунтуются только амнистированные Пожиратели и их семьи, общество же станет против них, — лицо Пэнси морщится, словно каждым словом Гермиона вонзает в неё острый кинжал. Но такова правда. Девушка осознала это только здесь, в Хогвартсе. — Министерство пустит все силы не на поиски убийцы, а на попытки замять конфликт между двумя сторонами. Между бывшими Пожирателями и другими волшебниками.

— Они и так никого не ищут! — гневно восклицает Паркинсон, а Гермиона всеми силами старается игнорировать плачущую слизеринку, всегда казавшуюся такой сильной. — Почему они никого не ищут? — Пэнси кажется ей маленькой девочкой, нуждающейся в ласковых объятиях матери, своими руками укрывающей от всех бед. Только прятаться Пэнси больше не у кого.

Гермиона смаргивает слезы. Она согласна, но предпочитает об этом смолчать, опасаясь распалить Паркинсон еще сильнее.

Сейчас она тоже очень хочет к маме.

— Ищут, но не так, как нам бы того хотелось.

Они обе осознают всю жестокость этих слов, ровно как и их правдивость. Пожиратели расплачиваются за свершенные ошибки ценой собственных жизней, и справедливое Министерство не желает прекращать это так оперативно, как могло бы. И что хуже всего, она сама не знает, как поступила бы на их месте. Не будь у неё достаточной мотивации.

Гермиона смотрит на потерявшее краски лицо Пэнси, свежие раны на губах, дорожки слез и, Мерлин, такую невыносимую тоску и безнадежность. Но видит Малфоя. Его растрепанные в панике волосы, дикий мечущийся взгляд, такой же, какой сейчас у Паркинсон, дрожь в руках, — дрожь, которой Гермиона у него никогда не видела! — видит и задыхается от страха.

— Они не сделают из моих родителей… — снова шепчет Пэнси, но её губы подрагивают, так и не закончив предложение.

Гермиона открывает рот, но практически сразу захлопывает его.

Она не может заставить себя попросить её прислушаться к просьбе Министерства. В принципе не может произносить «Министерство» даже мысленно без отвращения.

Она не знает, что делать.

Пэнси, словно почувствовать её мимолетные намерения, качает головой. Отступает к двери.

— Не проси меня ни о чем, Грейнджер, — упирается спиной в дверь и так же, как Гермиона десятью минутами ранее, шарится по ней в поисках ручки. — Ты не имеешь права.

Да. Она действительно не имеет.

Грейнджер не спорит.

Пэнси выскальзывает в коридор.

***

Десятки студентов задевают плечами, когда девушка несется подальше от наполненных помещений. Завтрак в самом разгаре, Большой зал наверняка кишит детьми и подростками, а Паркинсон хочет поскорее оказаться подальше от них, но не в этом причина столь рьяного побега.

Мысли лихорадочно вертятся вокруг того скудного плана, который слизеринка составила в воспаленном воображении, концентрируется на чем угодно и на ком угодно, лишь бы не думать о них. Пэнси не может. Нет, не имеет права — ей запрещено, потому что… потому что тогда она погибнет. Прямо здесь, на ведущих в подземелья ступенях, ляжет замертво и прекратит дышать.

Она не… не может.

Паркинсон задыхается.

Не из-за быстрого шага, несколькими минутами назад перешедшего в бег, не из-за желания повлиять на ситуацию.

Она напугана. Она зла. Она не знает, как быть дальше, и правильно ли собирается поступить. Не знает, как теперь жить.

Пэнси Паркинсон не хочет так жить.

Она сотни, нет, тысячи раз просит прощения. Бормочет мольбы, слова извинения за то, что не успела. Что не сообразила, что до сих пор не знает, кто сделал это с её родителями.

В письме не было указано, но исходя из того, что министерские псы решили спихнуть вину на неудавшуюся аппарацию, слизеринка догадалась, что дело в обезображенных телах — это чуть ли не единственный вариант, когда ненасильственная смерть (а именно так все намереваются обыграть) волшебника может повлечь закрытую крышку гроба. И если именно этот вариант был предложен, значит…