И я сделала единственное, что мне пришло в голову – опрокинула на змей, как кастрюлю кипятка, все свое внутреннее пламя. Поток вскипал, расширялся, растворял реальность, я тонула в огненном вихре, и все, что я чувствовала – судорожно дернувшуюся ладонь Доктора на моей талии и его нервный, жадный поцелуй на моих губах. Казалось, бедняга боялся потерять хоть искру, хоть каплю из моего потока и нарочно подставлялся под его пламя - пытался то ли что-то выжечь из себя, то ли снять напряжение, как со стальной заготовки при диффузионном отжиге.

«Прости, мне жаль, я нарушил обещание. Видишь, что получается, если я открываюсь хоть ненамного, - тем временем его рука осторожно ложится мне на затылок. - А ты молодец, не испугалась. Вот почему ты Шторм, теперь я знаю. Но пожалуйста, поверь, рано ещё тебе спорить с такими силами - сгоришь. Берегись, я не шучу, я действительно опасен! Я ведь тебя предупреждал - ты не послушалась, столкнулась с моими демонами лоб в лоб, но все равно не боишься?»

«Ни капельки, - я что есть силы обняла его в ответ. - Ну ты и чудик все-таки, нашел, чем меня пугать. Огонь так огонь!»

Доктор неохотно отстранился, вздохнул, попытался улыбнуться, но моя любимая улыбка-искорка получилась короткой и грустной.

Наряд по кухне тебе за это, - вдруг выдал он. – Организуй-ка нам чаю и приходи. Сейчас наши машины будут грузить на «Аврору». Будет интересно – такое увидишь не каждый день!

Здрасте-приехали, будь он хоть маршал Российской Федерации, я ему не провинившийся солдатик - но если меня ласково просят, это совсем другое дело. Я вернулась к себе, заварила чай в термосе, нагрузилась в буфете пирожками с вареньем – не такими вкусными, как в моей любимой бурятской кафешке, но вполне съедобными – и вернулась в ангар. Громадное здание под чашей верфи было похоже на половину апельсина, забытую срезом вниз, или на форму для кекса - разделенная по меридианам на восемь секторов полусфера из оптического композита и стали. Забравшись на антресоль, мы с Кузнецовым с кружками в руках наблюдали, как открылась арочная крыша над ближней к нам секцией ангара, как сборочный стапель, на котором лежала гигантская сигара «Плутона» с оседлавшим его, как оса-наездник – гусеницу, «сорок девятым», плавно поднялся в вертикальное положение и начал раздвигаться огромной лестницей в небо. В двадцати метрах над крышей законцовки стапеля состыковались с погрузочными рельсами стартовой стрелы «Авроры», заработали лебедки, ракета плавно поехала вверх и заняла свое место на старте. С громкими вкусными щелчками сработали фиксирующие захваты, принимая «Плутон» в свои стальные объятия, пододвинулись мачты электроснабжения и прочих коммуникаций, и вокруг ракеты засуетилась палубная команда «Авроры». Затем точно так же распахнулась крыша над противоположной секцией ангара, и вся процедура повторилась со вторым «Плутоном», несущим мой «сорок второй». Мы еще немного полюбовались на красавицу «Аврору», на могучие «Плутоны» на ее ажурных стартовых стрелах, на наших готовых к бою птичек с массивными красноносыми «ПЛ-22» под крыльями, прижавшихся к толстым белоснежным бокам носителей – и отправились на медосмотр и подгонку скафандров. Громоздкие штуки, мы в них выглядели как какой-нибудь «звездный десант», но ничего не поделаешь – в космосе маски и компенсационной брони недостаточно, надо надевать скафандр. Он не такой тяжелый и неповоротливый, как те, что предназначены для работы в открытом космосе, но несколько минут вакуума в нем выдержать вполне реально, а с композитной броней и функцией самозатягивания повреждений не так и страшно словить шальной лазерный импульс или осколок.

Когда мы закончили со всеми этими малоприятными делами, время уже подбиралось к восьми вечера. Вернувшись к себе, мы собрали вещи, вернули дежурному лейтенанту ключ-карты и спустились к автобусу, который ждал нас у ворот. Пора было грузиться на «Аврору».

Хотя по взлетному расписанию мне полагалось чинно сидеть в кают-компании или у себя, Кузнецову был никто не указ - он притащил меня на мостик. Отсюда благодаря остеклению, обеспечивающему круговой обзор, нам было отлично видно, как разогнались лопасти огромных импеллеров, от бортов ракетоносца отошли причальные зажимы, пакеты реактивных двигателей – старших братьев маршевых моторов «семьдесят седьмых» - развернулись вертикально, и верфи Полетного плавно пошли вниз. «Аврора» не взлетела – воспарила, величественно и почти беззвучно, мы не услышали ни реактивного грохота, ни свистящего рева винтов – только легкая вибрация корпуса исполинской машины. Но при этом высоту мы набрали довольно шустро для такого тяжелого монстра, а потом аккуратно повернули, ложась на курс по широкой дуге, и закатное солнце светило нам с правого борта. «Аврора» направлялась на юг.

Когда мы окончательно вышли на эшелон, я отправилась к себе в каюту – отсек в половину железнодорожного купе со спальным местом наверху, столиком внизу и рундуком вместо лавки. Я забралась наверх с планшетом, рассчитывая немного повторить вводные, и как-то потихоньку задремала. Разбудило меня знакомое свиристение, шорох уезжающей в переборку двери и заговорщический шепот Кузнецова:

Шторм, спишь? Давай слезай! Пойдем, что покажу!

Уже привыкнув доверять ему, я ворчать не стала – спустилась вниз, точно попав ногами в кроссовки, затянула липучки и вслед за Кузнецовым выбралась в коридор. В конце прохода обнаружился люк, за ним – узкий трап, по которому мы поднялись наверх, еще один тесный служебный коридор, еще один подъем, еще один люк, и мы оказались на открытой сервисной галерее между двух лучей гигантской снежинки «Авроры», у основания бортовой наблюдательной башни.

Здесь было очень холодно, шумно и ветрено: свистел ветер, разбиваясь о ветрозащитный экран, монотонно выли импеллеры, низко рычали маршевые двигатели - разговаривать было попросту невозможно. Но открывшийся перед нами вид стоил того, чтобы потерпеть: мы летели над морем, под нами клубились облачные поля, справа по борту мерцали огни далёкого города, а над «Авророй» распахнулось ночное южное небо, и крупные звёзды смотрели из бездны на нас.

Мы с Доктором стояли бок о бок, держась за поручни ограждения, но как-то само получилось, что наши руки нашли друг друга в темноте, и пальцы сцепились в замок. Его ладонь была куда теплее моей, и мне показалось, что это тепло через сцепленные руки перетекает в меня и разбегается по телу лёгким жидким огнем. Я мигом перестала дрожать от холода и тут же ощутила наш ментальный контакт, но теперь не как головокружительный восходящий поток, а как плавное погружение в теплое, бесконечно спокойное море. Мы смотрели на звёзды, и мне казалось, что я ощущаю, как мы вместе со всей планетой скользим мимо них, называя их по именам, окликая, как старых знакомых. Серебристая полоса Млечного Пути показалась мне любимой лесной тропинкой, и даже захотелось подразнить сверхмассивную «черную дыру» в центре нашей галактики, спрятавшуюся, как волк в кустах, за плотными пылевыми облаками. Где-то там в бескрайних космических дебрях в звездных колыбелях вызревали, как грибы в лесной подстилке, новые солнца, бешено крутились нейтронные звезды, новорожденный квазар выстреливал джетами на миллионы километров, а в пузыре планетарной туманности дотлевал белый карлик, огарок исполинского красного светила – и все это было чудесным образом соединено, связано вместе дивной вселенской паутиной. Единый организм, колоссальнейшая экосистема – и вдруг я задумалась, какие должны быть лесники в этакой-то тайге.

«Были они когда-то, - уловила я отзвук мыслей Доктора, и его рука стиснула мою ладонь сильнее. – Но теперь – нет. Не осталось никого – все погибли».

«Откуда ты знаешь? - тут же отозвалась я. – Почему ты в этом уверен?»

«Видел много… Читал много… - грустно откликнулся он. – Когда работаешь с информационными системами внеземных кораблей, можно наткнуться на что угодно - от рецепта рыбных палочек до исторических хроник. Громаднейшие, до сих пор полностью не расшифрованные массивы данных - безумно интересно, но иногда очень печально».