Из полусвета в полутень

перелетая день за днем

по бесконечной пустоте,

горя невидимым огнем,

за часом час, за годом год

ты притворяешься живым,

а в равнодушный небосвод

уходит грёз сгоревших дым.

Порхай, беспечный мотылек!

Наступят скоро холода,

твоим порханьям выйдет срок,

и ты исчезнешь без следа…

Владимир, сидя рядом с водителем на переднем сиденье, косился в зеркало на Сашу, набивавшего эти сроки в планшете. Он уже привык, что его подопечного именно в дороге настигает приступ творчества, и в эти моменты говорить с ним о чем-либо бесполезно. Даже Старший, которого Саша слушался беспрекословно и повиновался малейшему движению его губ, даже Старший в эти минуты бывал бессилен. Потому что в этот момент для Саши не существовало никого и ничего. Только он и его стихи. Поэтому Владимир терпеливо дождался, когда его подопечный вернется из эмпирей на грешную землю, после чего устроил пятиминутный брифинг. Отвечая за безопасность любовника шефа, Владимир, конечно, нарыл данные о том месте, в которое больному на голову поэту приспичило отправиться. По словам Владимира, то, что именовалось хосписом, на самом деле таковым не являлось. Старый, идущий под снос трехэтажный дом, грязный подъезд, в котором какая-то некая дама сняла для беспомощных стариков и инвалидов две двухкомнатных квартиры на первом этаже. Хозяйка «хосписа» выбила какие-то благотворительные гранты, которые тратила на себя, а не на беспомощных постояльцев и их нужды. При этом она еще драла деньги с постояльцев и их родственников.

Войдя в грязный, пропахший мышами и дерьмом подъезд, Саша долго звонил в дверь квартиры, но никто не открывал. Владимир с каменным лицом стоял рядом.

– Помнишь приказ шефа? Никаких прикосновений! – сказал он бесстрастно. Саша молча кивнул. Он помнил. Хорошо помнил. Наконец, дверь со скрипом отворилась, из квартиры пахнуло прокисшими щами, дерьмом, пОтом, еще чем-то… На пороге стоял старик на костылях, в грязной майке-алкоголичке и заляпанных пятнами штанах. Старик почти враждебно осматривал стоявшего на пороге элегантного, дорого одетого молодого человека, который казался пришельцем из другого мира. – Чё надо? – выдохнул он, обдав Сашу запахом гнилых зубов и еще какой-то дряни. – Здравствуйте. Я к Игорю Сидюхину. Могу я пройти? – вежливо спросил Саша. Старик не двигался, продолжая угрюмо пялиться на Сашу. – А ну, посторонись, дед, – вмешался Владимир, решительно отодвигая старика. – Ты че, бля, борзый такой? – окрысился старик. – А ну, шуруй в свою конуру, – не повышая голоса, произнес Владимир, который обладал способностью, сохраняя внешнее спокойствие, нагонять страх на других. Старик, матерясь, поковылял по узкому коридору и скрылся за грязной дверью. В крохотной прихожей, где они оказались, была еще одна дверь. Владимир кивнул на нее. – Там. А я тебя здесь подожду. Только побыстрее, нефиг в этой помойке сидеть. Саша толкнул дверь и оказался в комнате со спертым воздухом, провонявшим мочой, фекалиями и какой-то тухлятиной. Из мебели был старый шкаф, стол, стул, кровать. На кровати лежал человек, показавшийся Саше незнакомым. Он нерешительно сделал шаг и вздрогнул. На него смотрели темные глаза Игоря. В Игоре больше не было ничего от того холеного 27-летнего красавчика, дважды в неделю посещавшего спа-салоны и делавшего себе все мыслимые и немыслимые косметические процедуры. Ничего от высокомерного наглеца, жившего в роскоши и презиравшего «нищебродов». Игорь лежал под грязным одеялом, так что его тела было не видно. Он и раньше отличался хрупким телосложением, хотя и регулярно занимался фитнесом, однако теперь казалось, что под одеялом вообще нет никакого тела. Лицо Игоря, всегда бывшее предметом его особых забот, теперь осунулось, гладкая, ухоженная кожа посерела, на ней появились морщины, под глазами были черные мешки, а сами глаза глубоко ввалились, но их взгляд по-прежнему был алчным, цепким. У Игоря отросла рыжеватая борода, которая напоминала грязные клочья. – Ты? – тихо произнес он. – Вот уж не ждал. Саша подошел ближе. В руке у него был пакет со всевозможными деликатесами, которыми принято баловать больных. Но он понимал, что здесь, в этой помойке, нужны не деликатесы. Тут… тут вообще нельзя было находиться. – Что, не узнал? – с горькой усмешкой спросил Игорь. – Не узнал… Да я сам себя не узнаю. Хорошо хоть зеркала тут нет. – За тобой что, вообще не ухаживают? – потрясенно спросил Саша. – Сиделка раз в день по будням бывает, если только не нажрется с утра. Памперсы меняет. Я теперь вообще вставать не могу. Хочешь полюбоваться? – Игорь откинул одеяло, с трудом повернулся на бок. Саша ахнул. Некогда холеное тело теперь было похоже на скелет, обтянутый кожей. И было покрыто жуткими пролежнями. – Вот так, – криво ухмыльнулся Игорь. – Красиво, да? – И… – Что и? И что дальше, хочешь спросить? А ничего. Ни-че-го, – глухим голосом произнес Игорь. – Всё. Пиздец мне. Саша молча смотрел на него, а запавшие глаза Игоря напоминали горящие угли. – Я и так был по уши в долгах у Силецкого, – продолжал Игорь, не дождавшись ответа. – И не только у него. Сам виноват, конечно. Но и он, тварь, меня подставил крупно. Блядь, я когда в себя пришел… Думал, хоть квартиру продам, будут деньги на лечение… Нет, он квартиру отобрал. Всё, всё выгреб. У меня в ячейке неприкосновенный запас лежал, на черный день… Так эта тварь и туда добралась. До нитки обобрал! А потом в эту жопу подыхать отправил! Кому я нужен? Кому?? Я же работу людям давал, вы у меня, бляди, как сыр в масле катались, а теперь хоть бы одна сука обо мне вспомнила! Саша молчал. Он, конечно, мог возразить, что вообще-то не забыл Игоря и, вот же, пришел к нему. Но молчал, понимая, что Игорю надо выговориться. Странно, но Саша не испытывал ни злорадства, ни ненависти, несмотря ни на что. Да, он прекрасно понимал, как цинично Игорь вел себя с ним эти годы. И не то, чтобы примирился с этим, просто принял как данность. И не пытался что-то изменить. Потому что так ему было удобнее. Удобнее быть с Игорем, зависеть от него, чем рвать с ним и уходить в мир, казавшимся чужим и враждебным. Как ни странно, Саша использовал Игоря не меньше, чем тот его. Просто на свой лад, понятный лишь ему одному, а со стороны казавшимся отвратительным, унизительным подчинением. Да, Игорь обманывал Сашу. Но он же, сам того не понимая, спас его, когда парень остался один. Саша ничего не мог делать сам, его парализовал страх перед самостоятельностью. А Игорь взял его за руку и ввел в новую жизнь. Пусть опасную, циничную, даже преступную, но жизнь. И Саша это всегда помнил. – Не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать, – проговорил он. – Тебя можно поставить на ноги… – Можно? – издевательски ухмыльнулся Игорь. – Да, можно. Но не у нас, а за границей. В Германии. Да и то результат не гарантирован. – Надо попробовать. – Ты дураком был, дураком и остался, – Игорь едва не сплюнул на грязную подушку. – Знаешь, сколько это удовольствие стоит? – Ну, я понимаю, что дорого… – Да нихуя ты не понимаешь. Три ляма евро только на операцию и первичную реабилитацию. А потом могут понадобиться еще операции. И снова реабилитация. И все это вместе потянет минимум на шесть, а то и все восемь лямов, понимаешь, чайник? Саша вздрогнул и глупо захлопал глазами. Восемь миллионов евро! Ну, пусть даже шесть. Это было фантастической суммой. Такое мог себе позволить разве что Влад Силецкий, который и обобрал Игоря до нитки. Или… Старший. Да. У него были деньги. – Слушай, – зашептал вдруг Игорь, – наклонись ко мне. Саша пару мгновений нерешительно смотрел на него. Он вспомнил приказ Старшего, повторенный Владимиром: не прикасаться к Игорю. Он осторожно наклонился. – Слушай, – проговорил Игорь. – Силецкий тут передал, что ты должен сделать то, зачем он тебя в дом Мурзина послал. Иначе он прикончит меня. И тебя тоже. Влад, падла, страшный чел. Сделай это, а, Саш? Вот Христом-Богом молю! Слышать из уст циничного сутенера Игоря «Христом-Богом молю» было все равно что увидеть ожившую статую. У Саши округлились глаза. – А если достанешь, он пообещал денег мне дать на лечение. Я ему не верю, гниде, кинет он, даже не сомневаюсь. Но вот то, что не убьет – это точно. А я даже сейчас жить хочу. Даже сейчас. Жить! – запавшие антрацитовые глаза Игоря были похожи на раскаленные угольки, смотревшие на Сашу с отчаянием и надеждой. – Я сделаю, – шепотом сказал Саша. – Я все сделаю. – Сашон… – на антрацитовых глазах выступили слезы. А Саша смотрел на плачущего Игоря и понимал: даже если он и впрямь сделает все и спасет Игоря, тот снова его кинет. Поступит так же, как поступал не раз. Потому что Игорь не может иначе. Но Саша знал: он-то все сделает. Потому что тоже не может иначе. …Когда Саша выходил из комнаты, остававшийся в прихожей Владимир незаметно отлепил от стены жучок и положил в карман пиджака. *** Саша и Старший ужинали вместе. Прислуживали им, как обычно, два раба, затянутые в сбруи. Поначалу это Сашу шокировало, но он очень быстро привык, что рабы ходят во «втором круге» исключительно вот так: только в сбруях и кожаных шортах. Теперь это казалось ему вполне естественным, как и то, что рабы повинуются малейшему движению его руки. Впрочем, охотно повиновался ему только Михаил. А Олег, хоть и не выказывал открытого неповиновения, тем не менее, устраивал тихую фронду. Например, делал вид, что не замечает сашиных знаков что-то подать или убрать… Впрочем, Сашу сейчас это не волновало. Он осмелился заговорить со Старшим об Игоре и рассказать ему о кошмарной ситуации, в которой тот оказался. Старший лишь поморщился. – Эта гнида получила по заслугам. Саша склонил голову и промолчал. Старший внимательно посмотрел на него. – Ты что, хочешь спросить, не оплачу ли я его лечение? Мой ответ: нет. К твоему сведению: в жизни я помог очень многим. Даже тем, кто этого совершенно не заслуживал. Но милосердия к этой мрази во мне нет и не будет. Пусть подыхает. Саша снова промолчал, уставившись в тарелку. – Я вижу тебя насквозь, – медленно произнес Старший таким тоном, от которого у Саши побежали мурашки по коже. – Ты хочешь ему помочь. Несмотря на все его предательства и подлости. Мне не нравится это твое мягкосердечие. Не потому что оно плохо само по себе, а потому что в данном случае оно неуместно. Впрочем, можешь помогать этому… сутенеру из своих личных средств, их у тебя вполне достаточно, и ты волен тратить их по своему усмотрению. Но я не дам ни копейки. И запрещаю тебе даже заговаривать со мной на эту тему. Саша молча кивнул. На его лице не отразилось никаких эмоций. Старший нахмурился. – И вот что я тебе еще скажу, – заговорил он, делая знак рабу подлить вина в бокал, – ты еще очень молод и думаешь о людях слишком хорошо. Не питай иллюзий: если даже ты потратишь все, что у тебя есть, и этот Сидюхин выздоровеет, не думай, что он преисполнится к тебе чувством благодарности. Такие всегда думают только о себе. Он займется тем же, чем занимался и раньше: проституцией, распространением наркоты… А тебя он снова предаст, кинет, подставит, как только ему это покажется выгодно. Даже не сомневайся. Советую… нет, приказываю тебе: хорошенько запомнить мои слова. Саша склонил голову. Он знал, что Старший прав. Но перед его мысленным взором стояли запавшие антрацитовые глаза, полные отчаяния и молившие о помощи…