Ты погаси стремления души,

Что в час ночной зовут тебя куда-то,

И радостей небесных не ищи,

Ведь и земля утехами богата!

Они просты, но сладки. Никогда

Ни в чем другом ты не найдешь забвенья

От мук, сомнений, страха и стыда –

Лишь в радостях земных есть наслажденье!

Не знаем мы, что будет за чертой,

Пугает нас долина смерти темной,

Так осушай свой кубок золотой!

Вот жаль, что этот кубок не бездонный…

Желания и грезы нас пьянят –

из кубка жизни пьем сладчайший яд!

Саша не записывал эти строки. Они возникли сами и отпечатались в памяти намертво. Он был уверен, что запишет их потом. Потом… А пока ему просто хорошо с Эмом. Лучше не двигаться. Не шевелиться. Не думать ни о чем. Но думать было надо. В конце концов, надо было уезжать. Отправиться к Гору. Старик не станет его выгонять. Саша был уверен, что если захочет, то сможет прожить на Сицилии хоть до осени… Но понимал, что не стоит этого делать. Гор был частью жизни, принадлежащей Старшему и Йену. Из этой жизни следовало уходить. И начинать новую. Саша не знал, какую именно. Но это его не пугало. Как странно! Он перестал бояться будущего. И настоящего. Перестал закрываться от него. Встав с кровати, он накинул на плечи темно-синий шелковый халат. Надо было уточнить у охраны, когда ему выметаться. Даже если они снова скажут, что никаких приказов не поступало, он все равно уедет. Приживалкой он не будет. Затянув пояс на халате, он вышел в коридор. Там дежурил все тот же русский телохранитель. У этого телохранителя всегда была мрачная физиономия, но сейчас она была особенно мрачной. Саша понял: что-то случилось. Что? Телохранители все-таки получили приказ вышвырнуть его на улицу? Вряд ли они стали бы расстраиваться. Он для них никто. Педик, шлюха, прихоть богатого босса. – Доброе утро, – произнес Саша. Он так и не узнал имени этого телохранителя. Впрочем, имя его и не интересовало. – Доброе, – буркнул тот с таким видом, что было ясно: утро ни фига не доброе. – Что-то прояснилось? Мне уезжать? – спросил Саша. Телохранитель тяжело вздохнул. – Александр Владимирович, вас просили позвонить в Москву, когда вы проснетесь. – Позвонить? Кому? – у Саши всё внутри сжалось от недобрых предчувствий. – Михаилу, – с каменным лицом произнес телохранитель. Саша помедлил. Что ж, всё ясно. Старший не желает с ним общаться, поэтому всё передоверил рабу. Тот скажет, когда приехать за вещами и… всё. Что ж, так даже проще. Саша нажал кнопку вызова. Ответ последовал уже после первого гудка. – Это я, – произнес Саша, будучи уверен, что его сразу узнают. – Старший арестован, – голос в трубке звучал ровно, словно голос диктора. – Что? – вздрогнул Саша. – Прямо у трапа, по возвращению в Москву. Саша растерянно взглянул на мрачного телохранителя. Похоже, тот был в курсе. – Не может быть, – ляпнул Саша, чтобы хотя бы что-то ляпнуть. – Он в «Матросске». – Где? – В «Матросской тишине». – Я лечу в Москву! – эти слова вырвались у Саши сами, он ведь и понятия не имел, что ему делать в Москве, чем он сумеет помочь. Точнее, он знал, что ничем не сумеет. – Нет! – в голосе раба вдруг зазвенел металл. –Это опасно. Идут обыски. В офисе, в доме, повсюду. Это не имеет отношения к… вам. Но приезжать пока не следует. – Но… – Таков приказ Старшего, – отчеканил раб. – Он оставил меня, – вдруг обмяк Саша. – Я больше… не Младший. – Нет, – прозвучал металлический голос. – Он велел передать, что всё по-прежнему. Что он просит прощения. И что… он любит вас. Саша едва не задохнулся. Он стоял, раскрыв рот и глотая воздух. – Что? Что? – растерянно повторил он. – Он сказал, что все по-прежнему. Что он просит прощения. Что он вас любит. И что просит вас беречь себя, – голос в трубке по-прежнему был бесстрастным. – Но… но… – Охрана остается с вами. Прошу вас вернуться на Сицилию. Там вы будете в безопасности. Это необходимо. Я прошу поступить именно так. Это приказ Старшего. – Кто? – хрипло спросил Саша. – Кто за этим стоит? Силецкий? – Да. Силецкий, – произнес Михаил. И, помолчав, добавил: – И Хейден. Саша снова задохнулся. Теперь от ярости. Он ведь просил Йена! И тот обещал! Но тут же он обрел ледяное спокойствие. И решимость. – Я понял. – Не возвращайтесь сюда! – настойчиво повторил Михаил. – Я понял. Не беспокойтесь. – Вы вернетесь на Сицилию? – продолжал допытываться раб. – Да. Вернусь, – тихо сказал Саша. – Буду на связи. Как только появятся новости, сообщу. – До связи, – Саша, кажется, перенял металлические интонации Михаила. Он отключил звонок и невидящим взором уставился на охранника, стоявшего с каменным лицом. Как будто решившись на что-то, Саша нажал вызов другого абонента. – Где ты? – требовательно спросил он. –Здесь, во Флоренции? Где именно? Отель «Савой»? Я буду. Через полчаса. Нет. Нет. Спустись в холл. Сказав это, Саша отключил трубку. – Мне нужно пятнадцать минут, чтобы собраться. Отель «Савой». Как я понимаю, это рядом. Будьте готовы, – безапелляционно заявил он телохранителю. *** Йен лежал в постели номера-люкс роскошного отеля в самом центре Флоренции. Рядом был томный красавчик лет двадцати пяти. Нет, это не был мальчик из эскорта. Это был молодой человек из очень приличной и очень богатой семьи судовладельцев из Роттердама Кен Дентерс. Имя Кен очень ему подходило – он был живой копией знаменитой куклы. Столь же красивым, сколь и невыразительным. У Йена было ощущение дежавю. Все повторялось по «гаванскому сценарию»: после сцены на набережной Йен отправился в отель, где и напился в баре. Там он поймал на себе томный взгляд красавчика, разодетого в яркие дорогие шмотки. Красавчик смотрел на Йена с нескрываемым обожанием, строил глазки, проводил языком по пухлым губам, пощипывал наманикюренными пальчиками мочки ушей, в которых сверкали сережки. Вел себя как шлюха, короче. Но нет, он оказался не шлюхой, а наследником богатых судовладельцев, чья семейная история восходила аж к

XVI

веку. Йен нередко сталкивался с такими молодыми людьми. Избалованные бездельники, не ударившие пальцем о палец и прожигавшие жизнь в бесконечных развлечениях, вечеринках, путешествиях, оргиях… Эгоисты, считающие, что весь мир создан для того, чтобы им служить и ими восхищаться. Лицемеры, способные рыдать о судьбе брошенного котенка, но безразлично проходящие мимо тех, кому нужна помощь. Тратящие миллионы на шмотки, драгоценности, дорогие вещи, изнеженные, пресыщенные, развращенные. Они нередко заканчивали жизнь рано – либо от кокаинового передоза, либо от банального алкоголизма, либо оказывались в тюрьме за изнасилование или участие в какой-нибудь идиотской афере, в которую впутывались, пустив на ветер огромное наследство. Конечно, таких было не так уж много. И чаще они встречались в таких странах как Россия и другие постсоветские государства, где не было этических традиций «старых денег», зато в изобилии была жажда блеска и роскоши. Но и в старой Европе такие были, и красавчик Кен был классическим представителем этой тусовки. Он сам подошел к Йену, обдав того букетом ароматов дорогого парфюма, протянул ему холененькую ручку и с жеманными увертками начал щебетать, что узнал его, что счастлив познакомиться с самим Йеном Хейденом, которым всегда восхищался … Йен обычно стразу отшивал таких обожателей, но не в этот раз… Йен и Кен… Пошло и глупо. Но Йену сейчас почему-то хотелось именно глупости. Да, взять вот эту ходячую резиново-силиконовую куклу в дорогих тряпках и просто оттрахать. Жестко и без разговоров. Выпитый бренди лишь усиливал это желание. Кукольный Кен, судя по блеску в глазах, находился под действием чудесного порошка. Он откровенно ластился к Йену, всем видом давая понять, что изнемогает от желания. Йен едва не хохотал ему в лицо, настолько все происходящее казалось пошлым. Без долгих разговоров он повел томного красавчика в свой люкс, где немедленно поставил раком и трахнул. Красавчик хотел было лечь на спину, капризно заныв, что хочет видеть лицо своего мужчины, но Йену совсем не хотелось смотреть в пустые и глупые глаза, видеть холёную, безжизненную физиономию манекена. Ему было достаточно дырки, в которую можно вставить член. Задница Кена была ровной, гладкой, он умело подмахивал ею… Но все это было не то. Не то, не то. Не более чем разрядка. И во время этого механического секса перед мысленным взором Йена стояли серые глаза… И он не в силах был избавиться от наваждения. Он то пытался не думать о Саше, то, наоборот, вообразить, что трахает не Кена, а Сашу. Но ни то, ни другое не получалось. Контраст между Сашей и Кеном был слишком велик. Дело было не в умениях, в этом Кен не уступал Саше, дело было в другом. Сашу хотелось любить. Кена – просто трахать. После секса Йен приложился к бутылке: впервые в жизни он пил элитный бренди прямо из горла. Ему хотелось забыть обо всем, что было. Но он знал, что это невозможно. И что ни алкоголь, ни секс, ни что-то другое не избавят его от этого осознания. Кен же нюхнул еще порошка и снова раздвинул ноги. Йен без церемоний указал кукольному красавчику на дверь, но тот категорически отказывался идти и, проявив инициативу, взял в рот у Йена. Тот равнодушно позволил живой кукле действовать. Минет был качественным. Вот, собственно и все. Йен проснулся поздно, с больной головой. Он непонимающе смотрел на дрыхнущего рядом парня, поначалу даже не поняв, кто это такой. Спящий Кен казался ему совершенно непривлекательным. Йену хотелось растолкать его и выставить вон. Но он удержался и просто лежал, глядя в потолок. У него было много неотложных дел, но всё казалось пустым, бессмысленным, напрасным. Йен понимал, что начинает проваливаться в банальную депрессию, что надо взять себя за шкирку и вытащить из гнусного болота. Но не мог. И оттого злился на себя. Потому что причин для уныния вообще-то не было. Да, он увидел, как Саша целуется с другим парнем. Да, это было больно. Но… ведь ничего смертельного не случилось. Не случилось. Или все-таки случилось? Ум готов был принять и простить, но в сердце клокотали ревность и ярость. И Йена нисколько не утешало то, что и его главный враг Мурзин тоже был унижен. И не просто унижен. Йен знал, что Мурзин по возвращению в Россию будет арестован. Впрочем, если Мурзин сам порвал с Сашей, то… Раздался телефонный звонок. Саша как будто читал его мысли и позвонил сам. Внезапно. Он просил о встрече. Через полчаса в холле. Но голос его был более чем мрачен. И Йен понимал: Саша придет к нему вовсе не для того, чтобы остаться. *** Саша не хотел брать Эма на встречу с Йеном, но тот ни в какую не желал оставаться один в чужой квартире. Что ж, парня можно было понять. Да и Саша сейчас не испытывал ни малейшего желания вступать в препирательства. Ему было не до того. Он быстро оделся, Эм торопливо последовал его примеру, пытаясь одновременно разузнать, что произошло. Саша лишь рыкнул, и парень затих. Но от желания отправиться вместе не отказался, хотя и понятия не имел, куда и зачем. Саша в сопровождении Эма и охраны выскочил из дома. По улицам уже бродили толпы туристов. На этот раз красоты Флоренции оставили Сашу безразличным. Он ничего не замечал. Мысли были заняты случившимся с его Старшим. Саша понимал, что встреча с Йеном ничего не изменит. Но знал, что должен встретиться с ним. – Ал, что случилось? – в который раз спросил Эм, который едва поспевал за Сашей. – Я могу помочь? – Нет, – бросил Саша, даже не взглянув на парня. – Ал, я что угодно готов сделать… – Заткнись! – Саша даже не заметил собственной грубости. Он думал сейчас только о судьбе Старшего. И о Йене. Саша был в темных джинсах и черной футболке, на нем были солнечные очки-авиаторы с отражающими стеклами, он казался совершенно неприступным. Но в расстроенного Эма вселяло надежду то, что Ал все-таки взял его с собой. Саша стремительно вошел в лобби шикарного отеля «Савой», снял темные очки и направился прямо к человеку, стоявшему посреди холла, рядом с мягкими креслами и диванами. Эм узнал того самого типа, которого они встретили ночью на набережной. Йен Хейден. Знаменитый миллиардер. Один из самых богатых геев в мире. Тут до Эма дошло, кому он умудрился перейти дорогу. Mamma mia, он же стал соперником самого Хейдена! Глаза Эма широко раскрылись – и от страха, и от восторга одновременно, как будто он прыгнул с высокой скалы, не зная, раскроется ли парашют. А Саша подошел вплотную к хмурому, напряженному Йену. – Геннадий арестован, – произнес Саша нарочито спокойно, серые глаза были похожи на две льдины. – Это ведь твоих рук дело. Саша не спрашивал. Он обвинял. Йен молчал, завороженный глазами, в серых льдах которых сейчас погибала его надежда… – Ты вошел в сговор с Силецким. С Силецким, по приказу которого меня пытались убить. Ты вошел в сговор с ним, чтобы избавиться от Геннадия. Я просил тебя не причинять ему вреда. Ты обещал мне. Зачем? Зачем ты обещал? Йен почувствовал себя школьником, которого поймали за отвратительной пакостью. Конечно, ему было что ответить. Мурзин был вовсе не благородным героем и заслуженно отправился за решетку. Все это было чистой правдой. Но эта правда сейчас не имела значения. Ни малейшего. Значение имело только одно: он обманул Сашу. Йен почувствовал себя полным дерьмом. Он мог бы обвинить Сашу в том, что тот повел себя как шлюха. И даже сейчас явился со смазливеньким итальянцем, в раздолбанной заднице которого чьи только кулаки не побывали. Но Йен не мог сказать ни слова. Он стоял и смотрел в серые глаза, полные разочарования и холода. Йен понимал, что ничто уже не будет прежним. Все станет другим, но ничто не станет лучше. Он увидел, как поднимается красивая, сильная рука, разворачивается и опускается ему на щеку: звонко, хлестко, зло. А затем серые глаза исчезают. К нему поворачиваются спиной, и знакомый, до боли любимый силуэт исчезает в дверном проеме. За ним спешит ошалевший итальянец, успевший кинуть на Йена враждебный, ревнивый взгляд. Мрачные телохранители. А Йен так и стоит посреди холла. Стоит, потому что ему некуда идти. И не к кому. *** – Ал, я поеду в Москву! Даже если ты меня не возьмешь! Просто куплю билет и прилечу! У меня российское гражданство есть, мне только билет нужен! Я прилечу и буду жить у тебя под дверью! – Эм, прекрати. Я не возвращаюсь в Москву. Все изменилось. – Да? – Эм сияет. – Ты… остаешься здесь? Здорово! Болонья совсем рядом! Я смогу жить с тобой здесь, так? – Нет. Я возвращаюсь в Казиньяно, – Саша говорил холодно как человек, принявший окончательное решение. – Я с тобой! – У тебя университет. Экзамены.