- Элина Владимировна Кондратьева, - Андреас старался произносить трудное русское имя как можно четче. - Элина Владимировна Кондратьева. По-жа-луй-ста.
Трубка что-то заговорила по-русски, потом наступила тишина. Прошла минута, две, три… Андреас начал терять терпение. Но трубка ожила. В ней зазвучал мужской голос, на сей раз говорили по-немецки, но с чудовищным акцентом.
- Добрый день, я хотел бы поговорить с Элиной Владимировной Кондратьевой, - произнес Андреас, обрадованный тому, что его, наконец, должны понять.
- Кто ее спрашивает? – судя по интонациям голоса, Андреаса подозревали в каком-то чудовищном преступлении.
- Моя фамилия Фелнер. Я гражданин Австрии и хотел бы получить кое-какую информацию у Элины Владимировны, если это возможно, - объяснил Андреас.
- Какого рода информацию? - подозрение в голосе усилилось.
- Хотел разузнать об одном… нашем общем знакомом.
- О каком именно знакомом? - продолжила допрос телефонная трубка.
- Ммм… Об одном из ее бывших учеников.
- О ком именно?
- Он не учился в вашей гимназии, но Элина Владимировна его хорошо знала.
Допрос длился минут 15. После чего Андреасу сообщили, что Элины Владимировны сейчас нет на месте. И когда она будет - неизвестно.
Наконец, Андреаса осенило.
- Я буду вынужден обратиться в австрийское посольство, - произнес он стальным голосом. - Они направят официальное представление в российский МИД о вашем нежелании сотрудничать.
Слова “МИД”, “официальное представление” и невнятная угроза возымели магическое действие на голос с чудовищным акцентом. Подозрительность исчезла.
- Мы поищем Элину Владимировну. Должно быть, она все-таки на месте, - торопливо произнесла трубка.
Буквально через две минуты в трубке зазвучал приятный женский голос, говоривший на хорошем немецком языке:
- Добрый день, я Кондратьева. С кем имею честь говорить?
- Добрый день. Меня зовут Андреас Фелнер. Я приехал из Австрии. Приношу извинения за беспокойство, мне очень хотелось бы встретиться с вами.
- Встретиться? Простите, мистер Фелнер, а с какой целью?
- Мне хотелось бы узнать о вашем бывшем ученике Антоне Вальковском.
- Об Антоне Вальковском? - голос в трубке дрогнул. - Простите, но…
- Мне очень важно узнать… некоторые вещи о его жизни.
- Боюсь, ничем не могу помочь, - голос в трубке звучал холодно и отчужденно.
- Элина Владимировна, - Андреас тщательно выговорил имя-отчество, - пожалуйста, это очень важно для меня. Антон… был моим другом. Очень близким другом. Он очень тепло отзывался о вас. Поэтому я запомнил ваше имя.
- Очень трогательно, - сдержанно произнесла женщина. - Но Антона… давно нет в живых.
- Да, увы, - в голосе Андреаса была неподдельная горечь. - Поверьте, для меня это стало личной трагедией. Я понимаю, что прошло много лет. Но я, - Андреас пытался подобрать правдоподобное объяснение, почему спустя много лет заинтересовался судьбой Антона, и просто сказал правду, - я до сих пор не могу его забыть. Не могу. Мне очень нужно поговорить о нем. Пожалуйста.
- Но я… почти ничего не знаю, - нерешительно сказала женщина.
- Пожалуйста, Элина Владимировна, - Андреас говорил умоляюще. - Я специально прилетел в Россию. Поймите, мне не к кому больше обратиться.
- Ну… хорошо. Давайте встретимся.
- Когда? Я готов в любую минуту.
- Ммм… завтра. Вы знаете Москву?
- Честно говоря, не очень хорошо.
- Где же нам встретиться?
- Я остановился в Marriott Grand.
- О, я знаю, это на Тверской. Завтра… в 10 утра вас устроит?
- Вполне. О, я так вам благодарен! - обрадованно сказал Андреас.
Он и впрямь был благодарен.
- Но… у меня одно условие, - проговорила Кондратьева. - Я готова рассказать только то, что помню об Антоне. И больше ни о чем. И ни о ком.
- Я согласен, - растерянно произнес Андреас, гадая, что именно она имеет в виду.
***
Пекин, январь 2016 года
Да, Элен понимала, что у нее сдали нервы. Что она не должна была этого делать. Но теперь уже поздно. Поздно. Огромный Boeing-777 рассекал воздушное пространство над Поднебесной, понемногу снижаясь. В иллюминаторе уже видны были плотно застроенные пригороды Пекина. Там, внизу – несметное количество людей. От которого невольно делалось страшно. Элен часто приходилось бывать в Пекине, хотя будь ее воля, никогда бы не прилетала сюда. Гонконг еще куда ни шло – там дух Запада долго будет жить, хотя дух Китая медленно вытесняет его. Шанхай – можно было терпеть, хоть и с трудом. Но Пекин… Пекин – сердце Поднебесной, воплощение ее империи, казался Элен огромным катком, который однажды тронется с места и сровняет с землей весь мир.
Элен боялась китайцев еще с детства, когда она была просто Ленкой, и живьем не видела ни одного китайца. Но ее бабушка, истово верующая, любила цитировать Апокалипсис, правда по памяти. «И землю опутает колючая проволока, и желтые лица пройдут от востока до запада. Китайцы, то есть», - поясняла бабушка. И Ленка боялась, что придут китайцы и ее заберут. Откуда было взяться китайцам в Торфянске, окруженном лесами и болотами, Ленка не задумывалась. Но ей было страшно.
Это уж годы спустя Ленка убедилась, что в Апокалипсисе много чего написано, но про колючую проволоку и желтых лиц ничего нет. Бабушка явно что-то напутала. Но страх остался и не отпускал Ленку даже тогда, когда она стала Элен Бреннан, регулярно летала в Поднебесную и заключала с китайцами многомиллиардные сделки.
Страх тянулся за Ленкой из ее детства. Из Торфянска, где они жили в деревянном, пропахшем сыростью доме. Родители-алкаши, работавшие на местном стекольном заводе, а в свободное от работы время гнавшие самогон и тут же его потреблявшие, сплавили дочку к бабке, чтоб не мешалась под ногами. Точнее, бабка сама забрала внучку, заявив, что эти «нехристи споят ребенка». Ленка не возражала, она только рада была, потому что ее достали ежедневные пьяные скандалы, мордобой, грязь и вечная вонь от самогонки.
Еще тогда Ленка твердо решила, что не останется здесь. Ни в доме, пропахшем куревом, самогонкой и говном, ни в Торфянске… Она уедет. Во что бы то ни стало.
Однажды она выкрикнула это пьяной матери, когда отец, нажравшись, издубасил жену, а та по привычке принялась вымещать злость на дочери.
- Уедет она, ага! – издевательски бросила мать. – До московской трассы ты доедешь, а там будешь стоять и отсасывать, пока от сифака не загнешься. Там, знаешь, сколько таких стоит!
Ленка знала. Сама, конечно, не видела, она разве что во Владимир и Рязань выезжала со школьными экскурсиями, но от подружек наслушалась про блядей на трассе. Были там и девки из Торфянска. Нет, она мечтала о другой жизни. Она уедет.
И переезд к бабке был для нее первым шагом к осуществлению грандиозного плана (нет, не плана, пока еще только мечты). Закончить школу. Уехать, хотя бы во Владимир. Там поступить в институт. А дальше будет видно. Главное, чтобы не было ничего вот этого. Ни алкашни, ни самогона, ни безнадеги, которая выпирала из каждого угла. У нее все будет по-другому. Молодой, красивый, богатый муж. Интересная работа. Большая квартира. Конечно, машина. Красивые шмотки. И деньги. Много денег. Очень много. И еще она станет руководителем. Обязательно директором. Неважно, чего именно. Но директором. А потом еще более высокой начальницей. И именно она будет строить всех, а не получать подзатыльники как в детстве.
Мечты о детях были не такими яркими. Да, дети подразумевались. Ну, а как без детей, они тоже нужны. Само собой, они будут у нее когда-нибудь. Умные, красивые. Но этот пункт плана у Ленки не стоял в числе первых.
Как водится, с осуществлением плана не задалось. Крепко не задалось. Ленка мечтала окончить десятилетку. Но после восьмого класса пришлось идти в техникум и еще работать. Потому что родители спились окончательно. Отца выперли с завода, и он уже нигде не работал, просто гнал самогонку. Мать пока работала, но тоже по большей части находилась в запое. Вся ее зарплата уходила на водку или на ингредиенты для самогонки. Хотя господа Ермолаевы достигли уже таких высот в искусстве производства самогона, что, при желании, могли бы гнать его даже из говна. Бабка хворала, ее пенсия уходила на лекарства, да на прокорм себя и внучки. Ну, какая тут десятилетка?
