Отделавшись от скафандра и натянув обновку, я переложила докторовские артефакты в нагрудный карман красного комбеза, свиристелку пристроила в очень кстати обнаружившееся нарукавное крепление, идеально для нее подходящее, снова затянула титановый браслет «брейтлинга» на левой руке, подхватила планшет и, обнаружив, что сорок минут вот-вот пройдут, заторопилась на ВПП встречать «Гонца» - Су-117, гиперзвуковой курьерский самолет с «Авроры», на котором должны вернуться Женек с Серым и привезти наш шмот: не гонять же ради этого целый ракетоносец. Спецборт ради простых летунов тоже вряд ли бы отправили, но Доктора обычным синегрудым, даже пускай космонавтом и при больших звездах, назвать было никак нельзя.

«Гонец» опоздал на пятнадцать минут, и я все это время проторчала на вышке возле ВПП, где месяц назад мы с Доктором ждали юнитовцев, и он, пользуясь моментом, растолковывал мне основы телепатии, а потом отпаивал меня чаем с конфетками. Сейчас я была одна, и на душе у меня скребли даже не кошки, а целая банда медведей гризли. Чтобы отвлечься и хоть чем-то себя занять, я достала из кармана цилиндрик, вытащила его из пластиковой оболочки и принялась изучать артефакт.

При детальном рассмотрении эта штука оказалась наборной – сделанной из тоненьких, почти как фольга, очень плотно пригнанных друг к дружке дисков из металла, похожего на бериллиевую бронзу, но куда более тяжелого. На торцах дисков были не то вытравлены, не то выгравированы черные точки – видимо, если покрутить диски, они должны были сложиться в какой-нибудь узор, вот только диски никак не проворачивались. Я вертела цилиндрик и так, и этак – ни дать, ни взять, мартышка и очки, и тут меня осенило – докторовская свиристелка! Я вытащила ее из нарукавного крепления, нацелилась наконечником на непонятную штуковину, сосредоточилась и отдала мысленный приказ: «разобраться, что это за штука!»

Удивительное рядом – свиристелка подчинилась: заверещала и засвистела, как стая поползней, ее рукоятка потеплела, наконечник заморгал голубым, и в мою сферу сознания ворвался поток совершенно непонятных мне данных. Но и цилиндрик тоже отреагировал: подпрыгнул на ладони в вертикальное положение, диски в нем закрутились, и черные точки на них составили сложный рисунок из колец, правильных шестиугольников и спиралей. Вдруг между моей рукой и дном цилиндра проскочила искра, отдалась глухой болью в сердце и симметрично с правой стороны груди, а диски снова пришли в движение и составили другой узор, не менее странный, но куда более красивый. Я разглядывала его, пытаясь понять, что это такое и что за данные загнала мне в голову свиристелка, пока приближающийся из-за горизонта рев не сообщил мне о том, что «Гонец» на подходе. Я спрятала цилиндрик в карман, убрала свиристелку в крепление и съехала с вышки вниз по пожарному столбу.

«Гонец» - красивая птичка, как и все «Сухие»: прямой родственник машин, созданных для завоевания господства в воздухе, такой же хищник, несмотря на удлиненный фюзеляж с пассажирской кабиной, и судя по лихой посадке, вел его брат-синегрудый. Так и есть – «сто семнадцатый» скатился на летное поле с рулежки, открыл люк, и по трапу на бетонку сбежал Руслан собственной персоной. Маленький, шустрый, похожий на воробья ведущий Коти и мой бывший дублер аж подпрыгивал от радости, а увидев меня, заулыбался и засиял как начищенный пятак:

Шторм, здорово! Ай, молодцы, ну вы им и задали перцу! Вмазали по самые помидоры! А что ты тут делаешь? Отмечать надо!

Какое там отмечать, - буркнула я. – Кузнецов трехсотый. Еле довезла.

Видел, видел – я на КП сидел! – выпалил Руслан. – Сыграл в Ковзана. Жесть как она есть. Как он?

В решето, - я вздохнула и покосилась на циферблат «брейтлинга». – Сейчас оперируют.

Чо?! – спускавшийся по трапу Серый, услышав это, споткнулся, чуть не выронил мой сидор и выдал витиеватое чувашское ругательство. Следовавший за ним Женек ничего не сказал, только цокнул языком и помотал головой. Я отобрала у него кузнецовский рюкзак и распорядилась:

Значит так. Мое барахло отнесите ко мне, оставьте на вахте. Женек, раз ты теперь сиротинушка, будь так добр, помоги Серому со Стрижиком. Диагностика, объективный контроль – сами все знаете. Я в госпиталь – Кузнецов просил ему шмот принести.

Будет сделано, - Серый щегольски откозырял мне и ни с того ни с сего застенчиво улыбнулся. – Держись, Снежная Королева. Все будет пиде лайах, вот увидишь.

Надеюсь, - отозвалась я, вскинула сидор Кузнецова на плечо и быстрым шагом направилась в сторону госпиталя с секундной стрелкой «брейтлинга» наперегонки. Уже сейчас, уже вот-вот – Орлов и Маккензи закончат оперировать, матовые стеклянные двери первого оперблока с шипением разъедутся в стороны, медбратья выкатят каталку и двинутся с ней по коридору – но направо, к блоку ОРИТ, или налево, о чем лучше даже не думать? Головой или ногами вперед?

Проходя через сквер, я замерла прямо на пешеходной дорожке, глядя в темнеющее небо с первыми звездами. Доктор, откуда ты, виден ли отсюда свет твоей звезды, горит ли она еще или погибла в огне взаимного уничтожения? Ты сказал, что не рассчитывал выжить – уж не поэтому ли ты шел в этот бой, как в последний?

Милосердная Каннон, помоги же ему! Для тебя нет разницы, под каким светилом он появился на свет. Ты поможешь и маленькому котенку, и синегрудой летунье, и звездному страннику, последнему воину неведомого народа. Прости ему то, что он сделал, воскреси в нем надежду, дай сил для того самого последнего боя, который принесет ему покой – и позволь мне в этом бою встать рядом с ним.

Нехорошее предчувствие точно ударило меня под дых, и, очнувшись, я сорвалась с места и бросилась бежать со всех ног. Пронеслась через сквер, перелетела проезд под носом у чьей-то служебки, обогнула здание штаба, перепрыгнула клумбу, в два прыжка взлетела на крыльцо служебного входа в медчасть и оказалась в коридоре госпиталя, перед постом медсестры в блоке реанимации. Скучавшая на посту медсестра – хоть тресни, не помню, как ее звать, обычно строгая и очень серьезная блондинка, мощная, как все в ОРИТ, настоящая Брюнхильда – подняла голову, присмотрелась ко мне и резво вскочила с места. Видимо, ее предупредили насчет меня, и я мысленно благодарю Филина за понимание.

Кузнецов? – спрашиваю я, и мой голос почему-то звучит хрипло и отрывисто. – Как он?

Дмитрий Васильевич уже в палате, - она улыбается мне под маской. – Пойдемте провожу.

Медсестра ведет меня по коридору под неяркими холодными огнями круглых дежурных ламп, открывает дверь в его дальнем торце, пропускает меня внутрь и исчезает по своим делам. Я прикрываю дверь и осматриваюсь вокруг в тусклом свете ночника, накрытого полотенцем.

Палата маленькая, на одного, и можно даже сказать уютная, но, конечно, госпиталь есть госпиталь, хорошо хоть пахнет только дезинфекцией и озоном. Одна широкая койка-трансформер по центру, слева от нее – стойка с аппаратурой, что-то размеренно пикает. Доктор лежит на койке, укрытый одеялом по пояс, под перевязанную левую руку заботливо подсунута подушка, на тыльной стороне ладони установлен катетер электронной системы внутривенного вливания, заряженной желтоватой прозрачной жидкостью, на груди и висках - контактные датчики, вся левая сторона тела от основания шеи и ниже покрыта клеящимися повязками, правая рука выше локтя схвачена манжетой беспроводного монитора АД. Хвала милостивой Каннон, он не на ИВЛ, но мне кажется, что с его сферой сознания что-то не так – она не такая яркая, как обычно. Он то ли в глубоком трансе, то ли… уходит?!

ЧТО?!

Рюкзак летит на пол, я бросаюсь к Доктору, вглядываюсь в его лицо – глаза закрыты, черты лица заострились, и в свете ночника мне кажется, что он не просто бледный, а с очень нездоровой синюшностью. Пытаюсь нащупать пульс на сонной артерии, и кажется, проходит вечность, когда мои пальцы ощущают легкий, слабый толчок. Пульс нитевидный! Дыхания почти нет! Кожа холодная – его будто из проруби вытащили! Почему тогда молчит монитор АД, почему не орет пульсоксиметр? И какого черта кардиомониторов два, на их экранах редкие пики, идущие в противофазе, а в строке режима светится странная метка «ПВ»?