Тот инстинктивно поджал ноги, как будто к нему ползла змея.

– Замер! – рявкнул Мурзин, и Кульков мгновенно замер, стоя на карачках и умоляюще глядя на Сашу, которого только что назвал «продажной шлюхой». Мурзин нажал на кнопку. Боковая дверь, скрытая дубовой панелью, отворилась, из нее вышли трое громил из службы безопасности.

- Взять! – Мурзин указал глазами на Кулькова. – Действовать по протоколу три.

Кульков понятия не имел, что такое «протокол три», но на него это произвело такое впечатление, как будто он услышал смертный приговор. Он с проворством подполз к Саше и мертвой хваткой вцепился ему в ноги. Саша изумленно уставился на него, а Кульков смотрел на него с ужасом и мольбой и истерически визжал, брызгая слюной, пока трое здоровенных, тренированных охранников отдирали его от Саши. Длилось это секунды три-четыре, не дольше. Кулькова вырубили одним ударом и, бесчувственного, выволокли из кабинета. Саша откинулся на спинку кресла и взглянул на Старшего. И тот увидел в глазах саба холод, которого прежде никогда не видел, словно серые озера покрылись льдом. – Что с ним будет? – спросил Саша тихо и безучастно. – Жить будет, – улыбнулся одними губами Старший. – Но раз он оскорбил тебя, ему придется пройти и через физическое наказание. – Он же сказал это в запале! – поднял брови Саша. – Да к тому же… – К тому же, сказал правду, так? – холодно уточнил Старший. – Это не отменяет факта оскорбления. И, кстати, запомни: правду надо говорить, когда это необходимо. Иначе правда низводится либо до оскорблений, либо до словесного поноса. – Что с ним сделают? – голос Саши звучал спокойно, взгляд оставался задумчиво-холодным, но все-таки в голосе были еле уловимые нотки тревоги. – Его не покалечат, если тебя это беспокоит, – пожал плечами Старший. – Просто проучат так, что он запомнит навсегда. А потом… потом ему придется вести жизнь обычного человека. Такую жизнь, какую ведут миллионы людей – от аванса до получки. Самое смешное, что именно этого все боятся больше всего. – А ты? – вдруг спросил Саша. – Не боишься? – Я в африканских джунглях целый месяц на подножном корме жил. Нет, не боюсь. Но не хочу. А ты? Саша открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг нахмурился. – Не боюсь, – сказал он после паузы. – Пока не боюсь. Я всегда жил обычной жизнью. Мне проще жить без роскоши. Тихо, незаметно. Но все равно, мне стало нравиться, что мне прислуживают, что меня охраняют, что у меня есть все, что я пожелаю… И это… – Что? – быстро спросил Старший. – Это… тревожит.

- Почему?

– Потому что все это… не мое. Я имею все это, потому что такова твоя воля. И если твоя воля изменится, то… – Она не изменится, – отрезал Старший. – К тому же, на твоем счету достаточно денег… -… которые легко можно отнять, как у этого Кулькова, – с неожиданной живостью возразил Саша. Старший смешался, не найдя, что на это возразить. – Но я не об этом, – продолжал Саша. – Я о том, что к такой жизни слишком легко привыкнуть. Ты мне не раз предлагал нанять домработницу, чтобы следила за моей квартирой. Конечно, так было бы проще. Но мне важно самому протирать пыль, мыть полы, не потому что мне это нравится, а чтобы не отвыкнуть… – Поверь, это глупость, – пожал плечами Старший. – Нет, поступай, как знаешь, я тебе не запрещаю. Но ты боишься не того, и не в том видишь свою проблему. – А в чем моя проблема? – внутренне подбираясь, спросил Саша. – Ты сам прекрасно знаешь в чем, – глядя в серые глаза, произнес Старший. – В страхе перед самостоятельностью и ответственностью. Ты не должен бояться совершить ошибку. Потому что ошибка вовсе не обязательно означает катастрофу. Более того. Любое решение, даже самое правильное, является ошибочным. Все зависит от точки зрения. Поэтому не бойся. – Мне… Мне трудно, – выдохнул Саша, опустив голову. – Знаю. Поэтому ты выбрал меня, а не Хейдена. Но ничто не вечно. Я люблю тебя, именно поэтому готовлю к тому, что в жизни могут произойти внезапные перемены. Если пули в Париже убили твоих телохранителей, то такие же пули могут убить и меня. И, кстати, Хейдена тоже. И я не хочу, чтобы ты попал в липкие ручонки какого-нибудь очередного Сидюхина или стал лакеем ублюдка вроде убиенного Силецкого. Ты думаешь, я из собственного изуверства заставил тебя смотреть на пытку и казнь Ефимова? Или сейчас – на этого мозгляка Кулькова? Думаешь, я из садистского удовольствия вынуждал тебя делать выбор? Нет. Я приучал тебя смотреть в глаза миру. Не бояться его. И принимать решения. Да, я всегда буду тебя защищать, оберегать, заботиться о тебе. И я знаю, что ты всегда будешь нуждаться в защите и заботе. Таков уж ты. И многие будут на тебя посягать. Потому что ты, к своему несчастью, привлекаешь людей. И спасает тебя лишь то, что тебе это не так уж нравится. Иначе ты давно стал бы высокомерным, самовлюбленным придурком, считающим, что мир вращается вокруг тебя. Ты не такой. Но это не значит, что тебе придется легко. И потому я учу тебя. – Жестокости? Умению повелевать? – И этому тоже. Но в первую очередь, умению выживать. Это для тебя самое главное. А пока отдохни. Здесь рядом есть комната. – Сегодня будет что-то еще? – Сегодня вечером ты сопровождаешь меня на прием. Ступай. Саша кивнул и направился к двери. – Стой. Подожди, – властно произнес Старший. Саша повиновался. Старший подошел, обнял и впился в пухлые губы долгим поцелуем. *** Страсбург, январь 2008 года – Мистер Хейден, ваша речь на конференции произвела очень сильное впечатление, особенно ее последняя часть, – репортер телеканала Stars News не отрывал от Йена цепкого взгляда. Йен никогда не скрывался от прессы, часто появлялся на телеэкранах и страницах изданий, не боясь высказываться по самым острым темам. Но именно сейчас ему не хотелось давать какие-либо интервью. Мысли его были слишком далеко. Однако интервью было давно обещано, а Йен считал делом чести выполнять обещания. Тем более, что с корреспондентом Stars News Тайлером Скоттом Йен был хорошо знаком. Когда-то этот смазливый, разбитной парень с голливудской улыбкой был его любовником. Недолгим, как и все любовники Йена. – В вашей речи чувствовалась очень сильная личная составляющая, мистер Хейден. По крайней мере, возникало такое впечатление. – Мне не хотелось бы выставлять свою личную жизнь на всеобщее обозрение, – с холодной улыбкой ответил Йен. – И, тем не менее, мистер Хейден, – плотоядно смотрел на него репортер, – после недавних громких событий в Париже ваша личная жизнь оказалась в центре всеобщего внимания. Я имею в виду ваши отношения с молодым человеком из России Александром Забродиным, из-за которого у вас возник серьезный конфликт с крупным бизнесменом Геннадием Мурзиным. И этот личный конфликт даже стал одной из причин разжигания настоящего военного конфликта в африканкой стране Чамбе… – Всё это домыслы любителей сенсаций, – процедил Йен. – Мы с мистером Мурзиным уже выпустили совместное заявление, в котором отвергли подобные инсинуации. Смешно, нелепо и… даже кощунственно думать, что военный конфликт мог быть спровоцирован из-за какого-то любовного треугольника. Такое возможно в романах, но мы, по счастью, живем в реальном мире. Так что любителям романов я советовал бы продолжать читать романы, но не искать нечто похожее в реальности. – Но ваша нынешняя речь здесь, в Страсбурге, в которой так ясно нарисован образ того самого сероглазого юноши, который, судя по материалам интернета, как раз имеет склонность к тотальному подчинению и не является сторонником ценностей свободы… – Простите, но я не рисовал чей-то образ, – нахмурившись, оборвал репортера Йен. – И мне жаль, что мои размышления о свободе и рабстве пытаются свести к чему-то личному, что никоим образом никого не касается. – Военный конфликт в Африке, который уже стоил жизни более чем тысячи человек, касается очень многих, мистер Хейден, – с каким-то мстительным удовлетворением заметил его бывший любовник. – А также общая ситуация в этой стране, где решается судьба стратегических запасов титановых руд. Йен сохранял ледяное спокойствие, хотя испытывал почти непреодолимое желание вмазать кулаком в нос Тайлеру, чтобы навсегда испортить его смазливую физиономию. – …и речь, в конце концов, идет о свободе и безопасности населения несчастной страны, которая все больше погружается и хаос и кровопролитие… – Мистер Скотт, – прервал Хейден словесный понос репортера, – я категорически отрицаю свою причастность к конфликту в Чамбе. Да, я не был огорчен сменой власти в этой стране. Она произошла недемократическим путем, но рассчитывать на демократические процедуры там было бы наивно и смешно. Я очень надеюсь, что новое правительство Чамбе возьмет курс на развитие демократии, хотя понимаю, что этот путь будет долгим. Но я решительно отвергаю все попытки выставить меня едва ли не инициатором военного конфликта в Чамбе, вспыхнувшего усилиями… скажем так, моих бизнес-противников. Как раз я, будучи одним из владельцев горнодобывающей компании «Сокоде», заинтересован в том, чтобы в этой стране был мир, потому что это позволит вести экспорт титана и содействовать процветанию Чамбе… -… а также вашему личному процветанию, мистер Хейден, – ехидно ввернул репортер, который, к слову, всего год назад получил от Йена в подарок дорогущий белый «феррари» последней модели. Глаза Йена заледенели, но ни один мускул на лице его не дрогнул. – Я получаю свою долю прибыли из титанового проекта, – невозмутимо подтвердил он. – Но значительную часть этой прибыли – около 30% – направляю на социальные программы развития Чамбе, это не считая налоговых отчислений. Еще 50% я направляю на развитие проектов в сфере аэронавтики и экологически чистого легкового транспорта. Ну, а оставшиеся средства я действительно оставляю на, как вы выразились мистер Скотт, личное процветание. И не только на свое личное, – не удержавшись, добавил он язвительно, напоминая тем самым Скотту о подаренном «феррари». Но тренированное, гладкое лицо репортера оставалось непроницаемым. – Тем не менее, последние опросы и активность пользователей интернета свидетельствует о том, что тема ваших отношений с русским молодым человеком вызывает большой интерес. Она приобрела более чем скандальный оттенок… – Я не собираюсь обсуждать эту тему, – отрезал Йен. – Тем более, что никаких «отношений», как вы выразились, не существует. – Конечно, это ваше право, мистер Хейден, – не моргнув глазом, заявил репортер. – Хотя вы всегда декларировали свою максимальную открытость. – Мистер Скотт, вы хотите, чтобы я огласил весь список людей, с которыми у меня когда-либо были личные отношения? – не скрывая насмешки, спросил Хейден. – Почему нет? Но только при условии, что эти люди не против, – без малейшего замешательства заявил репортер. – А, например, вы, мистер Скотт, были бы против? – с голливудской улыбкой осведомился Йен. На загримированном лице журналиста мгновенно выступил пот. – Я? – Скотт пытался скрыть замешательство, но голос его предательски дрогнул. – Но… в данном случае речь идет о вас, а не обо мне, мистер Хейден. – Неужели? – уже не скрывая язвительности, заметил Йен. – Мне казалось, вы говорили о людях, с которыми у меня были отношения, мистер Скотт. – Мистер Хейден, – у репортера был вид человека, решившего броситься на амбразуру, – речь идет, конечно, не о подробностях личной жизни, ибо она неприкосновенна. Я лишь хотел напомнить о вопросе, которым вы задались публично, на европейской парламентской трибуне: как быть, если тот, кого вы любите, не разделяет вашего стремления к свободе? Если он стремится прочь от свободы? Готовы ли вы последовать за ним в мир несвободы? А если нет, то как вы хотите вернуть этого человека в мир ценностей, которыми сами дорожите? – Для меня этот вопрос открыт, – спокойно ответил Йен. – Благодарю вас, мистер Хейден за ваше интервью и напоминаю нашим телезрителям… – репортер разразился дежурной тирадой, положенной в конце беседы. Хейден с усмешкой наблюдал за ним. – Вышли из эфира, – облегченно сказал Скотт. Теперь пот уже градом катился по его загримированному лицу. – Что, Тайлер, нелегкий был эфир? – насмешливо осведомился Йен. – Прямой эфир! Прямой эфир, блять!!! – завопил Скотт. – Ты что, хотел, чтобы я совершил каминг-аут прямо перед телекамерой? – Заткнись, – бросил Йен. – Какого черта ты устроил эту комедию? – Я журналист, мое дело задавать вопросы! – Что ж, ты получил ответы. Тайлер, я не знал, что ты такой кусок дерьма. – А что такого? – вскипел тот. – Я имею право… И то, что у нас с тобой было, других не касается. – А то, что было у меня не с тобой, других касается, так? – Извини, ты сам за свободу выражения мнений… – Вот я ею и воспользовался. Чего ты испугался, Тайлер? Неужели ты до сих пор скрываешь свою ориентацию? – Зачем афишировать это в прямом эфире? Кому какое дело до того, гей я или нет. – Дело не в том, гей ты или нет, Тайлер. Дело в том, что ты – полное говно, – вздохнул Йен, поднимаясь со стула. – А этот твой проститут из России? – зашипел Тайлер. – Должно быть он – конфетка, да? – Ревнуешь? – насмешливо поднял бровь Йен. – Я? Да ты сам выставил себя на смех перед всем миром. Ты стоял на трибуне и жаловался на то, что какая-то мелкая шлюха тебе просто не дала. И все это ты прикрывал трепом о свободе и несвободе. Хейден, ты самый жалкий человек, которого я когда-либо видел! – презрительно выплюнул Тайлер. -… и которому когда-либо подставлял свою задницу, – саркастически добавил Йен. – Да! Именно так! – с искаженным от бешенства лицом заорал Тайлер. Остальные члены съемочной группы с интересом следили за перепалкой. – Можешь и дальше гоняться за своей шлюхой! – выдержка окончательно изменила Тайлеру. – Может, этот твой проститут и позволит тебе отсосать свой вонючий член!