Я хотел сказать, что зуб даю, но не сказал. Я цыкнул раздосадовано – и даже немного обиженно.

– Правда или нет, – сказал я, – не знаю. А что рассказывали – не вру.

Таксист задумался и молчал до тех пор, пока не зазвонил с заднего сиденья телефон.

– Проснулся! – крикнул победно таксист. – Ага!

Он вытянул руку назад, нащупал телефон, посмотрел на экран и захохотал.

– А вот на тебе! – и он сбросил вызов.

Через секунду телефон звонил снова. Таксист посмотрел на меня довольно и сбросил еще раз. На третий раз он ответил, вальяжно поздоровался, начал ломать комедию, но потом не сдержался и затараторил, в красках описывая произошедшее.

Я пригрелся, в теплой машине вернулись отголоски походных рюмок, мысли стали путаться. Таксист пошел на второй круг – принялся рассказывать с самого начала, речь его то замедлялась, то ускорялась, меня снова стало клонить в сон.

На середине третьего круга таксист остановился, несколько раз сказал, что «зуб дает» и коротко попрощался с собеседником.

– Сейчас приедет, – сообщил он радостно.

– Кто? – не понял я.

– Кореш!

– Зачем? – мысли плавали как кисель.

Таксист поерзал.

– Посидим тут немного, – сказал он. – Посмотрим. Вдруг она при нас – того?

Я понял, что таксист собирался ждать таинственного исчезновения ямы. Я напомнил ему про несколько возможных суток.

– Ну а вдруг? Посидим пару часиков. Давай с нами.

Я трезво оценил ситуацию и, сославшись на ранний подъем, отказался.

– Да ладно тебе, – уговаривал меня таксист. – Такое дело-то!

Я замялся, посмотрел на яму, на усилившийся дождь, на портфель у меня на коленях и покачал головой.

Таксист презрительно скривился.

Некоторое время сидели молча.

– Все-таки остаешься? – спросил таксист с надеждой.

Я объяснил, что хотел бы попасть домой.

– Вот еще! – крикнул таксист. – Я отсюда не уеду!

Я опешил.

– Не надо мне твоих денег, – говорил таксист. – Я тут остаюсь. Хочешь – иди пешком. Или еще кого вызывай.

Я засопел носом, отстегнулся, вылез из такси, перешагнул через заборчик, вышел по газону на тротуар и нетвердой походкой двинулся в сторону дома, подняв над головой портфель. Подойдя к перекрестку, я обернулся и увидел, что рядом с моим такси паркуется еще один автомобиль. Я постоял в нерешительности, потом свернул, дошел до следующего перекрестка, срезал через двор, развернулся и понесся обратно, перескакивая лужи – почти всякий раз без особенного успеха.

Машин было уже семь или восемь, почти на всех светились шашечки. Водители хлопали дверями, перебегали друг к другу, кто-то стоял под зонтом прямо на дороге.

Я влез под узкий козырек продуктового магазина и стоял, вытянув шею, вглядываясь в происходящее на дороге минут, наверное, двадцать, не меньше – пока не понял, что совсем замерз. Я постоял еще немного, раздумывая – не подойти ли к таксистам? – набрал Женю, но дозвониться не смог. Я вынырнул из-под козырька в ливень и, стуча зубами, прижав портфель к груди, заспешил домой, пообещав себе вернуться на следующий день.

Наутро я проснулся с ужасной головной болью – о том, чтобы садиться за руль, не было и речи – значительно позже положенного. Но таксиста я просил ехать через ту самую улицу. Яма находилась на прежнем месте, но больше не темнела – она до краев была наполнена дождевой водой и отражала в себе бледно-голубое осеннее небо, почти свободное от облаков. Вдоль дороги по обе стороны улицы стояли несколько машин – включая моего таксиста, который сидел, подперев щеку рукой, и не сводил глаз с круглого голубого пятна.

На работе надо мной весь день смеялись – и над доверчивыми таксистами смеялись. И посмеивались над Лёшей Козьминым, который после вчерашнего взял отгул.

– В горы ушел, – шутили коллеги.

Голова болела весь день, несмотря на аспирин, крепкий чай и смешной массажер, который стоял на тумбочке в углу рядом с калейдоскопом и раритетным «тетрисом» – тумбочка была данью уважения прогрессивным столичным офисам, в которых есть и столы для пинг-понга, и игровые приставки, и каюты для тихого часа.

В конце дня приехал Женя, обновил антивирус, исцелил мышку шефа от галочки «Для левшей» – мышку дважды меняли – и вызвался меня подвезти.

Ямы не было. И машин у дороги не было. Даже моего таксиста не было. На месте ямы маячил темный круг свежего зернистого, комочками, асфальта.

Стало понятно, что приезжали сотрудники дорожной службы, и просто засыпали удивительную яму. Не удивлюсь, если – не вычерпав из нее предварительно дождевую воду.

Почему-то было обидно – я недоумевал, как мой таксист мог такое допустить. Женя подбросил меня к дому, я едва успел перекусить и повалился спать – и спал до утра.

Через полгода наша юридическая контора закрылась – корпоративы доконали ее. Я устроился в суд – архивариусом – но бежал оттуда, едва отработав месяц. В конце концов, меня взяли в юридический отдел транспортной компании, где я и тружусь до сих пор, не поднимая головы от бумаг. Но, однако, на горизонте – если говорить образно, головы-то я не поднимаю – даже маячит какой-никакой карьерный рост.

На этом рассказ можно было бы и закончить – если бы не в меру примечательная встреча, произошедшая на прошлой неделе и послужившая, если разобраться, поводом для того, чтобы вообще, так сказать, «взяться за перо».

Во вторник к нам приходил устраиваться тот самый таксист. Сразу раскрою карты – его не взяли. Мы встретились в коридоре, у лестницы, и в миг узнали друг друга – хотя у него над губой раскинулись роскошные усы, а я постригся чуть ли не наголо, потому что начал понемногу лысеть. Я посетовал на то, что он позволил дорожникам засыпать городскую легенду, он сперва моргал удивленно, расспрашивал, что да как, а потом рассказал, что никаких дорожников не было, что утром, часов около одиннадцати, кто-то из таксистов заметил, что круг воды – яма, как вы помните, до краев была наполнена водой – как будто сужается. Рассказал, что обступили, стали спорить, что какой-то смельчак ткнул в воду палкой, и оказалось, что никакой ямы нет, а есть ровная круглая лужа – и сужается она потому, что попросту высыхает. Рассказал, что под лужей в итоге обнаружился кружок темного зернистого асфальта – и впрямь похожего на свежеположенный. Рассказал он мне все это с серьезным лицом, я все ждал, что он пообещает зуб – и он пообещал.

Возможно, именно поэтому я ему поверил.

Дым от костра

Мне снова снится, что я бегу по черной лопающейся земле.

У меня грузное неповоротливое тело, глаза залеплены, в руках я сжимаю длинную дергающуюся палку.

Сердце кувыркается в груди.

Стоит непрекращающийся низкий гул.

Вокруг вздымаются и застывают черные волны, плывут хороводами огни. Из лопающейся земли тянутся толстые паучьи лапы, похожие на черные бамбуковые стебли, бьют по воздуху, скребутся, корчатся.

Одна лапа дотягивается до моей ноги и с хрустом пробивает колено, вторая ныряет под лопатку, цепляется за ребра, как крюк.

Я открываю глаза и вижу, как от окна через комнату тянется прямоугольник света – взбирается на комод, выгибается, жмется в угол.

Я отворачиваюсь к стене. Сон ушел, но сердце еще долго будет ходить ходуном, и этот гул…

Понимаю, что гул никуда не исчез – более того, он сжался, взял новую ноту и теперь больше похож на рев.

Рев перфоратора.

За моим окном – стройка. Это ее прожектор застилает комнату белыми прямоугольниками. Днями напролет стройка стучит, гудит, визжит и шипит.

Но – ночью? Перфоратор – ночью?

Я сел на кровати. Робко тикают часы. Половина третьего.

В половину третьего – перфоратор?

Рев усилился, потом стал глуше.

Я встал, прошел на кухню, ударился коленом об угол стола. Выбрался на лоджию, открыл окно.

Надо мной возвышается серая коробка новостройки с сотней черных глазниц. Из-за коробки выглядывает тонкая рука крана. Надрываются три прожектора.