Перемены – огненные вихри,

По живому режущая боль,

Время, время, я молю, утихни,

Не стучи за каменной стеной!

Дай хотя б минуту отдышаться

От полета сумасшедших дней!

Судорогой нервной сводит пальцы,

Каждый шаг дается тяжелей,

Время, время, ты меня не слышишь!

Что ж, так видно в жизни суждено,

Чтобы ночью дождь стучал по крыше,

И вращалось тьмы веретено.

Потому устало я шагаю

В царство полудневной синевы

Где меня с надеждой ожидают

Белые таинственные львы.

Набросав эти строки, он молча двинулся к выходу из самолета. Йен нервно ходил взад-вперед по небольшому vip-залу палермского аэропорта. Увидев Сашу, он бросился к нему, но тут же остановился. Ему показалось, что перед ним незнакомый человек. Дело было не в том, что Саша осунулся, а лицо было покрыто щетиной. Это был не тот взрослый мальчик с отрешенным взглядом, в котором порой зажигался блядский, похотливый огонь. Это был молодой мужчина – усталый, но сильный и, самое главное, уверенный в себе. Этому мужчине больше не нужна была защита: это чувствовалось сразу. Этот мужчина сам был способен защищать и бороться. Йен растерянно смотрел на Сашу. Он ведь именно таким хотел видеть Сашу, когда произносил перед робким, замкнутым мальчиком пламенные речи о свободе. Мечта Йена осуществилась. Видение в Казиньяно стало реальностью. И это Йена испугало. Йен не понимал, как вести себя с этим знакомым незнакомцем. Мозг отчаянно заработал, пытаясь найти выход. Перед глазами Йена представали картины прошлого, и он видел, что Саша менялся уже давно, давно, понемногу. Но все равно эта перемена в Саше, вдруг ставшая явной и необратимой, ужаснула Йена. Ему почему-то казалось, что это совершенно неправильно, что такого не могло, не должно было быть. «Потому что он изменился без твоей помощи», – Йену показалось, что он слышит голос души Казиньяно. Тряхнув головой, чтобы избавиться от наваждения, Йен сделал шаг навстречу Саше. А тот подошел к нему, на секунду замер, и Йен утонул в прозрачных серых глазах-озерах, таких знакомых, родных и таких удивительно других. Прежнего мира в глазах больше не было. Было нечто другое, гораздо более прекрасное и в то же время пугающее. Властность, уверенность соседствовали с нежностью и трепетностью. Это странное сочетание несомненной мужественности, властности и потаенной, почти женственной хрупкости пленяло Йена и в то же время отпугивало. В этом было что-то непостижимое, нечто, что Йена совершенно не устраивало. Йен как будто понимал, что не в состоянии овладеть этим загадочным парнем, который заключил его в свои объятия. Заключил он! Йену вдруг пришло в голову, что во время их с Сашей встреч неизменно раскрывал объятия он, Йен, а Саша лишь шел в них. Теперь все было наоборот. И эта мелочь вдруг показалась Йену напрочь разрушающей всё, что было прежде. Он взглянул на Сашу, не в силах оторвать от него глаз. – Как ты изменился! – вот и всё, что он мог вымолвить. – Йен, – голос Саши был прежним, мягким, но в нем звучали теперь властность и уверенность человека, которому не нужно доказывать свое право быть уверенным и властным. – Йен, я люблю тебя. По-прежнему. Несмотря ни на что. Люблю. Это слово «люблю» ошарашило Йена. Оно звучало совсем иначе… – Я… я… – А ты не знаешь, любишь ли, – на пухлых губах появилась чуть грустная улыбка. – Йен, ты увидел меня и, кажется, всё понял. Так ведь? Саша произнес последние слова вопросительно, но никакого вопроса в серых глазах не было. Он всё видел и всё знал. – Ты всё равно будешь моим, – упрямо произнес Йен. – Саша, ты всё равно будешь моим. Потому что мы предназначены друг другу… – Кем? – с неожиданным любопытством спросил Саша. – Я… я не знаю, – смешался Йен, но тут же нашелся. – Нами. Нами обоими! – Йен, – в серых глазах плескалась любовь. – Йен, я всё понимаю. Но… я не могу забыть то, что ты сделал с Геннадием. Я хочу забыть, но не имею права. И не могу быть с тобой, пока он… там, – Саша избегал слова «тюрьма». – Извини, но нет, – и снова твердость, даже жесткость в голосе, такая непривычная для Йена. – Нет? Ты обвиняешь меня в том, что я помог ему оказаться за решеткой? Но я лишь спасал тебя! Спасал от этого одержимого сумасшедшего! – Ты тоже одержимый сумасшедший. Ничем не лучше. – Но я тебя не пытал! – Он меня тоже. – Он извращенец, помешанный на боли! – Я тоже. – Саша… – Йен, прости. Я тебя люблю. Это правда. И я очень хочу начать всё с чистого листа. Не потому что я забыл. А потому что всё изменилось. Дай мне время разобраться в том, что случилось. Дай мне время вытащить Геннадия из… ну, хотя бы попытаться! – Саша! – воскликнул Йен. – Ты не должен возвращаться в Москву! Ты ничем не поможешь своему… Старшему, – последнее слово Йен выдавил из себя, так и не сумев сдержать ненависти. – Ты ничем ему не поможешь! Тебя просто возьмут в заложники. Тебе было мало Нбеки? – Меня возьмут в заложники и здесь, – был бесстрастный ответ. – Я говорил с Вертье. – С Вертье? Этот ублюдок тебя просто запугивал! Не верь ему! Здесь тебе ничто не угрожает! – А тебе? – густые светлые брови насмешливо поднялись. – Ты теперь не можешь даже пройти через паспортный контроль! И после этого пытаешься уверить меня, что мне здесь ничто не угрожает? – Послушай. Пусть даже так. Но всё равно, в Москве куда опаснее. Там этот старый маньяк Силецкий, жаждущий твоей крови… – … что не помешало тебе с ним сговориться, – насмешливо ввернул Саша. – Да, но только ради того, чтобы избавить тебя от Мурзина! – О чем я тебя никогда не просил. – Прекрати! – вспылил Йен, выведенный из себя сарказмом, которого даже не мог представить себе в прежде таком спокойном, отрешенном парне не от мира сего. Да, Саша изменился. Слишком изменился. Йен теперь это не просто видел, он ощущал это каждой клеточкой своего тела. Перед Йеном стоял совсем другой человек. Слишком другой. Но от этого не менее притягательный. Даже более чем прежде. Этого человека хотелось во что бы то ни стало завоевать, сделать своим и только своим! И Йен прибег к последнему аргументу. – Не забывай, что именно Мурзин, которого ты так рвешься спасать, именно Мурзин вывез тебя из России сюда, на Сицилию. Потому что он понимал, что в Москве для тебя будет слишком опасно. – С тех пор многое изменилось. – Да ни черта не изменилось! – в отчаянии топнул ногой Йен. – Ни черта! Как ты не понимаешь? Своим появлением в Москве ты даешь врагам Мурзина дополнительный рычаг давления на него. И очень сильный рычаг! Ты хочешь спасти его, а на самом деле сделаешь его положение совсем безнадежным! – Речь идет всего лишь о проклятых акциях «Сокоде», в которые вы оба вцепились, – с горечью сказал Саша. – И из-за которых там льется кровь, совершаются перевороты, идет война. Мне тошно при мысли о том, что я тоже стал этому причиной. Пусть и невольной. Я хочу, чтобы всё это прекратилось. И я всё для этого сделаю. – Да что ты можешь сделать? Сам подумай! Ты никто! – Ключ к решению проблемы – в Москве, – произнес Саша, как будто размышляя вслух. – И потому я лечу туда. Не попрощавшись, он повернулся и зашагал обратно, к выходу на летное поле. Йен сделал было движение, чтобы последовать за ним, но остановился, словно невидимая стеклянная стена преградила ему путь. – Ты всё равно будешь моим, – прошептал он. – Чего бы мне это ни стоило. *** – Не прощай, – произнес Эрик, обернувшись перед выходом из самолета. – Не прощай, – Михаил опирался на костыль, на бледном лице не было улыбки, только мрачная сосредоточенность и любовь в темных глазах. – Ты же знаешь, что я скоро. Надо уладить кое-какие дела. Разобраться с Девятым, который сдал нас французам. – Ты знаешь, где он? – Я это узнаю. И вернусь очень скоро. – Не обещай. Просто возвращайся. Эпик молча кивнул и вышел из самолета. *** Подмосковье, май 2008 года Саша смотрел на стоявших перед ним рабов. Поодаль, у двери стоял Владимир. – Всё изменилось, – проговорил Саша бесстрастным голосом, словно копируя интонации Старшего. – Вы сами это знаете. И потому я объявляю вам свое решение. Сегодня 30 мая. С этого дня вы совершенно свободны. Это не касается ваших отношений со Старшим. Но я с этой минуты не считаю вас своими рабами. И не приму от вас никаких обязанностей, которые вы выполняли, будучи рабами. Вы можете покинуть этот дом. Можете остаться. Это ваше право и ваша воля. И так будет ровно месяц. Если 30 июня нынешнего года вас не будет в этом доме, я никогда вас больше сюда не пущу. Даже если этого захочет Старший, – тут глаза Младшего сверкнули таким огнем, что смотревшим на него рабам стало не себе, и у них не оставалось сомнений: всё будет именно так, как он сказал. – Крайний срок – 30 июня. До этого срока вы должны решить, кем будете дальше. Запомните. А теперь ступайте. Рабы замерли. Олег смотрел на Младшего с растерянностью. Михаил с угрюмой решимостью. Владимир совершенно точно пребывал в смятении. Наконец, Олег резко повернулся и молча вышел из комнаты, хлопнув дверью. Владимир, проводил его взглядом, в котором сквозило отчаяние, но остался на месте. – Ты же любишь его, – в голосе Саши прозвучала неожиданная мягкость, даже сочувствие. – Ступай. – Мне некуда идти, – глухим голосом отвечал телохранитель. – Даже с ним. Саша перевел взгляд на отца, и в его взгляде не было вопроса, только ожидание. – Ты ведь знаешь мой ответ, сын, – глухо произнес тот.