Саша сделал знак рукой Михаилу. Тот бросил на Сашу взгляд, в котором читалось удивление и даже восхищение, взял в руки плетку. Взгляд второго раба заметался. Он не торопился встать на колени. Раб вопросительно смотрел на Старшего, но тот как будто не замечал его взгляда. Раб посмотрел на Сашу с нескрываемой ненавистью.
– Двадцать ударов! – произнес Младший. И снова ему показалось, что это говорит не он, а кто-то другой, живший в нем, но доселе незнакомый. Второй раб медленно, нехотя опустился на колени, затем встал на карачки, покорно выставив подтянутую, изящную задницу. Засвистела плетка в руках первого раба. Саша по собственному опыту знал, что удары такой плеткой не слишком болезненные. Но он и не стремился причинить боль рабу. Дело было в другом. Он был обязан утвердить свою власть, потому что такова была воля Старшего. Но Саша чувствовал, что это ощущение власти вкупе со свистом плетки, хлещущей по ягодицам раба, его возбуждает. «Ничего не происходит. Все по-прежнему. Все по-прежнему», – мысленно твердил он себе, хорошо понимая, что это неправда. Что ничего уже не будет по-прежнему. Когда отсвистел двадцатый удар, Саша думал, что все закончилось. Но нет. – Возьми его, – произнес Старший, и Саша понял, что этот приказ обращен к нему. Он замер. Он вообще никогда не брал мужчин. Он никогда, ни разу в жизни не был сверху! Он всегда был снизу, и брали его! А теперь ему приказывают взять мужчину, который даже старше его. И взять прилюдно! Но таков был приказ. Саша встал. Раб стоял на четвереньках, выставив задницу, алую от ударов плетки. Он вроде был готов безропотно принять то, что ему было уготовано. Но внутренний голос говорил Саше, что этого мало. Вот так взять раба будет чистой формальностью, ничего не значащей. Теперь он Младший Господин. Все изменилось, и он обречен утверждать власть над рабами, если те осмеливаются ставить его власть под сомнение. – На стол, – приказал он рабу. Тот вздрогнул, но поднялся. Медленно подошел к столу. – Лечь спиной, – приказал Саша металлическим голосом. Раб замер, но выполнил распоряжение. Саша приближался к нему – медленно, почти торжественно, выпрямившись и глядя прямо в глаза рабу. Он знал, что обязательно должен смотреть ему в глаза. Обязательно. Власть над задницей – не власть. Подлинная власть – власть над сознанием. Саша приблизился, резко развел стройные, мускулистые ноги раба, затянутые в высокие сапоги. Никогда прежде ему не доводилось заниматься подобным. И он был уверен, что и не придется. Но сейчас… Сейчас он был другим. Незнакомым самому себе. Господином, имеющим право и этим правом пользующимся. Более того, исполняющим приказ и долг. Он стал входить в Олега. Сначала медленно и неуверенно, а затем внезапно резко – но не потому что хотел причинить боль, а просто по неопытности. Олег вскрикнул, дернулся, на его лице отразилась мука. Саша стиснул зубы и поднял голову. Он должен был это сделать. Он должен был смотреть в глаза рабу, чтобы утвердить свою власть. Он вбивался в раба жестко, резко, и глаза его были холодны и спокойны, а в глазах раба сначала читалась ненависть, неприятие, желание сбросить с себя новоявленного Господина, который всего-навсего сопливый мальчишка, шлюха. Но затем в глазах появилась покорность. Раб видел, что холодный покой серых глаз Младшего невозможно пробить лучами ненависти. И он смирялся. Отдавался. Признавал власть над собой. Во всяком случае, сейчас. И когда Саша излился, то из груди его вырвалось рычание, то самое рычание, что вырывалось из его груди на берегу океана. И снова ему стало не по себе. Он был во власти новых чувств, в которых пока не мог разобраться. Словно ступил на неизведанную территорию, окутанную туманом и скрывающую неизвестные ловушки и опасности. Он понимал, что сейчас – именно сейчас! – ему нужна поддержка. Забота. Чувство защиты. Слишком неожиданно все произошло. На плечо ему легла тяжелая рука. Это был Старший. – Идем, – произнес он и увел Сашу за собой, не говоря больше ни слова.
В спальне, отделанной в темно-красных тонах, Старший уложил его в мягкую постель, бережно, почти ласково и нежно обнял.
– Устал? – тихо спросил он. – Да, – честно ответил Саша. – Очень. – Тебе страшно? – темные глаза пристально смотрели на парня. – Не знаю… Наверное. Немного. – Почему? – Я не привык. – Понимаю, – Старший смотрел на него без тени насмешки. – Власть пьянит, к ней надо привыкнуть. И уметь не зависеть от нее. Ты должен этому научиться. – Я научусь. – Хорошо. А сейчас тебе нужно вернуться в привычное состояние, в котором тебе бывает комфортно. Тебе легче будет свыкнуться с новым положением, когда ты поймешь, что старое никуда не ушло. Что ты только приобрел, но ничего не потерял. Темные глаза магнетизировали Сашу, и он охотно отдавался их властному взгляду. Это действительно было привычно. Это успокаивало. Это было знакомо и так прекрасно: принадлежать кому-то! Сильные руки Старшего ласкали упругое тело Младшего, чуть скручивали крупные соски. Жесткое, мускулистое, хорошо тренированное тело навалилось на Сашу, обдавая силой и жаром, он затрепетал и раздвинул ноги, показывая, что готов, готов принадлежать уже сейчас, сию минуту. Темные, властные губы впились в пухлые губы парня, кусали и терзали их, язык хозяйничал во рту, из груди Старшего вырывалось глухое рычание, его объятия становились все же крепче, жестче, Саша задыхался, изнемогал и был счастлив. И когда Старший резко приподнял его бедра и вбился в него – сразу, жестко – Саша испустил крик, в котором смешались и боль и счастье от того, что им снова обладают, что он снова становится частью кого-то сильного, надежного, властного. Он устремлялся в темную глубину глаз Старшего, словно находя в их непроглядной тьме убежище от страхов и тревог, хищными птицами кружившими вокруг него, убежище от самого себя – незнакомого и страшного. Он хотел, чтобы эта тьма не исчезала, чтобы эта боль длилась, он хотел, чтобы Старший проникал в него глубже, глубже, еще глубже, заполнял его собой, своей силой, своей властью, против которой бессилен мир, полный хаоса и зла. Саша содрогался, извивался, жалобно стонал, рычал как голодный тигр, требуя все новых и новых ласк, темп становился безумным, глаза Старшего полыхали черным огнем и буквально пожирали парня. Все это настолько завело Сашу, что из него начало выплескиваться семя, хотя он даже не прикасался к своему до предела напряженному члену. А Старший сделал еще несколько рывков и с громким рычанием излился в Младшего, после чего в изнеможении рухнул на него. – Ты… – шептали его темные, жесткие губы. – Ты… ты… Больше он ничего не говорил, но ничего и не надо было. Взгляд Саши расфокусировался, он снова погружался в свои тайные миры, куда никому не было доступа, даже Старшему. И тот видел это, и на его лице в какой-то момент появилось отчаяние, словно от него ускользало самое дорогое и прекрасное, что когда-либо было в его жизни… А пухлые губы тем временем беззвучно шептали:
Старинные часы остановились,
и в мире наступила тишина,
и в вечности внезапно растворились
взбесившиеся злые времена.
Застыли стрелки. Музыка молчанья
спускается с полУночных небес.
Уходят отгоревшие желанья
и жажда несвершившихся чудес.
Все замерло. Остались в прошлом тайны,
и звезды белым жемчугом блестят,
и мир, такой спокойный и бескрайний,
мелодией безмолвия объят.
На миг исчез времен проклятый бег,
но этот миг продлится целый век!
*** Париж, ноябрь 2007 года Йен проснулся в шикарном люксе отеля «Георг Пятый» у Елисейских полей в преотвратном настроении. Нет, вовсе не потому что накануне много пил – он выпил всего пару бокалов шампанского. И не потому что провел ночь один – с ним рядом лежал Валери, изящный брюнет, ландшафтный дизайнер, из тех, что до седых волос «подают большие надежды». Седых волос у Валери еще не было, напротив, у него были роскошные темные волосы, тонкие черты лица с белой, гладкой кожей, стройное, красивое тело… Йен обычно встречался с ним, когда прилетал в Париж. Валери никогда не отказывал и ничего не просил в отличие от иных любовников, которые так и пытались что-то урвать у молодого миллиардера. И Йен ценил за это Валери. Как и за то, что тот никогда не пытался намекать, что хочет чего-то большего, чем эпизодический секс в шикарном отеле. Словом, Валери был идеальным любовником для Йена до тех пор… до тех пор, пока не появился сероглазый Саша. Всю ночь, пока Йен трахал податливого, ласкового, умелого француза, перед глазами его был Саша. И все умения Валери меркли от одного взгляда серых глаз, от одного движения пухлых губ. Дело было не в Валери. Это повторялось всякий раз, с кем бы Йен ни ложился в постель после того, как узнал Сашу. Поначалу Йен пытался избавиться от этого наваждения, но все было бесполезно. Ни один даже самый умелый и красивый любовник (а у Йена почти все были умелые и красивые), не мог дать ему того, что дал сероглазый парень. Хотя что тот дал? Ничего же особенного. Был секс. Да, отличный секс с профессиональной шлюхой. И всё. Но… Но. Но. Йен понимал, что у него нет выбора. Он должен получить Сашу. Мобильник Йена зазвонил. Он с неохотой посмотрел на номер и нахмурился. – Да, Эрик, что? Ты же в Москве… – В Москве, но есть новости из Чамбе. Мурзин привел действие свою угрозу. Отряды мятежников на границе с Бенином атаковали два населенных пункта и перерезали магистраль, связывающую Сокоде с побережьем.
