Ио лег на небольшом диванчике, сколоченном по-грубому именно для чердака. Для юноши всё пока было чуждо. И все-таки он быстро заснул, погруженный в приятное воспоминание от прикосновения.

VI

ЕЩЕ ОДИН ДОМ

Ио проснулся от лучей солнца, каскадом вливавшихся в окно крыши. Стоял полдень. Руш спустился вниз, никого не было. Он вытащил из-под плотного полотенца пару блинчиков.

Его взгляд блуждал по стенам дома. Висели иконы, ниже под ними на полке стояли шесть книг в черной обложке, одинаковые по толщине, и рядом в такой же обложке еще одна – раз в пять толще каждой рядом стоящей книги. Около висели портреты. Ио всматривался в лица. «Наверное, бабушки и дедушка Мари», – думал он. Одна рамка висела отдельным – несемейным – портретом, женщина очень походила на Мари.

– Чего стоишь? – тихонько нарушила тишину девушка.

– Да вот, – юноша показал на стену.

– Доброе утро! Точнее день!

– Доброе, -рый… – засмущался руш.

– Как ночь?

– Прекрасно! Так говорят мои кости.

Мари вопросительно посмотрела на юношу.

– Нууу… – улыбался Ио. – У меня никогда еще не было такого уютного дивана.

– Тебе на нем больше не придется спать.

– К овцам загоните?

– Нет, мы отведем тебя к одному человеку, у него много места. Тут недалеко, если захочешь, иногда приходи к нам.

В этот момент вошла Анна.

– Ио, я нашла для тебя временный приют у хорошего человека. Он живет неподалеку, за стенами кремля.

– По-моему, хорошие люди не живут за стенами кремля.

– Многие живут, иные племена вовсе без них обходятся, ты должен это знать.

– Хорошо. А чем он занимается?

– Выспросишь у него сам.

Ио не знал, что и думать.

– У него много места, есть где разместиться, – продолжала Анна. – Как следует, пообедаешь, и пойдем к нему.

Хозяйка хлопотала на кухне. Мари ушла в овчарню. Ио сидел на скамье и рассматривал портреты.

– Это ваши родители? – спросил он, показывая на стену.

– Да, моя мама Поля и родители мужа – София и Мудрослав.

– А ваш отец?

– Велий. Он давно умер, когда я была маленькой. Мама рассказывала, что он заблудился в лесу и когда-нибудь вернется.

– А на самом деле?

– А на самом деле заболел, никто не мог понять, чем. Просто худел с каждым днем, пока сердце не остановилось.

– Печальная история. О болезни вам тоже мама рассказала?

– Да.

– А что, если… – задумался Ио, но потом добавил. – Хотя нет.

Ио почувствовал во взгляде женщины вселенскую печаль и понял, что лучше молчать, когда речь заходит о родителях, тем более он сам не знал своих.

– Ты что-то хотел спросить? – поинтересовалась Анна.

– Да нет…

– А твои родители, Ио, они где? Как они отпустили тебя так далеко?

– Меня дед воспитывал. Он очень хороший… был.

– Извини, Ио, я не знала, что ты…

– Ничего. Но хочется верить, что он жив. Со мной всегда его дневник: когда я смотрю на строчки, то представляю, будто дед читает их. Мне даже кажется, что некоторые написаны именно для меня.

– Хорошо, что ты так общаешься с ним. Моя мать жива, но видимся мы редко. Она, как и мы, живет за городом, но всегда сторонится людей.

Потом Анна задумалась и изменилась в лице, будто вспомнила что-то такое, о чем давно все забыли и вспоминать не собирались. Словно проснувшись, она слегка улыбнулась сама себе и продолжила резать капусту на суп.

В дороге к новому дому спутники больше молчали, нежели говорили. Все шествие продлилось треть часа: минут семь шагали до стены кремля и столько же – от нее. Надо добавить, что проход в стене отличался от того, который увидел Ио в самом начале… Теперь перед ним была тяжелая дверь, которая просто открывалась и закрывалась на деревяшку, приколоченную к столбу одним большим толстым гвоздем; и чтобы попасть внутрь кремля, нужно было всего лишь засунуть руку в небольшое отверстие и повернуть деревяшку вверх. Если кто-то не знает этой хитрости, то и не попадет за стену, потому что незнающий глаз не увидит ни отверстия, ни двери в стене. И таких дверей вокруг кремля было несколько, только стражники знали обо всех.

Выйдя на сочно-зеленую поляну, Ио услышал шум: прозрачная речушка бежала по белым камням. Ио снял обувь и зашел в воду.

– Теперь тебе придется идти вдоль течения, – сказал Иоак.

– Не туда ли? – Ио показал на высокий холм, откуда небольшим водопадом спускалась река.

– Да.

Руш выскочил из воды и зашагал мокрыми ногами по мягкой зелени.

– Здесь красиво!

– Я тоже люблю сюда с овцами приходить, – сказала Мари. – Смотри, какая сочная здесь трава.

– Пробовать не буду – верю!

Веселые, они вышли на коротенькую тропку, вившуюся змейкой среди мохнатых, похожих на павлиньи хвосты, папоротников. На другом берегу стояло коренастое приземистое дерево, толстый ствол которого сросся с небольшим крепким домиком на холме, крона ветвей пышной шапкой накрыла всю крышу. «Ух ты! Всегда мечтал пожить в таком!» Ио почувствовал себя маленьким. К домику прямо из папоротниковых зарослей поднималась волной деревянная лестница-мостик. Внутри никого не было.

– Наверное, в лес ушел, – подумал Иоак.

Так гости просидели час. Ио успел изучить дом изнутри и снаружи. Как оказалось, с другой стороны дома находился еще один мостик, ведущий к небольшой скалистой горе, где приютилась мельница.

Ио заметил, что в домике, несмотря на его необычность расположения и постройки, не хватало уюта, так сказать, женской руки. Крупная мебель была свалена в одну часть дома, печь пуста, занавески давно посерели. Метла давно перекочевала на мельницу и там истощилась в ежедневном труде.

– А этот хозяин вообще знает, что мы придем, что я буду тут жить?

– Этого хозяина зовут Петр! – обратил на себя внимание бородатый мужчина. – И я первый раз слышу, что у меня кто-то будет жить!

Ио терялся в мыслях. Все его мечты жить в домике-мельнице осыпались желтыми маковыми лепестками. Он посмотрел на родителей Мари. Девушка решила спуститься на поляну. Ио ушел за ней, чувствуя неловкое молчание и что ему пока лучше удалиться. Первым прервал молчание Иоак:

– Петр, мы знаем, что ты давно живешь один. Тебе не хватает общества, посмотри на себя, ты вес оброс, дом начинает разваливаться.

– Неправда, все у меня хорошо, и дом надежно стоит.

– Прими этого мальчишку, у него тоже никого нет.

– Ойх… – замахал руками Петр, мужественно сдерживая какую-то боль. – Я могу нагрубить или вообще выгнать его, если что-то будет не по мне.

– Он хороший, за два дня, что мы его знаем, он не совершил ни одного проступка. Тебе будет интересно с ним. Он собирает разные истории, записывает их, он руш.

– Знаю я этих рушей…

– Забудь прошлые обиды, кто старое помянет…

– Знаю, знаю – не надо «кто старое помянет…»; этого не выкорчевать из груди.

– Поживи с ним, научи мельничному делу, кто, кроме тебя, будет муку перемалывать в кремле?

– Да, но я понял, что он недолго задержится у нас… Он же путешественник?

– Вдруг ему понравится у нас. Его на родине все равно никто не ждет, а здесь если прикипит к знанию и делу, так и не сдвинется боле.

– Ну не знаю. Чего вы его так навязываете мне, небось, натворил чего?

– Мы бы оставили его у нас, но у нас дочь на выданье, негоже это – незамужней девушке жить в одном доме с малознакомым юношей.

– Верно. Не подумал.

Петр сходил до мельницы. Иоак безмолвно слушал шум воды. Анна что-то шептала под нос, закрыв глаза. Побрякав чем-то на мельнице и вернувшись в домик, Петр произнес:

– Посмотрел мельницу, надо, конечно, ее чинить, руки нужны. Пусть остается, но если что, я его к вам разверну.

– Спасибо, Петр, добрый ты человек, и мука у тебя добрая получается: пироги, блины всегда на славу удаются! Приходи иногда к нам, ты дорогой гость в нашем доме.

– Спасибо, я уж сам как-нибудь.