Как не странно, но телятник тоже был пуст. Решил проверить свинарник, но там было всё как всегда. Задорно верезжал молодняк, степенно похаживали по грязи хавроньи, валялись в лужах огромные хряки, облепленные мухами, но совершенно к ним равнодушные. На них был такой слой естественной грязевой защиты, что никакие мухи, даже самые кусачие, были не страшны. «Где же табун?» – стучал в голове вопрос. Ответ на него мог дать только один человек – Толька Кабанов.

Толик бы дома. Встретил меня так, будто мы вчера расстались, не проявив ни радости, ни удивления. Он вообще всегда был таким, по всей видимости, таким и останется. Единственное проявление эмоций – это довольно равнодушная констатация факта моего появления:

– Молодец, что приехал.

– Толян, где табун, где Привет? – последовал мучавший меня вопрос.

– Табуна больше нет.

– А где же он?

– Председатель решил, что держать телятник и табун не …это! Блин! Слово такое, не русское! – смухортился бывший конюх и вдруг просветлел, неожиданно вспомнив. – Во! Не рентабельно.

– И что же? – я ужаснулся.

– Телят продали в соседний колхоз, табун тоже продали, только кого куда.

– А Привет?

– Не знаю.

– Он хоть живой?

– Надеюсь, да. Вот Веселого больше нет. У него зимой загнила нога, пришлось усыпить.

– А Буян.

– Буяна сдали на колбасу.

– Неет! – простонал я. – За что?

– За буйный нрав. Когда его приехали забирать, он так отбивался, что долбанул одного мужика копытом. Решение приняли моментально. Так что Буяна, скорее всего, уже съели.

Мне стало не по себе. Я вспомнил этого гордого, своенравного, но все-таки не плохого жеребца. Как он мне ногу отдавил, как Славку скинул вместе с седлом. Не захотел даваться чужакам. Как на него это похоже! Ведь тогда, когда я пытался его взнуздать, я для него был таким же чужаком.

– А как найти Привета?

– Навряд ли ты его найдешь. Он уже старый, на колбасу не очень годный. Скорее всего, отдали его в какое-нибудь хозяйство, где используют по назначению: телеги с грузом таскает, борону тягает, ну, мало ли что.

Мне стало невыносимо грустно. Толик это заметил и невесело улыбнулся.

– Понимаю тебя. …Но ты даже представить себе не сможешь, как мне-то хреново!

Я представлял. Ведь для Толика Кабанова, кони – это его жизнь! По сути дела у него отобрали частичку его самого! И все потому, что председатель колхоза решил, что содержать табун не выгодно для его хозяйства. И Привета я больше никогда не увижу!

Мы сидели на Толиковом крыльце и молчали. Появился его отец, под хмельком. Посмотрел на нас мутными глазами, и, ничего не сказав, прошел в дом.

– Отец тоже переживал сильно. Сейчас смирился, – угадав мой немой вопрос, сказал Толян.

Прошло недели две, прежде чем я начал как-то оживать и радоваться жизни. Ходили с ребятами купаться, в лес за грибами. Стал больше общаться с Сашкой Николашиным, моим дядей. Он был младшим сыном младшего брата бабули, Александра Сергеевича. Получалось так, что мне он был дядей, хоть и младше меня на год. Мы это понимали, и однозначно по этому поводу прикалывались. «Ну, племяш! Что делать будем?» – говаривал он, когда мы решали что-либо затеять. На деревне его почему-то звали «Чапай», по всей видимости, по отцу, к которому издавна, никто не помнит почему, прилепилось это прозвище. Так и приклеилось – Сашка «Чапай».

У дяди Володи в апреле родился сын. Мои родители были шокированы этой новостью, так как и ему, и тете Тоне было уже за пятьдесят. Мальчика назвали Сергеем, в честь деда. Было всё даже для меня, двенадцатилетнего мальчишки, очень необычно. Получалось, что его сестра, Нина, была старше его на целые четверть века, а я, его племянник, пусть хоть и двоюродный, на двенадцать лет. Я был уверен тогда, что это Ольга дала ему жизнь, а бабушка даже не сомневалась, что её невинная душа переселилась в новорожденного мальчика, чтобы продолжить прерванный путь на земле. Получалось, что если бы Ольга не ушла из этого Мира, Серёга не родился бы? А разве нельзя было Богу сделать так, чтобы и Ольга жила, и Серёжа родился? Опять вопрос, на который ответа не было. «Значит, всё-таки, этот мир не так справедлив?» – спрашивал я. Бабушка путано говорила о божьем предназначении человека на земле, о воле Бога, о путях неисповедимых, что моё воспаленное любопытство по данному вопросу так и не удовлетворило.

Однажды, поиграв с псом по кличке Тайга (его будка стояла рядом с туалетом, дислоцированным между бабушкиным и дядьволодиным огородами), решил зайти к соседям. Тётя Тоня мыла в тазике маленького Серёгу. Он лежал красненький, покряхтывал при переворачивании. Ручонки и ножки непроизвольно дергались, масюсенькие пальчики собраны в маленькие кулачки. Меня поразила разница между ними и огромными яичками, лиловевшими между маленьких ножек. Контраст был настолько велик, что я не удержался:

– Тёть Тонь, а почему у Серёжи яйца такие большие?

Вопрос был неожиданным по своей неадекватности. Женщина засмеялась.

– Так мужик же! – тётя Тоня перевернула младенца на животик, намывая ему спинку.

А я еще подумал: «Вот вырастет, как же он бегать-то будет?»

– Не переживай, – как будто услышав вопрос, продолжала Антонина Фёдоровна, – подрастет, всё будет, как надо!

*****

Скоро приехали красногорские Гагины – дядя Коля с тетей Верой, Лида и Славик. Лида уже совсем девушка, в 10 класс перешла, Славка немного вытянулся, посерьёзнел. У бабушки гостила тётя Рая, супруга дяди Володи, батиного младшего брата. Тётка она была простецкая в обращении и голосистая. С Лидой они почему-то не дружили, и Лида проявляла свои чувства хоть и скрытно, но заметно. С тётей Раей гостили у бабушки её родной сын, Мишка, носивший фамилию отца – Исянов, а так же дяди Володин родной отпрыск – Серёжа, то есть наш со Славиком двоюродный братец. С Мишкой мы свободно находили общий язык, но вот с Серёгой получалось сложнее. Ему было лет шесть, но это, в общем-то, не причина. Немало ребятишек мелкого возраста мотались со старшими, и те их не просто терпели, но даже принимали. Серёгина беда заключалась в том, что он являлся страшным ябедником.

Самым главным шалуном среди нас был Славка, и его проказы моментально становились достоянием старших. Мы даже с горечью подшучивали: «Хочешь сделать так, чтобы мать или бабуля всё узнали, расскажи Серёже». Ну, а если мы его начинали игнорировать, бежал жаловаться бабушке, что его обижают и не хотят с ним играть. Бабушка, естественно, нам выговаривала, внушая, что мы все её внуки, и все перед ней равны, и что надо держаться друг за друга. «Держаться», – ворчал Славчик, – «За такого подержись, мало не покажется!» Хоть говорила она про равенство, но Серёжу жалела, ко мне относилась как-то нейтрально, а на Славика однажды здорово осерчала и долго его невинную (кому как, конечно!) проказу помнила.

Ложились спать. Мы со Славиком на печке, остальные кто где. Когда все угомонились, бабушка встала на колени перед иконостасом, как она это делала ежевечерне перед отходом ко сну, и начала молиться. Каждый раз, перекрестившись, низко кланялась, почти касаясь лбом пола. Было тихо, только её шепот, посапывание спящих и тиканье настенных часов. И вдруг, когда она в очередной раз низко наклонилась, прикосновение её головы к полу сопроводилось гулким стуком чем-то тяжёлым. Она огляделась и продолжила молитву. Славик рядом захихикал. Я всё понял после того, как он, улучшив момент, приподнял руку, в которой выделялся какой-то предмет, и бухнул его о кирпичную кладку печи, как раз в тот момент, когда Анастасия Сергеевна снова совершала низкий поклон.

– Как тебе не стыдно? – с обидой в голосе сказала она.

В ответ тишина. Бабушка продолжила молитву, совершила несколько глубоких поклонов, успокоилась, но при последнем «Аминь!» вновь разнесся по дому гулкий шлепок. Шалун, разыгравший роль «Нахаленка» из одноименного фильма, конкретно получил от отца. Славка беззаветно любил бабушку, но тут не смог перебороть дикий соблазн. Опять же, не надо забывать, что мы росли в атеистической стране, в которой вера в Бога хоть и не была под запретом, но и не поощрялась. Его поступок, скорее всего, можно назвать, издержками воспитания советской образовательной системы. Всё это мы поняли много позже.