а) Развитие второй теории влечений начинается не с предположения наличия влечения к смерти в 1920 г., а с разработки концепции влечения к жизни; именно благодаря медленному и неизбежному развитию влечения к жизни, именно благодаря «сохраняющему» характеру либидо станет возможным решающее изменение теории.
б) Также верно, что переход от первой ко второй теории влечений определяется диалектической трансформацией первой теории, приводящей ко второй, что является своеобразным внутренним переходом теории влечений.
Мы настаиваем на этих выводах для того, чтобы указать, что продолжать поддерживать первую теорию влечений, противодействуя второй, является, по нашему мнению, попыткой замораживания необходимого и неизбежного процесса и также означает нежелание раскрыть глаза на внутреннюю логику самой первой теории влечений и на то, что ее развивает изнутри. Этот аспект явлений кажется нам настолько важным, что мы уверены в том, что развитие фрейдовской мысли носит парадигматический характер для всех нас, аналитиков, и имеет функцию своеобразного филогенеза по отношению к онтогенезу нашего личного метапсихологиченского мышления. Когда мы так говорим, это не означает, что наше мышление должно повторять в деталях и мелочах фрейдовское мышление, которое определялось частными обстоятельствами; мы лишь хотим отметить, что существуют необходимые повторения, повторения структурирующих связей между различными фундаментальными позициями, именно это пытаемся мы выявить среди тех нескольких показаний, которые не претендуют стать исторической истиной по поводу фрейдовских размышлений о влечениях.
Существуют и другие предположения, на этот раз относящиеся к проблематике разрушительности, как она представлена в первой теории влечений. Разрушительность и опасность для жизни постоянно присутствовали в мыслях Фрейда в виде самосохранения: человеческий младенец имел потребности, которые необходимо было удовлетворять со стороны внешнего мира и объекта, для избегания катастрофического стресса. Именно в этом состоит одна из концепций по поводу разрушительности, которая с точки зрения второй теории влечений и влечения к смерти появляется как проективная метапсихология, то есть как проекция вовне внутренней опасности. Позднее у Фрейда появляется другой способ понимания разрушительности, связанной с концепцией первичного садизма. В статье по поводу метапсихологии Фрейд пишет, что первичный садизм: «…состоит в насильственном действии, проявлении власти при встречи с другой личностью принятой за объект» (Freud, 1968b, p. 26). В этом случае речь идет об активности насилия, которое сложно назвать садистическим, поскольку «психоанализ показывает, что среди первоначальных целенаправленных проявлений влечения причинение боли, по-видимому, никакой роли не играет. Садистический ребенок не принимает во внимание причинение боли и не преследует такой цели» (ibid., p. 28). Такая активность, которая не имеет своей целью либидинальное удовлетворение, возможно, является выражением разрушительности, которую несет в себе субъект, целью этой разрушительности является объект, который станет по-настоящему садистическим (эротическим) позднее (через идентификацию), после достижения мазохистической фазы. Такое описание первичного садизма кажется нам выражением разрушительности, но в противовес первому ее источник находится не вовне и в объекте, а в субъекте. Данное развитие мысли интересно, потому что оно указывает на интериоризацию разрушительности, по меньшей мере, объясняя ее возникновение, точку ее возникновения. Все выглядит таким образом, что остается лишь дополнить описание такого развития третьим шагом, который состоит в понимании разрушительности, которая возникает во влечениях субъекта, но которая одновременно адресована и предназначена, в первую очередь, самому субъекту, что, естественно, дополняет концепцию влечения к смерти. Мы также констатируем эволюцию внутри первой теории влечений, логика развития которой приводит ко второй теории влечений. Впрочем, как нам известно, Фрейд позднее учитывал ту важную роль, которая сыграла его концепция садизма (особенно первичного садизма…) и не преминул подчеркнуть: «Рассмотрение второго вида влечений было сопряжено для нас с трудностями; в конце концов мы пришли к тому, чтобы рассматривать садизм в качестве его репрезентантов» (Freud, 1981b, p. 254)[4].
Можно задаться вопросом: какой же из тех двух процессов, о которых мы говорили, тот который трансформирует либидо из влечения к жизни присоединением к себе влечения самосохранения, или же тот, который приводит садизм к влечению к смерти, является определяющим? Объединение либидо с влечениями самосохранения создает виртуально либидинальный монизм, который становится несовместимым с садизмом, особенно с первичным садизмом как проявлением разрушительности. Появляется необходимость связать садизм, каким он представлен в 1915 году на уровне Метапсихологии, с другим источником влечений, противопоставляемом либидинальному влечению, то есть с влечением к смерти. Таким образом, мы возвращаемся к нашему выводу, согласно которому преобразование либидо во влечение к жизни, в котором нарциссизм играет решающую роль, составляет основополагающий процесс для внутреннего развития первой теории влечений. К этому нужно добавить, что относительная оппозиция между либидо и самосохранением продолжает существовать, но оно становится уже внутренней диалектикой внутри одного и того же влечения, эта диалектика имеет фундаментальное значение, что мы и попытались выявить в четвертой главе. С точки зрения второй теории влечений можно считать, что первая теория влечений является не чем иным, как такая (относительная) диалектика между либидо и самосохранением внутри влечения к жизни, ошибочно принятым за выражение двух разных влечений. Такая точка зрения стала недостаточной, начиная с того момента, как в клиническом и теоретическом смысле Фрейд стал учитывать неизменный нарциссизм. Известно, что для объяснения психопатологического явления в целом нарциссизм неизбежен.
Объединение либидо и самосохранения в единое влечение к жизни стало возможным в результате того, что на протяжении многих лет и влечению к жизни, и его цели было дано финальное определение, которое и изменило психоаналитическую концепцию влечений. Самое ясное выражение такого определения влечения к жизни мы находим в Очерках: «…целью Эроса является создание возможно большего числа связей и сохранение их» (Freud, 1985, p. 8; курсив мой. – Б. Р.). Концепция связи обнаруживается в трудах Фрейда в самом начале его размышлений, как мы видим в Очерках, и до 1938 года. Если отбросить различные взгляды и концепции и сконцентрироваться в основном на том, что нас тут интересует, на теории влечений, можно констатировать изменения, по нашему мнению, капитальной важности. Вначале связывание имело своей целью необходимость справиться со свободной энергией, с энергией, которая, по всей вероятности, имела свой источник во влечении (в либидо), и энергия и влечения воспринимались как свободные, Я имело задачу справиться с ними. Согласно нашему представлению, связывание влечения (а также исходящего из него желания) происходит благодаря образованию связи этого влечения с объектом или с его репрезентацией и этот процесс находится под контролем у Я. Другое значение термина «связь» имплицитно появляется всякий раз, когда Фрейд говорит о связывании влечениями жизни влечений к смерти: именно влечение к жизни связывает, справляется с разрушительными действиями влечения к смерти. Об этом мы размышляем в четвертой главе, раскрывая то, как мы понимаем процесс связывания влечений, то есть в чем состоит работа по связыванию влечения к смерти посредством влечения к жизни. Уже тут мы можем предположить то, что в цитате из Очерков ясно изложено: целью влечения к жизни является устанавливать связи. Там же ясно изложено фундаментальное изменение видения Фрейдом сути влечения: начальное определение влечения как свободной энергии, как возбуждение, с которым необходимо справиться, следовательно, необходимо его связать, меняется на определение влечения (влечения к жизни) как силы, которая по сути является силой связывания. В противоположность влечению к жизни влечение к смерти там же определяется как сила, которая «разрушает отношения», которая «уничтожает вещи» (ibid.), то есть как сила, которая развязывает. Во второй теории влечений ни влечения к жизни, ни влечения к смерти не являются уже силами, которые поставляют свободную энергию: одно влечение определяется своей способностью связывать, а другое – развязывать, оба они являются силами, имеющими противоположные, антагонистические цели. И если влечение к жизни должно «связать» влечение к смерти, то это происходит не по причине того, что оно является свободной энергией без определенной цели, а потому что влечение к смерти имеет своей целью развязывание, и именно этому влечение к жизни пытается противостоять. Определение влечения к жизни как того, что связывает, созвучно сохранению из текста «Набросков психологии» и является следствием унификации либидо и самосохранения, что трансформирует либидо из свободной энергии в сохраняющую.
