К счастью, у неё достаточно сил, чтобы продолжать сжимать Малфоя ногами. Наверное, тот факт, что, слегка увеличив давление ладоней на его спину, она имеет возможность без слов попросить Драко прекратить двигаться так чертовски медленно, придает сил.
Это Гермиона и делает.
Вместе с его ускоряющимися движениями остатки рассудка, или что там еще она пыталась сохранить все это время, просачиваются сквозь пальцы как песок.
— Нет, — она стонет ему на ухо, когда Драко, наклонившись ближе, входит глубже.
— Тогда прекрати паниковать, Грейнджер.
Твою мать. Твою мать!
Какого черта он успокаивает её? Это не совсем то, что Малфой планировал сделать. Не то, что должен был сделать.
Гермиона не успевает напомнить о его разрешении контролировать тренировки, сказанном на поле, поскольку рука Драко скользящим движением проходится от колена до бедра, каким-то немыслимым образом пробираясь до места их соединения (от этого Грейнджер краснеет еще больше, но, к счастью, сама этого не замечает), хотя ей казалось, что между ними отсутствует какое-либо расстояние.
Но массирующее движение его пальцев на клиторе говорит об обратном.
В горле начинает покалывать, потому что Гермиона не сдерживает очередного стона после того, как Малфой глухо рычит ей в основание шеи.
— Но так уж и быть, можешь приходить и… Еб твою мать…
Ей нравится, как срывается его голос. Этот, кажется, первый полноценный стон, который парень не удерживает в себе. И еще несколько последующих, когда одновременно с резкими толчками его виска касаются губы Гермионы.
Поцелуй слишком мимолетный. Его даже поцелуем не назвать — легкое касание губ, и тем не менее Драко прекращает сдерживать рвущиеся наружу звуки.
— Можешь приходить и смотреть, как я тренируюсь рвать задницы остальным факультетам.
Грейнджер готова врезать ему за подобные фразочки, настолько неуместные в данный момент. Но еще больше от того, что Малфой теперь знает — она наблюдала из беспокойства.
И все же стукнуть его не хватает сил: Драко резко движется как внутри неё, так и пальцем на самой чувствительной точке её тела.
Ощущения абсолютно иные, и Гермиона не значит, от того ли это, что поза совершенно другая, или же дело в полном отсутствии дискомфорта и боли. Ей хотелось бы верить, что причина также в том, что даже за прошедшие с ночи бала дни Малфой стал ближе.
Она давится воздухом, когда стянутый до предела узел внизу живота за мгновение сжимается до размеров мизинца, а потом увеличивается и резко разрывается. Тело содрогается и против воли слабнет, но Гермиона, не до конца осознавая произошедшее, продолжает цепляться за Малфоя руками и ногами, понимая, что он, в отличие от неё, все еще не дошел до конца.
Позже она задастся вопросом, откуда взялись силы на то, чтобы прильнуть губами к губам Малфоя, но сейчас это не играет абсолютно никакой роли, потому что её зубы, едва-едва оттягивая его нижнюю губу, доводят слизеринца до разрядки.
Вместе с приходящем ощущением наполненности Гермиону покидают силы. Парень, несмотря на собственную вымотанность, умудряется ухватить ослабшую, не в состоянии удерживаться самостоятельно гриффиндорку.
Он служит точкой опоры, пока Грейнджер, наконец опуская дрожащие ноги на пол, свыкается с привычным положением тела.
Малфой использует очищающее заклинание её палочкой на них двоих, и вручает все еще неспособной мыслить Гермионе нижнее белье.
Той ночью она впервые садится на Молнию без какого либо страха, соглашаясь на безумную идею в прямом смысле полететь в Башню старост. Она прижимается к Малфою, разрешая использовать свою палочку для взлома окна (хотя можно ли назвать это взломом, если окно тоже их?) гостиной, и позволяет себе слишком нежный, как для их странных отношений поцелуй, прежде чем скрыться в собственной комнате и впервые за неделю так крепко уснуть.
***
Комната Пэнси оказалась светлой. Стены в пастельных тонах и светлое дерево мебели натолкнули Гермиону на мысль, что она ожидала увидеть мрачное просторное помещение, с вычурными обоями и кроватью с балдахином. На деле все оказалось куда более прозаично. Но это радовало — частичка комфорта в столь напряженной ситуации. Большие окна в достаточной мере пропускали солнечный свет, хотя темнеть начинало рано, и уже сейчас солнце клонилось к закату. Тем не менее потребности зажигать свечи не было. Чего нельзя сказать о коридорах и поместье в целом — они в полной мере оправдали ожидания гриффиндорки.
— Уверена, ты ожидала не этого, — Пэнси усмехнулась, заметив удивленный взгляд Грейнджер.
— Угадала. Надеялась хоть раз в жизни попасть в царские покои.
— Тогда тебе стоило наведаться несколько лет назад. Тогда-то твои догадки определенно попали бы в цель.
Гермиона предпочла не уточнять, что изменилось за эти несколько лет — она вполне могла додумать сама.
Стараясь не придавать значение столь удивительному факту как то, что слизеринка пустила её в свою комнату, Грейнджер прошла следом за Пэнси и уселась на один из скромных диванчиков, одергивая себя от исследования помещения. В конце концов, конкретно этой комнатой ей пользоваться не придется.
Паркинсон последний час таскала её по всему поместью, показывая каждый коридор и определяя, куда Гермионе стоит заходить, а каких мест лучше избегать — они либо вели в тупик, откуда нельзя было выбраться, либо, как предположила сама Гермиона, были слишком личными, чтобы пускать внутрь посторонних.
Сердце с самого утра колотилось как сумасшедшее, пришлось даже воспользоваться запасом успокоительных зелий Пэнси (уточнять причину появления таких запасов Гермиона тоже не стала), но сейчас эффект сходил на нет и Грейнджер чувствовала, как предательски потеют ладони. Еще бы, находясь в таком месте…
Сложнее всего было делать вид перед Гарри, Роном и Джинни, что все хорошо. Особенно перед последней — она, словно чувствуя неладное, испепеляла Гермиону взглядом за обедом (завтрак девушка пропустила, наслаждаясь удачей «словить» крепкий сон). Здравый смысл нашептывал, что причина тому недавний разговор в библиотеке, но паранойя так и вопила, что Уизли о чем-то прогадала.
Но никто Гермиону не остановил, а она сама предпочла делать вид, что не ждала этого.
Они аппарировали в поместье в пять часов. Первые двадцать минут Пэнси проверяла Грейнджер на внимательность, задавая выученные вопросы о тех, кто прибудет вечером в поместье, а потом принялась водить по извилистым коридорам.
Гермиона хотела сбежать. С того самого момента, как аппарировала во двор перед огромным домом Паркинсонов — он выглядел не менее зловеще, чем особняк Малфоев, который девушке доводилось видеть. Глотку словно сдавили невидимые руки и, если бы не зелье, Гермиона, вероятно, потеряла бы сознание от мыслей о том, что собирается сделать.
Проникнуть на закрытую «вечеринку» Пожирателей с потенциальным убийцей. И о чем она только думала?!
— Возьми, — напряженный голос Пэнси вырывает из раздумий. Гермиона поднимает глаза от пола, и они тут же расширяются от новой волны удивления.
Паркинсон протягивает палочку.
— Ты не можешь использовать свою. Они сразу все поймут, если увидят не ту палочку. Возьми.
— Но ты не можешь остаться без неё.
— Меня все равно не будет в поместье. В Хогвартсе она мне не пригодится.
Нехотя, но Гермиона берет протянутую ей вещицу.
Она не любила использовать чужие палочки — они никогда не слушались так, как нужно, но ситуация не позволяет привередничать. Древко непривычно легло в ладонь. Оно было короче, чем палочка Гермионы, и тем не менее тяжелее. Легкий импульс сразу оповестил о том, что вещица с характером и вряд ли станет подчиняться Грейнджер. И все же, на банальные заклинания должно хватить.
На мгновение в голову пришла идея отдать Пэнси свою палочку, но гриффиндорка так и не решилась сделать это.
— Ты взяла все необходимое?
— Вещи есть, зелье у тебя. Больше ничего не понадобится, — перечисляя, Гермиона копалась в зачарованной сумке, куда скинула свою школьную мантию и где в итоге решила оставить палочку.
