По тупикам, по тупикам,

По бесконечным лабиринтам,

Среди изогнутых зеркал,

В которых истины не видно,

Идешь-бредешь и знаешь сам,

Что выхода нигде не будет,

Пустует в сердце тайный храм,

Молитва Бога не разбудит.

Но я молюсь – не за себя,

Но я иду назло бессилью,

И новые слова летят,

Во мраке обретая крылья…

Пухлые губы сжались, на отрешенном лице появилась решимость. Он порылся в сумке, вытащил второй смартфон. Саша никогда прежде не пользовался им в доме, опасаясь, что комнаты прослушиваются. Но Старший, оказывается, все равно знал об этом смартфоне, знал, для чего он предназначен, так что скрывать больше было нечего.

В трубке слышались далекие гудки. Долгие-долгие. – Это ты? – в этих двух словах, прозвучавших в трубке, непостижимым образом уместились и любовь, и тревога, и вина. – Я. Прости, что беспокою… – Ты же знаешь, я всегда рад тебя слышать. Ты из-за Сидюхина звонишь? – Да. Мне прислали видео. Его пытают. Угрожают убить. Йен выругался. – Прости, – сказал он виновато. –Я думал, что все просчитано, что времени достаточно. Уже был заказан санитарный самолет. Нас опередили. Сидюхина увезли из реабилитационного центра. – Я уже понял, – губы Саши болезненно искривились. –Это Силецкий. – Да, Силецкий. – Он угрожает убить его. – Саша… Я очень сожалею… Но я не всесилен. – У тебя деловые связи с Силецкими, – голос Саши зазвучал неожиданно холодно. – Ты же можешь на них надавить, Йен. Ты можешь! – Саша, – Йен сделал паузу, как будто обдумывая эти слова. – Я повторяю, мои возможности не безграничны. Я… пойми, вот из-за тебя я пошел бы на что угодно! Да я уже пошел! Я предложил Мурзину многомиллиардную сделку, и да, это правда, я сделал это только ради тебя. Ради тебя! Ради тебя я готов послать к чертям весь свой бизнес, который создавал сам и который мне дорог, очень дорог, и не из-за денег, а из-за мечты. Ради тебя я готов разрушить свою мечту! Но именно ради тебя, пойми. Не ради этой жалкой твари, не ради куска дерьма! – Но ты же можешь надавить на Силецких, – упрямо повторил Саша. – Можешь. Я знаю. – Это Мурзин тебе сказал? – в голосе Йена прозвучала обеспокоенность. – Неважно. Я знаю. Ты можешь надавить на Силецких, – повторял Саша. – Не ради Сидюхина! – Ты же знаешь, что Силецкие угрожают убить и меня, – Саша никогда не думал, что скажет это. Но он сказал. – Они убили моих телохранителей в Париже. Они убьют и меня… – Саша! – голос Йена дрогнул. – Тебе ничто не будет угрожать. Я поставил Силецким жесткое условие: с твоей головы не должен упасть даже волос. И они выполнят мое требование. – С чего ты взял? – в голосе Саши звучала отчужденность, которая стальным кинжалом вонзилась в сердце Йена. – Я знаю. Они не посмеют… -Йен! – сорвался Саша. –Я всего лишь хочу, чтобы ты помог мне… – Саша, тебе я готов помогать. Но не этому подонку. Он – лишь кусок дерьма! – Йен, ты понимаешь, что человека убьют? – Саша, а ты знаешь, сколько людей погибает ежедневно, ежечасно, да хотя бы в эту самую минуту! И, наверное, прекрасных людей, любящих и любимых! А ты жалеешь даже не человека, а отвратительное насекомое, которое пыталось тебя превратить в свое подобие! Да плевать мне на этого Сидюхина! Если Силецкие утопят его в его же собственном дерьме, то это будет правильно, потому что он это заслужил… Саша отключил вызов. Он не мог все это слушать. Телефон тут же зазвонил вновь, но Саша сбросил звонок, а затем просто выключил телефон. Все уже было сказано. Саша понимал, что Йен прав. По сути он говорил то же, что и Старший. В своем отношении к Игорю эти два лютых врага были согласны друг с другом. И хуже всего то, что они были правы. А Саша неправ. Он все понимал. Не питал никаких иллюзий по поводу Игоря. Но он знал, что если не попытается спасти этого человека, каким бы тот ни был, то не простит себе до конца жизни. Как все-таки ужасно быть никому не нужным! А Игорь был никому не нужен. Саша понимал, что Игорь и ему не нужен, и все, что он делает, это лишь попытки очистить свою совесть. Он переживал за себя, а не за Игоря. И от этого ему было еще более отвратительно. Он обхватил лицо руками, застонал и рухнул в кресло. – Я помогу тебе, – послышался голос за спиной. *** Москва, декабрь 2007 года Эрик Киллерс, сидевший тесном номере маленького отеля на Чистых прудах, был зол как черт. Никогда еще у него не было такого поганого Рождества, и все по милости Йена, которому он не мог отказать. На самом деле отказать-то Эрик мог. Формально он не был никак связан с Йеном. Он не являлся сотрудником ни одной из принадлежащих Хейдену структур и возглавлял небольшую консалтинговую фирму, которая время от времени выполняла заказы Хейдена. Не более того. Скромный офис фирмы располагался в Амстердаме, и там, как правило, никого не бывало кроме двух секретарш, занимавшихся сортировкой корреспонденции и ответами на телефонные звонки. Сотрудники фирмы работали удаленно, разбросанные по разным странам и континентам, и использовали для передачи информации максимально зашифрованные каналы связи, в том числе так называемый «глубокий интернет», известный также как darknet. В большинстве своем это были отставные агенты спецслужб и военные. Они делились на аналитиков и «полевиков». Аналитики занимались обработкой самой разной информации – от политики до криминала, от мировых финансов до здравоохранения, от военно-политической обстановки в мире до проблем сексуальных меньшинств. «Полевики» же занимались сбором информации и «активными мероприятиями», для чего существовали специальные группы, прошедшие боевую подготовку. По сути, фирма Эрика Киллерса была самой настоящей спецслужбой, причем международного масштаба, но не работавшей на какое-то государство, а выполнявшей частные заказы.

В принципе, заказы одного только Хейдена, чьи интересы простирались в самые разные области, могли обеспечить Киллерсу и его людям безбедное существование. Но, несмотря на то, что Эрик считал Йена своим другом (а так и было на деле), он всегда хотел независимости, а это значит, что работать лишь на одного клиента для него было неприемлемо. И Хейдена позиция Эрика нисколько не раздражала, наоборот, восхищала. Йен не раз говорил Эрику, что на его месте вел бы себя абсолютно так же. Между Эриком и Йеном нередко вспыхивали горячие споры, но это лишь укрепляло их дружбу. Каждый ценил в другом способность открыто отстаивать свое мнение.

Собственно, и в этот раз Эрик высказал по телефону Йену все, что думает. Из-за блажи Йена, вызванной капризами какого-то русского парня, который даже и любовником-то его не был, а так, едва ли не платной шлюхой, Эрик был вынужден встречать Рождество в Москве, где у него вообще не было друзей, с которыми можно было Рождество встретить. К тому же, Рождество по григорианскому календарю в Москве почти и не встречали, предпочитая это делать лишь 7 января. Эрик потратил немало времени и сил, чтобы организовать эвакуацию во Франкфурт гнусного мелкого сутенера и наркоторговца, на которого в прошлом работал предмет воздыханий Йена. А в самый решающий момент выяснилось, что этот гребаный сутенер исчез. Не сам исчез, конечно, а его похитили. Причем похитили Силецкие, с которыми Эрик налаживал отношения по просьбе все того же Йена, чтобы вместе нанести удар по Мурзину, любовником которого теперь являлся предмет воздыханий Йена. В этом лабиринте гейской любви, финансовых войн и криминала сам черт ногу сломал бы, и потому Эрик был зол как черт. Конечно, он был знаком с публикациями о Забродине и прекрасно понимал, что пусть материалы эти были заказными, оплаченными все теми же Силецкими – официальными союзниками Хейдена и тайными его недругами – но суть дела излагалась в них верно. Два бизнес-монстра – Хейден и Мурзин бодались из-за какой-то шлюхи с яйцами, причем бодались так, что это отзывалось эхом войны в экваториальной Африке и стрельбой в центре Парижа. Эрик видел фотографии этого парня, из-за которого разгорелся сыр-бор, а он теперь коротал рождественскую неделю в одиночестве в холодной и неуютной Москве. В этом парне не было ничего особенного. Симпатичное лицо, ладная фигура, не более. Таких пруд пруди. Пожалуй, только глаза… Необычные, серые глаза. Это были не глаза шлюхи, уж шлюх-то Эрик на своем веку повидал, причем шлюх обоих полов. Эрик смотрел кадры скрытых съемок Забродина. На первый взгляд, ничего особенного. Но Эрик знал этот тип людей. Они открываются со второго взгляда. Сначала глянешь, и вроде обычный человек, а затем вдруг обнаруживаешь себя едва ли не завороженным им. Черт знает почему. Ведь ни броской красоты, ни особой пластики, ни утонченной грации, ни приятного голоса, ничего. Все, что называется, в пределах обычного. Но все вместе это дает взрывной эффект, заставляет не отрывать от человека глаз, тайно им любоваться… В этом смысле Забродин был полной противоположностью фотомоделям. Те охрененно выглядели на фотографиях: настоящие принцы и принцессы, красивые, сексуальные, грациозные, загадочные… Но стоило такой модели сойти с фотографии и раскрыть рот, как чары развеивались. Принцы и принцессы превращались в нечто невыразительное, может быть, красивое снаружи, но совершенно пустое внутри. Такие фотомодели годились разве что для того, чтобы выводить их в свет, похвастаться перед знакомыми. Но Эрик принадлежал к тем, кто любит держаться в тени. Он был человеком абсолютно закрытым. О том, чем на самом деле занимается его фирма, знали лишь единицы. Даже внутри фирмы каждый ее сотрудник знал только свой сегмент, а полнотой информации обладал один Эрик. Даже Йен, на правах старого, проверенного друга знавший об Эрике гораздо больше других, также не был посвящен во все тайны этого бывшего южноафриканского спецназовца. А уж о личной жизни Эрика не знал даже Йен. Эта тема была табу. Никто не знал, где живет Эрик. Никто понятия не имел, с кем он живет. И живет ли он с кем-нибудь вообще. Что касается его сексуальной ориентации, то и здесь все было покрыто тайной. Никто не мог сказать, кого предпочитает Эрик и предпочитает ли он кого-нибудь. Может быть, его заводит что-то совсем другое. Ну, например, дуло автомата. Ведь бывают же экзотические предпочтения в сексе. Эрик порой участвовал в вечеринках, где было немало доступных девиц. Но никто никогда не видел, чтобы этот поджарый, спортивный, рыжеватый блондин флиртовал. Эрик бывал и на гейских вечеринках. Но и там он был зрителем – тихим и немногословным. Он с любопытством смотрел на красивых молодых мужчин, обнимающихся, целующихся взасос, обнаженных, устраивающих оргии, если формат вечеринки это позволял. Но сам ни в чем не участвовал. И во взгляде его зеленоватых глаз не было никакой похоти. Никто, даже Йен, не знал, какова сексуальная жизнь Эрика. И есть ли она вообще. На самом деле она была. Была. Эрик, крепкий, тренированный мужчина, которому еще не было и сорока лет, не страдал сексуальными расстройствами. И трахался со шлюхами обоих полов. Иногда. И только за деньги. Вызывал девку или парня из проверенных агентств и молча трахал их, чтобы сбросить накопившееся сексуальное напряжение. Все остальное… все остальное осталось далеко в прошлом. Навсегда. Эрик задумчиво смотрел на парня с фотографии – того самого, по чьей милости он оказался в Москве, и думал о том, что этот парень чем-то напоминает ему того, кто был единственной любовью Эрика много лет назад. Любовью, о которой Эрик никогда никому не рассказывал. И не расскажет. Потому что шрам на сердце остался навсегда. От него нельзя было избавиться. С ним можно было только жить. Вот ирония судьбы, тот парень тоже был русским. А может быть, и не русским, но точно откуда-то из бывшего СССР. Он никогда о себе не рассказывал. Как и Эрик. Их профессии были схожи, и оба понимали, что лучше молчать. Молчать… Как же давно это было! Глядя на фотографию Забродина, Эрик невольно думал о том, что все могло бы сложиться иначе, если бы… Если бы. Слишком много было этих «если бы». Нет, Забродин внешне не был похож на того, кто жил в наглухо закрытом для всех сердце Эрика. Но было что-то неуловимо знакомое в этом парне. Пожалуй, слишком неуловимое. Слишком. Эрик вообще был склонен искать во всех встречавшихся ему на пути знакомые до боли черты. И не находил. Точнее, похожие лица были. Но повторялась история с фотомоделями: стоило человеку открыть рот или даже просто сделать движение, как Эрик видел: не то, не то… И интерес, вспыхивавший на миг в его холодновато-зеленых глазах, угасал. Он вновь становился сухим, деловитым, опасным. С Забродиным же было нечто противоположное. С фотографий на Эрика смотрел незнакомый парень. Но было нечто. То ли в повороте головы, то ли в чуть приподнятой брови… А когда Эрик смотрел видео, снимавшееся со спины, то вздрогнул и напрягся. Он. Он! Но потом в кадр попало лицо Забродина, и Эрик стиснул зубы, едва не застонав. Нет. Не он. Не он. Но все же было что-то. Было! Что именно – трудно понять. Эрик уже проштудировал досье Забродина, собранное московским детективным агентством. Все было ясно. Властная мать, работавшая судьей и привыкшая бестрепетно выносить приговоры, окружила парня удушливой заботой, как это нередко бывает у матерей-одиночек, и превратила его в неприспособленное к жизни изнеженное существо. Такие обычно остаются под материнской юбкой чуть ли не до пенсии и боятся ступить за порог без разрешения мамочки. Вырастают неумехами, спиваются. В лучшем случае находят себе жену, похожую своими ухватками на их мамашу. Иначе просто не могут. С Забродиным было иначе, но лишь из-за стечения обстоятельств. Мать погибла в автокатастрофе. Парня прибрал к рукам ушлый сутенер Сидюхин, к которому мальчик, всю жизнь проведший под материнской юбкой, охотно прилепился. Ну, понятно, подавленные комплексы, отсутствие мужчины в доме, мечта о сильном и мудром отце… Что-то такое бродило в забродинской голове… Что именно – никому неведомо, но в общих чертах ясно. А что дальше – тоже ясно. Авантюра Силецкого и все прочее. Ну, и привязанность Забродина к своему бывшему сутенеру, в котором он, несмотря ни на что, видит спасителя, благодетеля, старшего брата, папика… Папика… Папик был единственным пробелом в биографии Забродина. Александр Владимирович Забродин. Значит, отца должны были звать Владимиром. Мать юного Забродина замужем никогда не была. И, насколько удалось выяснить, никогда ни с кем не сожительствовала, во всяком случае, открыто. И хотя московские детективы пытались выяснить, кто же был отцом юного Забродина, ничего узнать не удалось. Знала это только мать, но она была уже в могиле. И, судя по всему, сыну ничего не сказала. А может быть, и сказала, как знать? Судя по имеющейся информации, Забродин был крайне закрытым типом и никому о себе ничего не рассказывал. Отыскать следы папочки не удалось. Да и как их отыщешь, двадцать с лишним лет прошло! В принципе, перед московскими детективами никто и не ставил такой задачи. Но Эрику это стало интересно, очень интересно… Однако русское имя «Владимир», как звали отца Забродина, ему ни о чем не говорило. Того парня звали совсем иначе… К черту! Это всё больные фантазии! Операция провалена, Рождество испорчено, надо уезжать. Нет, в жизни Эрика бывали провалы куда более серьезные, ставившие под угрозу его собственную жизнь и не только его… Но всегда обидно поскальзываться на пустяках. Гораздо обиднее, чем проигрывать по-крупному. А в довершение еще испорченный праздник. Все это вместе взятое выводило из себя. Снова зазвонил мобильный. Номер был незнаком Эрику. Но начинался с +7. Значит, российский. – Здравствуй. Не узнаешь? – человек в трубке говорил по-английски, но с сильным акцентом. Голос звучал приглушенно, но заставил Эрика вздрогнуть. – Сомали. Ущелье Бербера. Пять миль от границы с Эфиопией. Сбитый вертолет. – Узнал, – хрипло выдохнул Эрик, холодные, зеленые глаза которого впервые за много лет широко раскрылись от изумления. – Я здесь. Рядом с твоим отелем. – Ты? Ты? – Выйдешь? Надеюсь, ты меня еще сможешь узнать. Эрик на секунду задумался. Ловушка? Возможно. Хотя… – Выхожу, – произнес он. Через пять минут он вышел из неприметного отеля. Сгущались сумерки, падал мокрый снег, было слякотно и сыро. Брр. Прохожих на тихой улице, выходившей к Чистым прудам, почти не было. Эрик сразу увидел его. Он, еще не разглядев лица, сразу почувствовал то самое – родное, самое сокровенное и, казалось, утраченное безвозвратно! – Ты! – выдохнул он подходя. – Ты! Он изменился и не изменился. Да, слегка постарел, прошло ведь уже лет 15. В коротко стриженых ежиком волосах кое-где пробивалась седина. Лицо, прежде гладко выбритое, теперь было покрыто брутальной щетиной. Вокруг глаз наметились морщины. Но теперь его лицо казалось еще более мужественным, чем там, в пыльных пустынях и глухих ущельях Сомали. Где они встретились. Где он спас Эрику жизнь. Хотя мог бы убить. Где Эрик провел самые страшные и самые прекрасные месяцы своей жизни. С человеком, которого он полюбил. И который полюбил его. С сильным, прекрасным, удивительно нежным. Человеком с другой планеты, но удивительно близким. Самым близким. Сильным. Заботливым. Нежным. Это был единственный человек, с которым Эрик, привыкший быть сильным и старавшийся быть сильнее всех, это был единственный, кому Эрик готов был вручить себя. И вручил. Он узнал его тело до последней родинки. Он узнал его силу и его нежность. И его глаза – глубокие, задумчивые. Эрик изучил каждое его движение. И теперь Эрик смотрел на него, не веря глазам. У него перехватило дыхание, кружилась голова, как у подростка, влюбившегося впервые в жизни. Они стояли на пустынной улице под мокрым снегом, но не замечали ничего. Наверное, они многое могли сказать, но оба знали, что лучше – молчание. Молчание, которое говорит лучше всяких слов. Человек был хорошо одет: неброское элегантное короткое пальто, шелковый шарф, дорогая обувь. Явно добирался сюда не пешком и не на общественном транспорте. Под одеждой угадывалось сильное, тренированное тело. Их губы встретились. Непонятно, кто первый из них потянулся к другому. Наверное, оба. Два мужчины – крепких, сильных, целовались – долго и нежно – под мокрым московским дождем в сгущающихся серых сумерках. – Как ты нашел меня? – наконец спросил Эрик. – Случайно. Несколько месяцев назад. – И?.. – Ты же знаешь. У нас разные жизни. – Я думал о тебе все эти годы. – Я тоже. Но я… Я не решился бы. – Почему же тогда? – взглянув в любимые глаза, спросил Эрик. Мужчина вздохнул и вынул фотографию. Эрик взглянул на нее и вздрогнул. Он не ошибся. Не ошибся, когда ему казалось… *** Саша плохо спал в ту ночь. Даже присутствие Старшего не успокаивало его, он ворочался, стонал, вскрикивал, то и дело просыпался. Перед глазами прокручивались видеокадры с Игорем. Лишь под утро он забылся тяжелым сном, а проснулся совершенно разбитым. Старшего рядом не было. Очевидно, он уже уехал в офис. Саша чувствовал себя одиноким и бессильным. Он лежал на подушках, укрытый теплым одеялом, но ему казалось, что он лежит на холодной земле, под ледяным ветром…