Убит… Странно, но Саша не чувствовал, что Эм мертв. Он чувствовал, что Эм жив, просто уходит. Уходит все дальше, чтобы ждать его где-то далеко, в прозрачном пространстве, полном света. Эм, не пощадивший себя ради его спасения, готов был теперь ждать столетия, вечность, чтобы вновь встретиться с ним.

- Нет, – зарычал Саша. – Нет! Ты не уйдешь. Я запрещаю тебе!

Прозрачное серое пространство как будто всколыхнулось ветром. Эм остановился, обернулся. Он смотрел на Сашу с грустной улыбкой, а затем повернулся и снова двинулся прочь, в бесконечную даль, где на горизонте сверкал иной мир. Саша застыл. Он знал, что Эму будет лучше в том сверкающем мире, но он также знал, что Эму будет не хватать его. Его, Саши. Но он… он ведь не был готов отдать Эму всего себя. Он… он любил другого. Любил? Любил… Саша уже сам не понимал. И снова в его сознание ворвалась ослепительная вспышка, осветившая самые потаенные его уголки. Эта вспышка как будто достигла и Эма, уходившего все дальше сквозь прозрачное пространство, и тот снова остановился и оглянулся. – Ты видишь, – глухо произнес Саша. – Ты сам видишь. Возвращайся. Ты должен быть со мной. – Я буду с тобой, – произнес Эм. – Но сейчас я лишний. Я сделал то, зачем пришел. Я ухожу вовремя. Если ты… любишь меня, отпусти. Отпусти! Саша смотрел на Эма. В его глаза. Он знал, что в его власти удержать Эма. Достаточно отдать приказ, и Эм повинуется. Но он знал, что Эм прав. Прав… Путь Эма в этом мире завершился. Если он останется, то будет просто блуждать в бесконечных джунглях земной жизни. И даже если они будут рядом, это ничего не изменит. Лишь добавит страданий им обоим: на сей раз совершенно не нужных, напрасных. Любовь не знает расстояний, не знает времени. Любви подвластны все миры. Любовь выше, неизмеримо выше чем совокупление двух тел, даже выше чем земная опьяняющая страсть. Любовь нельзя втиснуть в прокрустово ложе земного мира. Нельзя связять ее тугими узлами. Любовь… И вновь в голове Саши зазвучали старые стихи. Но теперь они звучали по-новому. Теперь они были полны нового смысла, открывшегося ему здесь, в джунглях, срели свиста пуль и коротких автоматных очередей:

Еще промчатся миллиарды лет,

Вселенная успеет умереть,

И вновь взорваться брызгами комет,

И в собственном огне опять сгореть,

Уже не будет никакой Земли,

Иная твердь, прекрасная как сон,

Помчится сквозь бескрайние миры

По ленте нескончаемых времен.

И нас не будет. Вместо нас придет

Иное что-то, вспыхнув бездной звёзд,

Чтобы затем исчезнуть в свой черед –

Закон вселенных холоден и прост.

Но мы однажды встретимся с тобой,–

Что нам миры с пустою их игрой!

– Я отпускаю тебя, – тихо произнес Саша.

====== 47. “Я ОТПУСКАЮ ВАС” ======

ГЛАВА 47. «Я ОТПУСКАЮ ВАС» Подмосковье, май 2008 года Саша стоял в гостиной у окна, за которым вдали была видна синяя гладь Клязьминского водохранилища и зеленые пространства вокруг. Даже уродливые элитные поселки в этот погожий день поздней весны не уродовали пейзаж, а казались вполне живописными. Саша покинул этот дом, когда из окна открывался унылый вид на светло-серое небо, темно-серое водохранилище и дурацкие строения, обнесенные заборами. Теперь же все вокруг было полно жизни и радости. Всё изменилось. Как и в жизни Саши. Жизнь заложила слишком лихой вираж, от которого захватывало дух. Жизнь изменилась. И он сам изменился. Но ему было от этого не легче. Наоборот, ему даже хотелось вернуть то время, когда от него ничего не зависело. Когда всё за него решали другие, а он уходил в свои тайные миры. Но теперь и тайные, и явные миры стали единым целым. Между ними больше не было бастионов и преград. И не было тех, кто принимал за него решения. Теперь решать должен был он сам. И только он. Саша повернулся. Перед ним стояли Олег и Михаил. На них были темные футболки, темные джинсы, а не сбруи как раньше. На Саше была темно-синяя рубашка и темные брюки. Лицо слегка осунулось, волосы немного выгорели на африканском солнце. И светло-серые глаза как будто еще больше посветлели. В них теперь была холодная ясность. И уверенность, которой никогда прежде не было. – Ступайте, – произнес Саша глухим голосом (и даже голос его стал звучать как будто ниже, чем прежде). – Ступайте. Я приму решение и объявлю его. Оба раба склонили головы и беззвучно вышли из комнаты. Саша проводил их нечитаемым взглядом. Но когда дверь за ними закрылась, на его губах появилась слегка удивленная и в то же время горькая улыбка.

«Я приму решение и объявлю его вам»

Эти слова прежде было невозможно представить в его устах. Да он и сам не мог их себе представить. Это были слова другого человека из другой вселенной. А теперь он ронял их спокойно, холодно, уверенно. Но это не значит, что они давались ему легко. *** Бенин, автотрасса, май 2008 года Путь из африканских дебрей в Москву оказался тяжелым. Во всех смыслах. Бой в джунглях, гибель Эма. Вождь тогда сказал, что Эм будет похоронен с почестями, ибо он доказал, что является белым львом, служившим Посланцу. Саша знал, что вождь не лжет. Более того, теперь он знал, что тело Эма с почестями сожгли на погребальном костре. Он не присутствовал при этом (они с Эриком и его людьми ушли еще той ночью). Но он просто знал, что это произошло. Это не было мистическим видением, это было просто знание. Неопровержимое как свершившийся факт. А потом… потом были странные вещи. Долгий переход через джунгли. Они смогли оторваться от преследователей, которым преградило путь воинственное племя. Лишь на рассвете они вышли к реке, переправились на плоту, при этом плот пришлось гонять туда-обратно четыре раза, чтобы перевезти всех. На другом берегу их поджидали джипы, на которых они долго двигались по бездорожью, а затем вышли на пустынную трассу. Саша за все это время не проронил и двух слов. Он не был в прострации, совсем наоборот, ощущал невероятную ясность сознания. И невероятное спокойствие. Часть его существа скорбела об Эме, как скорбит любой человек об утрате близкого. Но он знал, что Эм продолжает жить. И что они встретятся, даже если вселенная сгорит в грандиозном космическом пожаре. Именно это ясное знание дарило ему невыразимое спокойствие. И уверенность в своих силах. Нет, Саша вовсе не чувствовал себя сверхчеловеком, у него не открылось никаких паранормальных способностей. Кроме, пожалуй, внутреннего зрения, дарующего знание того, что скрыто от других. И понимания, что нужно учиться и усваивать уроки. Он усваивал болезненные, даже жестокие уроки Старшего. И он усвоил урок, который преподал ему Эм. Надо жертвовать. Жертвовать собой во имя других. Сидевший на переднем пассажирском сидении Эрик снова разговаривал с кем-то по спутниковому телефону. – Движемся в Котону. Это в Бенине, там аэропорт, – закончив разговор, обернулся Эрик к Саше. – Там ждет Майкл и еще двое ваших. В Россию тебе возвращаться опасно. Полетишь снова на Сицилию. Там ждет Йен. Пухлые губы шевельнулись, брови нахмурились. – Йен достал уже своими звонками, может, поговоришь с ним? Здесь уже безопасно, даже если сигнал засекут. Саша молча покачал головой. Зеленые глаза пристально смотрели на него. – Он ведь не отстанет, – многозначительно произнес Эрик. – Знаю, – тихонько вздохнул Саша. – Но сейчас не время. Не время. Ему надо было осмыслить всё, что случилось. И не просто осмыслить, но принять. Слишком всё изменилось. Слишком. Когда Йен поймет, что прежнего Саши больше нет, как он это воспримет? Саша боялся встречи с Йеном, хотя и рвался его увидеть. Чтобы понять, что будет дальше. Вполне возможно, они увидятся уже вечером. До Котону пара-тройка часов езды, перелет до Палермо займет часов пять… Да, уже вечером он, скорее всего будет в Казиньяно. В гостях у старого Гора, которого он успел полюбить. Гора ожидает удар: он был очень привязан к Эму. Но старики, как ни странно, довольно легко переносят смерть молодых людей. Сердце Саши ныло при мысли о Старшем, который находился в тюремной камере. В том числе по милости Йена. Последняя встреча Саши с Йеном завершилась пощечиной. Это была первая пощечина, которую Саша дал кому-то в своей жизни. И это была пощечина человеку, которого он любил. Тогда он еще лелеял надежду… непонятно на что. Но африканская эпопея слишком многое в нем изменила. И он знал, что след от пощечины останется. Скорее всего, навсегда. Потому что подлость не прощается, а Йен поступил подло. И сейчас Саша не мог представить себя в объятиях Йена, а тем более, в постели с ним, потому что это было бы предательством по отношению к Старшему. Старший… Саша знал, что Старший пока держится. Это было всё то же знание, полученное непонятно как. И Саша знал, что силы Старшего на исходе. Что он держится только мыслями о нем, Саше. – Эрик, – тихо сказал он. Тот обернулся, зеленые глаза внимательно смотрели на Сашу. – Я не успел сказать тебе спасибо за всё. – Я лишь отдал долг, – Эрик едва улыбнулся, глаза не отрывались от Саши, словно пытались прочитать что-то на его лице. – За то, что ты сделал тогда в Москве. – На самом деле и там, в Москве, ты попал в переделку из-за меня. – Неважно. Если бы не ты, меня бы не было в живых. – Меня тоже не было бы в живых, если бы не ты. – Значит, мы квиты, мистер Забродин, – Эрик ухмыльнулся, но эта улыбка не вязалась с его взглядом, как будто он что-то недоговаривал. И Саша видел это. Видел. – Есть ведь еще что-то? – тихо спросил он. Лицо Эрика окаменело. – Есть что-то еще, – теперь слова Саши прозвучали утвердительно. – Есть, – после паузы, сказал Эрик. – Есть еще одна причина, по которой я отправился за тобой. Но об этом тебе должен рассказать не я. Саша нахмурился. – Это ведь не касается Йена, так? Эрик вздрогнул. Он видел, что перед ним сидит вовсе не тот мальчишка, которого он повстречал в Москве. Это был совсем другой человек, казалось, наделенный нечеловеческой проницательностью. – Нет, это не касается Йена. Саша поджал губы и промолчал. Эрик тоже предпочел не развивать эту тему. Отец сам должен всё рассказать сыну. Если отец этого захочет. Но, взглянув в серые глаза, Эрик понимал, что выбора у отца не будет. Оставшуюся часть пути до Котону они провели в молчании. Саша снова чувствовал слабость и головокружение. Рана давала о себе знать. Хотя что значила эта рана по сравнению с тем, что произошло… И что уже не исправить и не изменить. Когда они въезжали в пригороды Котону, производившие угнетающее впечатление трущобами и беспросветной нищетой, вновь зазвонил телефон Эрика. – Да. Кто? Вы? Вы? С какой стати? Эрик повернулся к Саше. – Звонит Вертье. Шишка из французской контрразведки. Требует разговора с тобой. Светлые брови чуть удивленно поднялись. Но в серых глазах по-прежнему была прозрачная безмятежность. Саша протянул руку к телефону. *** Аэропорт Котону, май 2008 года Михаил, еще не оправившийся от ранения, сидел с костылем на ступеньках трапа небольшого самолета, двигатели которого уже работали. Как только его сына доставят в аэропорт, они сразу взлетят и отправятся на Сицилию. Там, правда, Хейден, ну и черт с ним! Сыну нельзя возвращаться в Москву. На Сицилии он будет в безопасности. Ему не позволят и носа высунуть из крепости. А уж Хейдена он к сыну и близко не подпустит. Лично не подпустит. Если надо, то пристрелит его. Потому что отныне он всегда будет рядом с сыном. Он не отойдет от него. Хоть на костыле. Не отпустит. Больше никогда! Но… мысль о предстоящей встрече пугала. Сыну предстояло всё узнать. И что сын скажет ему? Может быть, просто даст пинка под зад. Что ж, он устроится за воротами. За каким-нибудь мусорным баком, и оттуда будет охранять сына. Даже если тот не захочет его видеть. Но что-то подсказывало Михаилу, что всё будет иначе. Совсем иначе… Наконец, три забрызганных грязью джипа въехали на летное поле. Михаил с трудом поднялся, опираясь на костыль. Из первого джипа сиденья выскочил Эрик и сразу бросился к Михаилу и крепко обнял. – Ты как? – выдохнул Эрик. – А он как? – спросил Михаил, снова переводя взгляд на джип. Из задней дверцы вылез Саша: бледный, осунувшийся. Михаил вздрогнул. Сын изменился. И дело было не в болезненной внешности. В нем не было прежней отрешенности. Теперь взгляд был прозрачным и в то же время пронизывающим, походка пружинистой, движения точными, уверенными. Он напоминал сжатую пружину, в которой собрана невероятная энергия … Михаил почувствовал страх. Страх перед человеком, который был его сыном, но в то же время кем-то другим, доселе незнакомым – сильным, властным, проницательным. Таким людям невозможно лгать, умалчивать о чем-то. Михаил крепче прижался к Эрику, глядя на приближающегося сына как на судью, который должен огласить приговор. – Здравствуй, – послышалось сквозь рев двигателя. – Спасибо, что пришел за мной. – Неудачно пришел, – Михаил сглотнул слюну, нервно улыбнулся. А затем склонился перед сыном. – Пора лететь, – сказал он нервно. – Коридор до Палермо уже выделили. Сын на мгновение замер. – Нет. В Москву. Михаил уставился на Сашу, решив, что не расслышал его слова из-за рева двигателя. Эрик поджал губы, и еще крепче обнял Михаила. – Что? – Михаил пытался перекричать рев двигателя. – Почему? Почему в Москву? – Если я не вернусь, Старшего убьют. – Звонил Вертье! – Эрик буквально прокричал эти слова в ухо Михаила. – Они разговаривали! – он кивнул на Сашу. Михаил вздрогнул. Он всё понял. – Это ловушка! Это ловушка, сынок! – заорал он, позабыв, что Саша даже не знает, что является «сынком». – Нет! В Москву нельзя! Тебе нельзя. Ответом ему был острый как клинок шпаги взгляд серых глаз. Михаил открыл рот, но слова замерли у него на губах. Он смотрел в глаза сына и с изумлением и даже страхом понимал, что отговаривать того бесполезно. Неумолимость в серых глазах была несокрушимой. Колени дрогнули, он медленно стал опускаться, но его подхватил Эрик. – Ты что, сам не видишь? – тихо спросил он (точнее, прокричал в ухо). – Видел бы ты, что видел я… Михаил не знал, что именно видел Эрик. Но ясно осознал: противиться воле сына, внезапно приобретшей твердость стали, бесполезно. – Измените план полета! – произнес Саша, обращаясь не то к Михаилу, не то к Эрику. – Летим в Москву. – Извини, приятель, – ухмыльнулся Эрик. – Мне и моим парням в Москве делать нечего. Нам нужно попасть в Палермо. Москва в этот маршрут не вписывается. – Хорошо, – холодно произнес Саша. – Мы сделаем посадку в Палермо. Он поднялся по трапу бизнес-джета. В салоне он увидел Владимира и Олега, сидевших в креслах рядом друг с другом. На секунду остановился. Олег и Владимир поднялись. Саша удивленно посмотрел на них, молча кивнул и сел в кресло в другом конце салона. Михаил с трудом шел за ним, опираясь на костыль. По-хорошему, ему требовались два костыля, но он наотрез отказался от второго. Это было старое убеждение: чем тяжелее будет поначалу, тем проще и быстрее дело пойдет дальше. Утверждение более чем спорное, но Михаил следовал ему всегда. Эрик и его люди расположились в начале салона. Самолет начал разбег. Саша чувствовал напряжение. Ясным внутренним зрением он увидел, что у всех троих есть, что ему сказать. И он угадал, что проще начать с разговора с Олегом и Владимиром. Когда самолет набрал высоту и болтанка уменьшилась, Саша окликнул сладкую парочку, указав на кресла напротив тех, в которых сидели он и Михаил. Воцарилось тягостное молчание. – Мне нужно сказать спасибо вам за то, что вы прилетели, – заговорил Саша, видя, что собеседники виновато отводят глаза. – И я, правда, благодарен вам. Я не ожидал. И это, поверьте, очень важно для меня. Я не могу это не оценить. – Хотелось как-то… – заговорил Владимир, пытаясь подобрать нужное слово. – Искупить вину, – спокойно закончил за него Саша. – Я понимаю. И принимаю. Просто принимаю. С радостью. Я хочу, чтобы прошлое было закрыто. Из памяти трудно что-то вычеркнуть, но не должно оставаться зла. – А что толку, что мы шли к тебе, – горько усмехнулся Владимир. – В итоге-то вон оно как… – Вы спасали его, – Саша указал на сидевшего рядом напряженного Михаила. – Вы делали то, что должны были делать. Он ронял эти слова спокойно и холодно. Без фальшивой проникновенности, но и без скрытой издевки. Слова походили на прозрачные капли, в которых отражалась истина. Олег поднял глаза, но когда его взгляд встретился с прозрачным взглядом серых глаз, то застыл с полуоткрытым ртом, слова замерли на губах. – Понимаю, – произнес Саша. – Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты не примешь меня в качестве своего Господина и потому уйдешь. – Я служил Старшему, – хрипло произнес Олег. – И хочу служить ему дальше. Но не тебе. – Отложим этот разговор до Москвы, – Саша сам поражался, с какой легкостью он теперь принимал решения. – Ступайте. Олег и Владимир понуро вернулись на место. Снова воцарилось молчание, слышался лишь мерный шум двигателей. – Ты хочешь что-то рассказать, – Саша смотрел перед собой, не глядя на Михаила. Тот вздрогнул. – Ты всё знаешь? – хрипло спросил он. – Что знаю? – теперь удивленный взгляд серых глаз был устремлен в глаза старшего раба, а тот смотрел затравленно и даже с каким-то страхом. – Я ничего не знаю. Просто чувствую, что ты мне что-то хочешь рассказать. Всегда чувствовал. Михаил замер. Закрыл глаза, вздохнул и медленно заговорил. Он рассказывал всё с самого начала, неестественно ровным голосом, каким дикторы читают информационные сообщения. Но порой его голос начинал дрожать, а пару раз он даже прерывался. Саша за все время его рассказа не шелохнулся. Казалось, он превратился в статую. Когда его отец закончил рассказ и, опустив глаза, стал ждать вердикта сына, то ответом было долгое молчание. Сын по-прежнему смотрел прямо перед собой. Саша вовсе не был потрясен, как будто услышал подтверждение того, что знал с самого начала. Он всегда чувствовал в Михаиле отеческую заботу. А в те моменты, когда Старший подвергал его наказаниям, даже ловил боль во взгляде того, кто именовался старшим рабом. И еще, Саша, повинуясь какому-то тайному чувству, никогда не вступал в сексуальный контакт с Михаилом. И даже никогда не наказывал его. Он ни разу по своей инициативе не прикоснулся к старшему рабу, словно это было табу. Потрясения не было. Просто всё встало на места. Паззл, который Саша не мог сложить всю жизнь, наконец, сложился. – Знаешь, а ведь я на твоем месте, наверное, повел бы себя точно так же. Михаил вздрогнул и с изумлением посмотрел на сына. – Я не говорю, что это хорошо или плохо, – спокойно продолжал тот. – Просто я знаю, что поступил бы так же. Скорее всего. Яблоко от яблони… – впервые за время их разговора на пухлых губах появилась улыбка. – Значит, Эрик – твой любовник, – безо всякого перехода задумчиво проговорил Саша. – Не догадывался. Хотя… откуда мне было это знать. – Он не любовник, он – любимый, – хрипло проговорил Михаил. – Прости, – быстро сказал Саша и, снова улыбнувшись, продолжал: – У нас с тобой есть еще одно общее. Мы способны любить сразу нескольких человек, но каждого по-своему. Ты любишь своего Эрика и… нашего Старшего. А я люблю и Старшего и Хейдена. Каждого по-своему. Только Эма… – он замолчал, на губах появилась горькая складка. – Нет, Эма я тоже любил. Да и сейчас… впрочем, я не об этом. – И что ты думаешь? Как нам быть дальше? – глухим голосом спросил отец. – Дальше? – задумчиво спросил Саша и замолчал. Странное все-таки это было объяснение. Никаких пошлых объятий и слез. Ни упреков, ни прощения. Ни презрения, ни унижения. Было спокойное объяснение. Словно обсуждалась обыденность. Саша откинулся на спинку кресла и обмяк. – Я очень устал, – сказал он. – Давай обсудим всё потом. Когда будем в Москве. Михаил молча кивнул. Он чувствовал, что и сам сейчас не в состоянии что-то обсуждать. Собственный рассказ вымотал его, вытянул из него все силы. – Иди пока к Эрику, – вдруг послышался участливый голос сына. – Тебе с ним будет легче, чем со мной. Пока, во всяком случае. Михаил кивнул, с трудом поднялся и заковылял в начало салона. Саша закрыл глаза и провалился в болезненный полудрем, в котором вспышки смерти сменялись прозрачным пространством, по которому бродили белые львы… *** Аэропорт Палермо, май 2008 года – Эрик, я благодарен тебе за все. И вам, парни, тоже, – сказал Саша, обращаясь к Киллерсу и членам его группы, уже подхватившим свои рюкзаки и готовившимся выйти из самолета. Наемники ответили ему молчаливыми кивками. У людей такого сорта было не принято вступать в разговоры с малознакомыми людьми. Пусть даже ради этих людей они и рисковали собственными жизнями. Им платили, причем платили хорошо, и это было всё, что требовалось. – Может, все-таки останешься? – спросил Эрик, сверля Сашу зелеными глазами. – Нет, твердо сказал тот. – Я лечу в Москву. – Ты же знаешь, это ловушка. – А здесь? – пожал плечами Саша. – Думаешь, этот Вертье и прочие ваши друзья оставят здесь меня в покое? Нет, уж лучше быть в Москве. – Да что тебе там делать?? – Я знаю, что мне там делать, – был спокойный и холодный ответ. – Ты не хочешь выйти из самолета? – зеленые глаза не отрывались от Саши. – Зачем? – тот превратился в статую, предчувствуя, что скажет Эрик. – Йен здесь. – Где? – В аэропорту. – Он придет сюда? – нахмурился Саша. – Нет. В самолет можно пройти только через паспортный контроль. Йена не пропустят. Ему запрещен выезд за пределы ЕС. Он ждет, что ты сам выйдешь к нему. Саша молчал. Ему отчаянно не хотелось встречаться с Йеном именно сейчас. Но он понимал, что это необходимо. Пощечина во Флоренции не была точкой. Точнее, была точкой для прежнего Саши. Сейчас все изменилось. У Саши не было ни лэптопа, ни телефона. И он принялся набрасывать на салфетке, которую принесла стюардесса: