====== 19. В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ ======

ГЛАВА 19. В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ Москва, 31 декабря 2007 года – Как ты обычно отмечал Новый год? – поинтересовался Старший, когда Саша перестал что-то быстро писать в блокноте и уставился в темноту за окном. Этот дом не украшали к новому году. Никаких гирлянд. Никакой елки. Саша, слегка заторможенный после сильной дозы снотворного, хлопал ресницами, глядя на написанное в блокноте. Стихи часто приходили к нему во сне. Но не целиком. Отдельные строки, иногда строфы. Но всегда не хватало либо строк, либо слов. И Саша пытался найти нужные слова, чтобы заполнить лакуны. Иногда нужные слова и строки не находились долго. Саша, конечно, мог быстро заполнить эти пробелы чем-то более-менее подходящим, но он называл это «заплатками». И искал нужные, точные слова, которые должны были там быть. Он мог не знать, какое именно слово ищет, но когда оно приходило (иногда спустя дни, а то и недели), то сразу понимал: вот оно! То самое слово! Поэтому Саша не слишком рвался писать тексты для музыкальных композиций, поскольку текст надо было сдать к определенному сроку. Саша сдавал, но в этих текстах оставались те самые «заплатки». А истинные слова приходили потом. Порой, когда песня уже звучала в эфире. И Сашу это всегда ранило. Хотя ему и говорили, что «всё супер, зашибись, круто!», но он-то знал, что это не так. И потому почти никогда не слушал FM-станции, на которых крутили песни с его текстами. Слова-заплатки резали по сердцу. Но сейчас был тот редкий случай, когда Саша был уверен: все слова на месте. Те самые, нужные именно здесь.

Снег и ветер, мертвые сугробы,

Пьяный свет ослепших фонарей,

Тьма на небесах как крышка гроба,

Ужас бледных и коротких дней,

Стынет все в безвольном напряженье,

Под ногами хлюпает вода,

Снег и ветер, белое круженье,

К горлу подступает тошнота,

Сном тяжелым люди засыпают –

Здесь не бродят ласковые сны!

Лишь огни по городу блуждают,

По просторам мертвой тишины…

Старший внимательно смотрел на него. Вчера, когда Сашу привезли в дом после перестрелки в центре Москвы, парня трясло. У него не было истерики. Был застывший взгляд широко распахнутых глаз и трясущееся тело. Он ничего не говорил. На вопросы и просьбы реагировал молча: мимикой, жестами. Это было странно: Саша на удивление спокойно пережил и убийство телохранителей в Париже, когда пули просвистели едва ли не в полуметре от него, и сцену пытки и казни Ефимова… Казалось, это не затронуло его таинственный мир в глубине серых озер. Но происшедшее накануне почему-то стало сильным потрясением для Саши. И теперь, когда он вроде бы пришел в себя и принял обычный отрешенный вид, Старший пытался его расшевелить. – Как ты встречал Новый год? – повторил он, кладя руки на плечи Младшего. Тот вздрогнул, как будто очнувшись от наваждения. – В детстве – всегда вдвоем с мамой, – сказал он, словно с трудом припоминая. – Только она и я. Мама вообще в гости редко ходила и меня не пускала. И у нас гости редко бывали. Мы смотрели телевизор, потом ложились спать. А потом… потом один раз я с Игорем встречал. Все остальное – с клиентами. Ни один мускул не дрогнул на лице Старшего, но он проклял себя за глупый и неуместный вопрос. Однако Саша был совершенно спокоен. – С Игорем было хорошо. Я тогда жил у него и думал… что так будет всегда, – говорил Саша. – С клиентами по-разному было. Один раз была сессия, когда все были в коже и красных колпаках. По-дурацки выглядело, но в целом нормально. Один раз клиенты напились и пытались трахнуть меня без презерватива. Я упирался. В общем, они вышвырнули меня на улицу в три часа ночи. Еще как-то раз меня… – Достаточно! – прервал его Старший. – Просто скажи, ты любишь Новый год? – Раньше любил, – сказал Саша. – Когда маленьким был. Ждал чуда. Как все дети. А потом разлюбил. Ничего интересного. Пьянка и головная боль наутро. И подарки новогодние я терпеть не могу, – неожиданно добавил он. – Я вообще подарки не люблю. Ни дарить, ни получать. Редко можно угадать, что действительно нужно человеку. И редко, когда угадывают, что ты действительно хотел бы. А я никогда ничего и не хотел. И надо улыбаться, делать вид, что счастлив… А затем положить на полку и забыть. Старший слушал с улыбкой. Он улыбался не рассказу, а тому, что Младший вышел из состояния оцепенения и даже разговорился. С Младшим это случалось нечасто. – Я тоже не люблю Новый год, – сказал Старший. –В семье его редко встречал, да и семья была – одно название. Чаще в командировках. А где-нибудь под африканским небом – на Новый год либо все бухают, либо на боевом дежурстве. Никогда не нравилось мне все это. Но я не знал, что ты не любишь подарки. И подарок все-таки приготовил. – Не надо, – умоляюще произнес Младший. – Прошу тебя, не надо! В глазах его действительно была мольба. – Я… я сам не думал о подарке тебе! – выпалил Младший. – Ты уже сделал мне подарок, – произнес Старший. – Принес в подарок себя. И то, что ты не предал меня, хотя мог. То, что ты любишь другого, но живешь со мной. Я ценю это. Поверь. – Тогда и ты уже сделал мне подарок. Ты послал людей, которые спасли меня вчера… Старший нахмурился. – Там все сложно. Очень сложно, – неопределенно махнул он рукой. – Но, знаешь, маленький подарок у меня все-таки есть. Возможно, странный. Звонил Хейден. Он волновался за тебя. Сам понимаешь, мне его звонок не доставил радости. Но я ему пообещал, что если ты захочешь, то позвонишь. По скайпу. Чтобы он лично убедился, что ты жив-здоров. Звони, я не буду присутствовать при этом. Да, и гарантирую, что разговор подслушиваться не будет. Решай сам. С этими словами Старший встал и покинул комнату. Саша прикусил губу. Старший упорно гнул свою линию, вынуждая его принимать решения. *** Москва, ночь на 1 января 2008 года – Как хорошо, что ты сегодня свободен, – пробормотал Олег, обнимая Владимира. Они лежали в постели в небольшой квартире где-то в Кунцево на западе Москвы. – Да уж. Вас-то он на Новый год отпускает. Не любит этот праздник. А у нас, телохранителей, служба день и ночь, – вздохнул Владимир. – В этот раз повезло, он внеплановый выходной дал всем, кто вчера в той перестрелке был… – Ты же мог погибнуть, – прошептал Олег, прижимаясь к Владимиру. – Ты мог погибнуть из-за этого сучонка… Как же я его ненавижу! – Да брось ты! – пожал плечами Владимир. – Ну да, он больной на всю голову, так вы все больные. Что Мурзин, что вы с Мишкой. Устроили себе донжон… Ну, каждый сходит с ума как хочет. А этот Сашка, он же безобидный. – Безобидный?? – приподнялся на локте Олег, и его глаза превратились в узкие щелки. – Безобидный??? Да эта тварь, которая годами за деньги подставляла свою жопу кому ни попадя, теперь меня кнутом хлещет! – Олежек, да уймись ты, – лениво потянулся Владимир. – Никто тебя у Мурзина насильно не держит. Не нравится –уходи. Я бы и не прочь был, чтобы ты ушел. Надоело тайком встречаться… – Ты не понимаешь! – в голосе Олега зазвучали истерические нотки. – Там я на месте! На своем месте! И потому я там! Если я оттуда уйду… – А со мной ты не на месте? – с сарказмом спросил Владимир. – Не на месте? Кто я тогда для тебя? Кто? – Ты тот, кого я люблю, – с жаром сказал Олег, прижимаясь к широкой груди Владимира. – Ты! А Старшему я служу. Пойми, я не могу ни без любви к тебе, ни без службы ему. Ну вот такой я, да! – Не понимаю я вас, ебанутых, – добродушно сказал Владимир. – Сами себе навыдумывали херни всякой и теперь маетесь… – Но ты ведь меня любишь, а? – заглядывая в глаза любовника, спросил Олег. – Скажи, что любишь! – Да я сто раз говорил, что люблю. Если б не любил, стал бы я своей жопой рисковать. Мурзин, если узнает, точно порвет! И тебя, и меня. – Порвет, – тихо согласился Олег. – Вот ты скажи мне, что за хрень такая. Ведь у Мишки есть кто-то, я знаю! И шеф не против. А мы? – Есть разница, – вздохнул Олег. – Старший разрешает нам быть верхними с другими, но никогда нижними. Нижними мы можем быть только с ним. А теперь еще и с этим, – лицо его снова перекосилось, – сучонком. Про Михаила он знает, что тот никому не позволяет быть верхним, кроме Старшего. А мне он никогда не поверит, что я могу быть верхним. Он же видит меня насквозь! Если я скажу, что сплю с тобой, он сразу порвет меня на куски… выгонит. А я не хочу! – Ебанаты, – констатировал Владимир. – Думаешь, мне приятно делить тебя с Мурзиным, а теперь еще и с Сашкой? Об этом ты подумал? – Да я бы этого сучонка сам в клочья порвал, – зашипел Олег, на которого одно имя Саши действовало как красная тряпка на быка.