- Я действую… Но эти ублюдки, Вертье и его шайка водят меня за нос. Я выполнил их условие. Связался с Нибигирой, надавил на него. А этот лягушатник тянет время… В джунглях бродят головорезы из французского легиона!

– Йен, они не собираются убивать нашего сероглазого красавчика! Его смерть только все усложнит, и Вертье это прекрасно понимает. Единственное, что возможно: он попытается снова захватить Сашу. Вот это правда. – Гор, да ты понимаешь, что говоришь? Захватить? Это означает как минимум перестрелку, ведь Эрик так просто не сдастся. А в перестрелке с Сашей может случиться что угодно! – Послушай, ты ведешь себя как беременная женщина, которая в мыслях уже хоронит своего еще не родившегося ребенка. Не будь смешным. В этот момент телефон в руке Йена зазвенел. – Эрик! – воскликнул он и нажал кнопку вызова. – Да, я. Что? Что? Что???? *** Москва, май 2008 года Мурзин сидел на корточках, прислонившись к холодной стене сырого карцера. Хорошо, что сейчас не зима, на пороге лето. Хотя от этого карцер не становится более удобным. Сырой, затхлый воздух. Узкое пространство. Не на чем сидеть, кровать утром поднимается, прикрепляясь к стене. Что ж, он все это предполагал. Терпение его «партнеров по переговорам», наконец, лопнуло. На него решили нажать. Сначала из камеры вынесли телевизор. Убрали холодильник. Отсутствие холодильника Мурзин пережил равнодушно: в джунглях и пустынях он как-то обходился без холодильника. И пил вонючую воду. Вот без телевизора было плохо. Мурзин смотрел только новостные программы, пытаясь узнать из них хоть что-то о происходящем в Чамбе. Конечно, информации почти не было: российское телевидение давно и прочно зациклилось на внутренней политике и ругани в адрес Запада. Африки как будто не существовало. Но отсутствие информации для Мурзина уже было информацией. Значит, ситуация в Чамбе, скорее всего, перешла в фазу вялотекущего конфликта. Но что с Младшим? Что? Телевизор, конечно, не давал ответа на вопрос, который мучил Мурзина. Но все-таки телевизор был окном в мир, а теперь Мурзин оказался отрезан от информации. Допросы становились все более жесткими, длились по 10-12 часов. Менялись следователи, угрозы чередовались с посулами. Мурзин не сдавался. Он выполнил свое условие: передал повстанцам в Чамбе сигнал воздержаться от атак на автотрассу и отойти от месторождения «Сокоде». Но он не знал, последуют ли мятежники его сигналу. Мурзин был для них источником финансов, а что теперь он мог им предложить? Он больше не представляет интереса для мятежников. Вот если бы он был на свободе и распоряжался финансами, тогда другое дело. Эту мысль Мурзин пытался донести до своих «партнеров по переговорам», которых представлял все тот же безликий. Но, как и следовало ожидать, никакого впечатления на них это не произвело. «Сокоде» было лишь частью запутанной ситуации с Мурзиным. Все было гораздо сложнее. В этой игре были миллиардные ставки, и просто так Мурзина из-за решетки не выпустили бы. Но он не привык сдаваться, и упорно выискивал брешь в позициях противника. Чтобы сломить его, применялись старые, проверенные средства. Как он и ожидал, в камеру к нему подселили второго арестанта. Обвиняемого по 228-й «распространение». Мутный человечек – Леня Куксин. Мурзин сразу понял цель его появления. Подстава. Все было просто. Уже через час после своего водворения в камере Леня вдруг вскочил и стал отчаянно лупить в дверь с воплями: «Помогите! Насилуют!» Мурзин с ухмылкой наблюдал за ним, понимая, что последует. Само собой, через полчаса его уже отвели в карцер, обвинив в попытке «физического воздействия» на сокамерника. И теперь Мурзин сидел, прислонившись к холодной стене. Ему было тяжело. Очень тяжело. Конечно, в жизни ему доводилось бывать в ситуациях куда страшнее нынешней. И казавшихся куда более безнадежными, когда оставалось надеяться только на чудо. И Мурзин хорошо знал, что в безнадежных ситуациях самое главное – не терять надежду. Ту самую надежду, которой, казалось бы, нет и быть не может. Упорно тянуть время. Что-то предпринимать – даже то, что кажется бессмысленным и бесполезным. А если предпринимать совсем нечего, то ждать. Как сейчас. Ждать неизвестно чего. Потому что все может измениться. В любой момент. Особенно тогда, когда кажется, что ничего измениться не может. И Мурзин ждал. Но сейчас ему было в сто раз тяжелее, чем в прежних, куда более опасных ситуациях. Там опасность обычно угрожала ему и парням, которые были с ним. Физически подготовленным, психологически закаленным, прошедшим огонь, воду и медные трубы. Он был уверен в себе и своих парнях. И знал, что они всегда прикроют друг друга. Но сейчас… сейчас он был бессилен помочь своему Младшему. Тот был где-то в дебрях Африки…

А Михаил ранен… Михаил. Единственный в мире человек, которому он доверил бы Младшего. Единственный, кто никогда ни при каких обстоятельствах не причинит Младшему зла. Даже он, Мурзин, мог причинить Младшему зло и причинял. Михаил – никогда. Это самый верный страж. Он скорее даст порвать себя на куски. Но он ранен… Оставалась надежда на Киллерса. На этого чертова Киллерса.

Младший… Младший… Где ты? Что с тобой? Мурзин стиснул зубы и сжал кулаки. Послышался лязг замков и засовов, дверь карцера с тяжелым скрипом отворилась. На пороге стоял Силецкий. – Ну вот, допрыгался, – произнес он со злорадной ухмылкой. Мурзин ничего не ответил, скользнув по Силецкому равнодушным взглядом. – Пришел вот поговорить, – произнес тот. – Неужели? – бесстрастно произнес Мурзин. – А я думал, чайку зашел попить. – Чай пить будем потом, – осклабился Силецкий. – Я обдумал твой звонок. – Ты же меня на хуй послал, – с презрительной улыбкой заметил Мурзин. – Неужели передумал? – И еще пошлю, если надо будет. И учти, Геночка, если не договоримся, то этому Младшему твоему пиздец. Дела его совсем плохи. Вот-вот прикончат его в джунглях.

====== 45. МИСТЕРИЯ БЕЛОГО ЛЬВА ======

ГЛАВА 45. МИСТЕРИЯ БЕЛОГО ЛЬВА Огоу, май 2008 года

Огромную, таинственную власть

Лишь тот принять достоин в свои руки

Кому она совсем не будет всласть,

Тот, для кого она – источник муки,

Кто кровью рук своих не обагрит

Во имя быстротечной, жалкой славы,

А предпочтет принять позор и стыд,

Сгореть в потоках раскаленной лавы

Чужих страстей, насмешек, злой молвы

И ненависти, что в сердцах таится…

А путь его хранят седые львы

И чертят знаки в небесах зарницы.

Саша с трудом шел по узкой тропинке, извивавшейся среди густых зарослей погруженного во мрак экваториального леса. Он чувствовал слабость, он не понимал, куда и зачем идет. Ему снова дали невыносимо горькое питье, которое он выпил залпом, а потом долго приходил в себя. Но это питье влило в него силы. Похоже, это был природный энергетик с целебными свойствами. В сознании Саши сны по-прежнему мешались с реальностью. Белые львы, блуждания в туманах по стране прозрачных озер казались реальнее действительности. Но затем наваждение исчезало, и все это начинало казаться ему бредом воспаленного сознания, следствием нервных потрясений, ранения. Однако происшедшая с ним перемена тоже была реальностью. И эта перемена захватывала и пугала. Он понимал, что уже не сможет оставаться прежним, потому что прежнего Саши больше нет. Но временами, когда он чувствовал внезапный упадок сил – не физических, а душевных, ему очень хотелось стать прежним. Мальчиком, отгородившимся от действительности, замкнувшимся в своем внутреннем мире и отдающим дань миру внешнему своим телом. Мальчику, желающему, чтобы решения за него принимали другие, чтобы другие определяли его судьбу… Больше этого не было. Сначала Старший буквально заставил его идти по опасной тропе воли и ответственности, а теперь… теперь эта тропа вела его сквозь джунгли в неизвестность. Нет, его не заставляли куда-то идти. Вождь племени, шаман и старейшины лишь просили его. Но Саша понимал, что не может отказаться. Он чувствовал, что исполняет свое предназначение, пока неясное ему самому. И что именно к этому лежал его долгий путь сквозь призрачный край озер и туманов, внезапно превратившийся в поющие и звенящие джунгли. Саше было ясно, что предстоит какой-то ритуал, в котором он должен принять участие. И он не удивился бы, если бы от него потребовали напялить какую-нибудь набедренную повязку и всучили бы ему копье. Но нет. Никакой дешевой постановочности не было. На Саше была все та же футболка и штаны, в которых он бежал из Агазе. Эм, Эрик и его люди, которые шагали по узкой тропинке вслед за Сашей, тоже были в «цивильной» одежде. Если, конечно, таковой можно было назвать грязную футболку и штаны Эма и камуфляжную форму Эрика и его людей. Также по тропинке двигалось и племя. Наверное, несколько десятков человек, державших в руках факелы. Не было никакого камлания, бубнов, барабанов… Все двигались в полном молчании, продираясь сквозь заросли…