XVIII

века – классицизм, барокко – и нередко ходил на концерты старинной музыки. Современная музыка была ему безразлична. Порой он думал о том, что со стороны это выглядит сюрреалистично: шлюха, увлекающаяся поэзией серебряного века и старинной музыкой. Да еще сочиняющая стихи. Кстати, это его увлечение имело довольно неожиданные последствия. Однажды Игорь отправил его к клиенту, который хотел «мазохиста». Саша прибыл с соответствующей экипировкой: сбруей и прочими кожано-металлическими причиндалами, набором девайсов и дилдо. Возможно, Саше везло, но садо-мазо сессии всегда проходили у него без сучка и задоринки. Именно bdsm-щики оказывались самыми адекватными клиентами, тогда как среди «ванили» встречались редкостные ублюдки, после которых пару раз приходилось отлеживаться в постели и даже прибегать к услугам доверенных врачей (такие у Игоря тоже имелись). Но в этот раз страждущим bdsm оказался тип лет 45-ти с весьма узнаваемой физиономией. Он был довольно известным представителем попсы, и на пятом десятке все еще прыгал по сцене, изображая из себя нежного мальчика и исполняя слащавые песенки. Его аудиторией были, в основном, возрастные матроны. Стареющий поп-идол скрывал свою ориентацию, хотя слухи про него ходили всегда (ну а про кого они не ходят?) Когда Саша явился к этому деятелю культуры, тот был уже изрядно пьян. Да еще, похоже, и под кайфом. Саша мысленно приготовился к худшему. Именно такие клиенты бывали самыми «грязными», их запросы даже у любившего унижения Саши порой вызывали отвращение. Но этот клиент был настроен неагрессивно. И вообще, вся «bdsm-сессия» с великовозрастным мальчиком свелась к нескольким истерикам, жалобам на то, что его никто не любит и никому он, такой хороший, не нужен, и что кругом одни заговорщики, которые мечтают сжить его со свету, а продюсер – конченый мудила, не понимающий, какой драгоценный талант оказался в его руках. Саше и к такому было не привыкать, он нередко выступал в качестве жилетки для плачущих мужиков, внешне богатых, успешных и служивших предметом зависти для окружающих. Разговор с поп-звездой незаметно свернул на поэзию. Поп-звезда принялся цитировать Северянина, Саша подхватил, потом перешли на Гумилева, а затем Саша признался, что грешит стихосложением (хотя обычно старался клиентам ничего о себе не рассказывать). Несостоявшийся пьяный доминант потребовал, чтобы Саша прочел ему стихи. Саша, будучи уже тоже подвыпившим (хотя старался не злоупотреблять), стал читать свои вирши. Поп-идол расчувствовался, заставил Сашу записать эти стихи на салфетке (больше ничего под рукой не нашлось). Саша записал, да и забыл. Мало ли он пьяных чудиков видел. Никакого секса в ту ночь так и не случилось. Клиент повсхлипывал, да и заснул, уткнувшись Саше в плечо. Но буквально неделю спустя этот же клиент заказал его снова. Теперь он был почти трезв, его интересовали игры с дилдо, что Саша с блеском и проделал. А потом поп-идол вдруг заявил, что он кому-то показал сашины стихи и какие-то ребята заинтересовались на предмет сотрудничества с ним как автором текстов. Тут же, в половине второго ночи, поп-идол позвонил «классному чуваку» и передал Саше трубку. Судя по голосу, чувак уже был пьян и с трудом понимал, что от него хотят. Но уже через пару дней Саша встретился с парнями, которые мутили создание какой-то группы. Стиль группы был весьма неопределенным, что-то там техно, рейв, хаус, поп, глэмрок и еще куча вещей, которые ничего не говорили Саше, пребывавшему в мире музыки

XVIII

века. Сашу будущие звезды сразу квалифицировали как «лоха», но сказали, что «тексты клевые, зашли» и надо бы еще парочку «под вот это». То, что дали прослушать Саше, музыкой в его понимании вообще не было. Он был уверен, что ничего не напишет. Но, к своему удивлению, написал. Как всегда – о своем, просто незаметно для себя подстраиваясь под ритм.

Вот так началось сотрудничество Саши с модными группами. Они распадались, почковались, но сашины довольно депрессивные тексты пользовались у них неизменным спросом, и некоторые из них даже прорывались в радиоэфир, с чего Саша имел небольшой доход. Конечно, это были гроши по сравнению с его основным заработком, но ему этот маленький доход приносил куда больше радости, чем стодолларовые купюры в конверте от Игоря.

Саша часто думал о том, чем будет заниматься после универа. Да, он неожиданно стал пользоваться большим успехом среди клиентуры Игоря. Это казалось странным, ведь в ассортименте у Игоря имелись действительно настоящие красавчики, и Саша на их фоне смотрелся невыразительно. Но он брал другим. Точнее всем вместе. Задумчивым лицом, жестами, мимикой, модуляциями голоса, невыразимым внутренним обаянием. Наконец, своими странными серыми глазами, то полными прозрачного покоя, отрешенности, то вдруг наполнявшимися сверканием и присутствием чего-то нечеловеческого, грозного – пугающего и завораживающего одновременно.

Те, кто был с ним раз, хотели быть с ним еще и еще. И рекомендовали другим. Пользуясь этим, Игорь безбожно задирал расценки на услуги Саши, но все равно был вынужден ограничить круг клиентов. В конце концов, Саша учился в универе (где о его подпольной блестящей карьере, по счастью, не догадывались, считая его просто «гламурным педиком»), да и Игорь жестко следовал своему правилу, по которому его мальчики всегда должны быть свежими, отдохнувшими, выхоленными, чтобы не ударить лицом в грязь перед взыскательными клиентами. Но все же график «работы» у Саши был напряженным.

Он прекрасно понимал, что карьера «мальчика по вызову» продлится недолго. Да и вообще, из этого «бизнеса» лучше убраться – чем раньше, тем лучше. Но он также понимал: Игорь его просто так не отпустит. Слишком большой доход Саша ему приносил. Да Саша и не хотел уходить от Игоря. Как ни странно, он по-своему продолжал любить Игоря, считал его своим хозяином, тем, кто охранял его внешний мир, давая возможность пребывать в мире внутреннем. В мире поэзии, старинной музыки, в мире, который существовал вне времени и в котором так прекрасно было затворяться…

Но неожиданно у Саши появился постоянный партнер. И это был вовсе не Игорь. *** Подмосковье, октябрь 2007 года Саша, сложив руки замком и склонив голову, ждал Мурзина в коридоре. Ему было тревожно. Крепость, защищавшая его внутренний мир, рушилась. Саша вовсе не был беспомощным аутистом. Он умел действовать решительно. Но ему была необходима санкция сверху. Санкция Хозяина. Такие люди, как Саша, могли быть отличными заместителями, высококлассными вторыми пилотами. Они могли творить чудеса, но рядом с ними должен был находиться Старший. Командир. Господин. Хозяин. Тот, кто будет отдавать приказы или давать санкцию. Хотя бы кивком головы. Или даже легким движением ресниц. Без присутствия такого человека люди, подобные Саше, впадают в ступор или в панику, становятся беспомощными или же идут вразнос, словно взбесившиеся роботы. И Саша чувствовал, что внутри него нарастает паника. Он не понимал, как ему поступать. Раньше было просто: Хозяин – Игорь. Но Игорь отдал его Владу за свои собственные долги. Игорь в понимании Саши был вправе это сделать. Но все в Саше восставало против этого. Формально его хозяином был Влад, но Владу он не был нужен как раб. Влад приобрел его, причем нечестным путем для совершения нечестного поступка. Он шантажировал Игоря, он обманом выудил у Саши расписку в несуществующем долге. Нет, Влад не мог быть его Хозяином. Его Хозяином по-прежнему был Игорь, но Игорь от него отказался. И это ставило Сашу в тупик. И был еще Мурзин. Но Саша не понимал, как к нему относиться, ведь его направили к Мурзину лишь разыгрывать роль покорного раба… Конечно, для любого другого человека все эти рассуждения казались бредом. Шизофренией. Но для Саши это была реальность. Так он мыслил. Так он жил. И не мог мыслить и жить иначе. Потому что не мог. Саша чувствовал, что Мурзин медленно овладевает им. Овладевает не физически. В Мурзине было то, чего не было в Игоре. Игоря Саша сам выбрал своим Хозяином. А Мурзин даже не спрашивал ни о чем Сашу. Он просто имел на него право. И был еще Йен… Йен, словно холодный ураган, вторгшийся сквозь щели в защитных сооружениях, возведенных Сашей и угрожающий теперь разрушить их до основания. Вся сложная система защиты, которая казалась такой надежной, рушилась. Происходило именно то, чего Саша боялся, и чего, он надеялся, никогда не случится. И когда Мурзин, поговорив с кем-то по телефону, приблизился к ожидавшему его Саше, тот почувствовал, что к нему приближается Хозяин. Господин. Который получил его по праву сильного. Он смотрел в глаза высокого, мускулистого мужчины, в которых бушевало черное пламя, и его охватывал трепет страха и восторга. И желания – принадлежать этому человеку. Потому что ему нельзя было не принадлежать. Саша и не подозревал, что в этот самый миг Мурзин тонул в бездонной прозрачности его серых глаз. Они властно притягивали Мурзина к себе, и тот снова ощутил непреодолимое желание обладать этим парнем. Не только его телом. Но и его мыслями, его душой, полной прозрачного сумрака. Душой, в которой скрывалось нечто странное, пока еще спящее, но полное угрозы и силы. То, что иногда прорывалось сверканием молний в серых глазах. Мурзин чувствовал, что этот странный парень и сам не понимает, что в нем таится. И чем обернется пробуждение того, что таилось в глубине серых озер, что скрывалось за туманами, так часто возникавшими в серых глазах. Это была пугающая, захватывающая неизвестность. И Мурзину хотелось шагнуть в нее. Чтобы сразиться с неведомым и выйти победителем. Хотя почему-то он был совсем не уверен в своей победе. – Идем, – властно приказал Мурзин, очнувшись от наваждения. Тяжелым шагом шел он по мрачному коридору. Саша шагал рядом, чуть отстав, как и положено сабу. Он предчувствовал, что сейчас его введут в ту самую комнату, где он уже был. Что ж, он был готов. Удары по спине, по ягодицам… Они хотя бы отчасти восстановят мир, разрушенный ветром неопределенности. Помогут двигаться дальше. Они действительно вошли в ту самую подземную комнату. Но там произошло совсем не то, что ожидал Саша. В комнате стояли два уже знакомых Саше раба в сбруях. Кроме сбруй на них были лишь черные стринги. При виде Старшего они опустились на колени и склонили головы. Взгляд Старшего стал тяжелым, из глаз, казалось, вырывались языки черного пламени. Он подошел к стоявшему на коленях Олегу. – Ты. Раб покорно склонился еще ниже, а затем поднялся, как будто ожидая, что его поведут на эшафот. Саша почувствовал себя плохо и неуютно. Ему хотелось оказаться на месте раба, которого, наверное, сейчас будут наказывать, потому что тогда было бы все ясно, и это принесло бы желанное успокоение. В комнате стояли два кожаных кресла, одно – массивное, с высокой спинкой, другое поменьше. Старший сел в большое кресло, жестом приказав Саше сесть в кресло поменьше. Саша еще больше растерялся и робко уселся на краешек кресла. – Не так, – процедил Геннадий. – Откинься на спинку. Руки опусти на подлокотники. Подними голову. Расслабься. Вот так. Саша послушно выполнял его приказания. Хотя последнее приказание далось ему с трудом. Расслабиться. Это оказалось самым сложным. Саша помнил слова Мурзина о том, что тот хочет завести себе «Младшего партнера» и что рассматривает Сашу как основного кандидата. Тогда Саша не придал этим словам значения. Но теперь, вспомнив их, он пришел в смятение. Ему отчаянно захотелось вернуться в привычную роль раба, в которой он чувствовал себя уверенно и уютно… Саша пытался расслабиться, но побелевшие пальцы вцепились в подлокотники кресла. Он не мог… Он не понимал, как себя вести. Но тут Старший повернул к нему голову. – Я твой Господин, – медленно произнес он. Эти три слова вернули Саше почву под ногами. Он облегченно вздохнул и откинулся на спинку кресла. В его мире вновь был Господин. Трех слов оказалось достаточно. Мурзин слегка нахмурился, как будто ему что-то не нравилось. Но ничего не сказал, только махнул рукой, приказывая начать. Михаил, который все это время пристально смотрел на Сашу, склонил голову, взял со стола зажимы для сосков, соединенные цепочкой и надел их на соски Олега. Тот скривился от боли, стиснул зубы. Михаил медленно стал поворачивать зажимы. На лице светловолосого раба была боль, он стонал сквозь зубы. Лицо Старшего оставалось бесстрастным. Саша смотрел отрешенно, ему казалось что он видит сон. Никогда прежде ему не доводилось быть зрителем на bdsm-развлечениях. Он всегда был участником. И теперь происходящее завораживало его. Оба раба как будто танцевали странный танец, то плавный, то с каким-то рваным ритмом. Младшему рабу вставили в рот кляп, Михаил заставил его согнуться, просунул туловище между двумя горизонтальными досками и ловко привязал его руки к верхней доске. Он бросил вопросительный взгляд на Старшего, тот кивнул. Раб взял со стола огромный фаллоимитатор, плавно подошел к обездвиженному Олегу и принялся вводить в него. Тот взвыл, дернулся, но раб упорно продвигал черную резиновую штуковину вглубь. Олег дергался, издавал утробные звуки, на лице была написана мука, и тогда Старший, не вынимая фаллоимитатора, взял флоггер и нанес по маленьким, изящным ягодицам Олега несколько свистящих ударов. Тот снова издал утробное рычание и было непонятно, что больше в этих звуках – боли или наслаждения. Саша как завороженный следил за происходящим и вдруг осознал, что испытывает удовольствие от этого зрелища. Это его напугало. По-настоящему напугало. Свой мазохизм, любовь к боли и унижениям он с самого начала принимал спокойно, как нечто естественное. Но сейчас… неужели в нем было и садистское начало? Сашу прошиб пот. Он совсем не хотел этого. Нет, нет! Только не это! Ему вспомнились слова одного опытного Мастера, к которому Игорь в свое время отправил Сашу «на стажировку». «В каждом сабе дремлет Дом, но мало в ком из сабов Дом просыпается». И сейчас Саша чувствовал, что в нем просыпается что-то темное, неведомое, опасное, оно восстает откуда-то из-под чрева и начинает медленно, но верно завладевать его телом, его сознанием. Нет, он не хотел этого, не хотел! Но его тело говорило об обратном. Член окаменел, зрачки расширились. Саша был напряжен, но не от растерянности, а от увлечения зрелищем, которое разворачивалось перед его глазами. Мурзин бросал на него быстрые взгляды, пряча улыбку. «Он все-таки подходит», – чуть слышно пробормотал он. – Расслабься! – повторил он властно. – Это зрелище для тебя, ты должен принимать его как нечто само собой разумеющееся. – Да, Господин, – тут же пробормотал Саша, снова откидываясь на спинку кресла. Широкая, жесткая рука Старшего накрыла его ладонь. Саша вздрогнул, как будто по его телу пробежал электрический ток. Ему вдруг показалось, что он растворяется в силе, мощи и власти человека, который сидел рядом с ним и чья рука так уверенно, по-хозяйски лежала на его руке. Он смотрел на происходящее глазами Старшего. Смотрел, как наказывают раба, как его спина покрывается красными полосами, но, когда его освободили от пут, то оказалось, что раб возбужден, что он умоляюще смотрит на Старшего, но умоляет вовсе не о пощаде, а о другой милости… Господин холодно улыбнулся и знаком приказал рабу подползти. – Возьми у него,- приказал он, указывая на Сашу, который от этих слов обомлел. Он не привык, чтобы у него брали. Только Игорь в самом начале их знакомства… А в глазах раба мелькнуло нечто, похожее на ненависть. Всего лишь на долю секунды, но было понятно: раб не хочет признавать Сашу. Саша для него никто. И тут же на раба посыпался град пощечин Старшего. Раб зажмурился, подполз к Саше и взял в рот его стоявший колом член. Саша снова откинулся на спинку кресла, его грудь тяжело вздымалась. Происходящее казалось ему нереальным. Сейчас он действительно не был рабом. Но кем? Он и сам незнал. Незнакомое доселе чувство собственного превосходства и власти буквально разрывало ему грудь. И в то же время присутствовал страх. Страх, как будто он сорвался и летит в бездну, из которой больше не будет возврата. Старший невозмутимо наблюдал за парнем. Но за этой невозмутимостью скрывалась радость. Он видел взгляд Саши, в котором появилась властность и желание повелевать. Но не исчезло и желание покоряться. Старший видел это, он слышал это в участившемся дыхании парня, открывавшего для себя прежде неизвестный мир, он чувствовал наслаждение, которое испытывает этот парень от новых ощущений – даже не физических, а более глубоких, словно открывает в себе нечто новое, удивительно привлекательное и одновременно опасное. Это зрелище завораживало Старшего. И не только его. Михаил остановившимся взглядом смотрел на Сашу, и во взгляде раба была растерянность, словно он тоже перестал понимать, а как, собственно, вести себя с этим молодым сабом, вошедшим в их мир по воле Старшего? Саша не видел, скорее чувствовал устремленные на него взгляды. Жар наслаждения хлынул снизу, заполняя тело, которое изогнулось, подалось вперед и излилось в рот раба. Саша опустил расфокусированный взгляд и как сквозь туман увидел взгляд раба – колючий, враждебный. Он вдруг понял, о чем говорил ему Старший. Этот раб брал у него в рот только потому, что так приказал Старший. Приказов Саши он выполнять не станет. Нет, Саша вовсе не собирался отдавать никаких приказов. Он привык, чтобы приказы отдавались ему, а он их выполнял. Но теперь ему дали почувствовать нечто новое. Вкус обладания. Вкус власти. И этот вкус был слишком сладок, чтобы его можно было забыть. Что-то изменилось бесповоротно. Изменилось внутри Саши. И он снова испугался, не понимая, что с этим делать. Ему нужна была точка опоры. Нужен был кто-то, кто вернет привычное, пусть и иллюзорное чувство защищенности. Он взглянул на Старшего, и тот улыбнулся – широко и понимающе. – Идем, – приказал он, вставая с кресла. Саша повиновался. Приказ его успокоил. Все оставалось по-прежнему. Ему приказывают, он повинуется. Он в знакомом мире, где он чувствует себя уверенно и… свободно. И вновь перед глазами Саши мелькнуло лицо Йена. Нет, никогда тот не поймет, что на самом деле значит истинная свобода, в каких темных глубинах рабства и подчинения она рождается и в каких бездонных пропастях пребывает. Это подлинная свобода, которую не пронизывают тысячи нитей бесконечного самоутверждения и борьбы. Старший привел его комнату, где Саша еще не был. Это тоже была спальня, но Саша даже не рассмотрел ее, потому что его резко повалили на огромную кровать и ловко привязали черными лентами к спинке. Саша не сопротивлялся. Глазами, полными обожания, он смотрел на склонившуюся над ним мускулистую фигуру, полную силы и власти. Да, он хотел принадлежать именно этому человеку. Потому что этот человек владел им по праву. По праву, которое выше всяких договоров. – Мой, – прошептал этот человек. Сильные руки припечатали Сашу к кровати. Саша сам развел ноги, открывая доступ к себе. Человек выпрямился, его пальцы впились в Сашины ягодицы, и Саша услышал стон, похожий на рычание. – Мой… мой… Саша полуприкрыл глаза, но тут же услышал. – Смотри на меня! На меня! Я хочу видеть твои глаза! Твой взгляд! Саша смотрел на Старшего, чуть приоткрыв пухлые губы, обнажая белые зубы. – Ты… ты… – выдохнул тот. –Ты создан для меня! Ты станешь тем, кем ты должен быть! Он обхватил Сашу за бедра, и тот почувствовал резкую боль. Он не был ни смазан, ни растянут. Но ему было не привыкать. Он сталкивался еще и не с таким. Но сейчас ему было жутко. Захватывающе жутко. Этот человек с властным, словно выбитым из гранита лицом и глазами, в которых полыхало черное пламя, овладевал им. Овладевал не только физически, проникая все глубже и глубже. Он делал его своим, даря мучительную, раздирающую боль и утверждая тем самым свое право на него. Саша, чьи мышцы в первый момент инстинктивно стянулись, теперь расслабился и даже подался вперед Но Старшему это не понравилось. Он дал Саше пощечину и тот догадался: Старшему не нравится, когда ему поддаются. Он должен завоевывать. Он – хищник, который не питается падалью. Боль вернулась. Но теперь она взрывалась в глазах фонтанами ослепительных брызг, она овладевала телом, и это было в тысячи, миллионы раз лучше чем то, что доводилось испытывать Саше с самыми изощренными партнерами. По большому счету, сейчас ничего особенного не происходило. Сашу просто трахали в самой обычной позе, безо всяких приспособлений. Ну, разве что руки привязаны к кровати, но что в этом такого? Но все было необычно. Никогда еще Саша не чувствовал, что он сливается с партнером в единое целое. Что он как будто растворяется в нем. Это невероятное чувство принадлежности и вместе с тем ощущение причастности к власти и силе сводили с ума, заставляли стонать от вожделения, забыть себя и позволять вторгаться, вторгаться в свое тело подлинному властелину. И когда тот изогнулся, зарычал и начал изливаться внутрь, Саша почувствовал, что и у него подходит. Прикосновений тела Старшего было достаточно, чтобы струя спермы взлетела вверх. И тут же последовал удар пощечины. – Я не разрешал тебе этого, – прорычал властелин. – Прости меня, – пролепетал Саша, не столько от страха, сколько от восторга. – На первый раз… Потому что ты мой… Мой… – зубы властелина до боли впились в мускулистое плечо, словно желая оставить на нем несмываемую метку, а Саша наслаждался болью, понимая, что теперь он принадлежит этому человеку, в глазах которого полыхает черное пламя… Человеку, подарившему ему то, чем он никогда прежде не обладал… Но Саша знал, что любит другого.