— Для некоторых сойдет.

— А для тебя кто сойдет?

Но Нафиса сделав кокетливый вид поворачивается ко мне.

— Ты же враждовала с его сыном? Впрочем, всякий волен делать выбор сам. — Она смотрит на мое платье и добавляет, — но я бы не смогла обменять себя на вещи. Я стою гораздо больше.

И добив мое положение своим неестественным презрением поворачивается к другим. Когда мы говорили по телефону ее голос звучал совсем по иному. А сейчас я чувствую всю низость ее слов и хочу ответить, но не могу. Мы поворачиваем в правую сторону школы где находится маленький двор со старинными чинарами и входом в школьный подвал. Оказалось наш пикник должен пройти не на чистом воздухе, а в недрах подвала прозванного "скелетом", потому что год за годом вандалы чертили на его дверях кровавый череп, передавая историю о проклятие духа убившего себя в нем. Первой входит сама Нафиса и созывает за собой остальных. Но девочки не решаются вот так сразу войти, опасаясь легенды. Меня тоже охватывает страх и не хочется спускаться в темное, сырое помещение. Но вдруг парни окружают нас и кричат.

— Дух уже близок, быстрее вниз! Девочки резко взвизгнув от страха стаей вбегают в подвал. А я, оцепенев, остаюсь одна ожидая духа скорее от страха чем от интереса. Но тут Каром берет меня и подняв пробегает вниз.

— Наша невеста! — Кричит он.

Я не успеваю дать ему пощечину, как Нафиса отдергивает его и захлопывает дверь. Воцаряется полная тишина. Неоновые лампы освещают широкую комнату, заброшенную многочисленным, спортивным инвентарем по углам. Стены серые, каменные и с потолков проходят большие трубы. Уличный шум оставшись за железной дверью. Отдает приглушенным отголоском. Посередине жуткого помещения постелена скатерть, а на ней находятся около десяток штук разных напитков. Нафиса довольно смотрит на меня и я понимаю к чему было ее помощь.

— Ну что приступим, — говорит она и Каром достав свой телефон включает музыку на полную мощность.

Как странно порой одна мелодия может превратить страшное в веселое. Под звуки современного ритма все начинают танцевать позабыв, что находятся там где возможно кто-то действительно мог покончить собой.

— Это наши последние дни! — Кричит Нафиса. — Скоро мы станем взрослыми.

От таких слов мне становится грустно словно я не хочу взрослеть. На мгновение я представляю что отец сейчас видеть меня в таком месте. Ведь смерть еще не настолько ушла из моей жизни, чтобы я могла придаваться безрассудному веселью. Мне разрешили праздновать свою свадьбу потому что это было мечтой всей жизни моего отца, но происходящая реальность становится чуждым. Каром совсем развеселившись наливает во все стаканы колу и следит, чтобы каждый взял свой напиток.

— Ну пей же! — Приказывает он мне, подталкивая стакан к лицу. И Санифа выпив свое, громко произносит.

— Это очень вкусно!

Мой класс превращается в настоящую банду непослушных подростков решивших взбунтоваться перед наступающими экзаменами. Нафиса то и дело обсуждает каким должен стать наш последний день. Хотя директор в этот год настрого запретил устраивать подобные мероприятия, я узнаю что класс заказал районное кафе. Нафиса повернувшись ко мне громко и гордо заявляет о том что приготовила для всех такой грандиозный праздник — ни то что был год назад. Я стою в уголке и спокойно слушаю ее. Что-то невыразимо комическое забавляет в ее серьезности. Закончив описывать весь план она неожиданно говорит.

— Конечно есть некоторые кто возможно смог бы сделать то же самое что и я задумала. Но это потому что у нее есть чуткость собаки жаждавшей подражать. Я презираю таких.

Я ощущаю мучительную потребность высказаться этому избалованной девушки и думаю. — Если бы дорогая Нафиса мы остались наедине, я бы не была такой кроткой как сейчас и тоже напомнила бы тебе о многих неприятных моментах твоей жизни. Но прислонившись к сырой стене я лишь представляю как могла бы образумить ее с помощью ее же орудия — злословия. Она продолжает танцевать и пытаясь перекричать музыку продолжает говорить: — Падкие на богатство согласны на всякое.

Во мне начинает пробуждаться сила и не выдержав я отвечаю.

— И это говорит та которая, мечтает оказаться на моем месте.

— Ха. Быть зависимой сироткой?.

— Особым особая участь и каждому свое, — вмешивается Санифа.

— Это кто тут особый, она что ли? А знаешь ли ты что она выходит замуж от безысходности так же как и ее подруга. Этот громкий восклик повергает в прах всё моё спокойствие. Никто еще так жестоко не оскорблял меня, конечно не считая Амина. Я стискиваю зубы чувствуя как начинаю выходить из себя и Нафиса только открывает рот как я бросаюсь вперед и выплескиваю все содержимое своего стакана ей прямо в лицо.

Все застывают.

— Дрянь! Ты испортила мое любимое платье.

Я не успеваю выбежать как она приказывает Карому схватить меня. Одним прыжком он оказывается на лестнице.

— Так это правда что ты и директор?

— Нет, все ложь! — Отвечаю я, пытаясь, высвободится из его рук, но он заграждает мне путь.

— Куда это ты? Веселье еще не кончилось.

Наконец вырвавшись из его объятий я поднимаю глаза и вижу бледное, оскорбленно лицо Амина.

Дверь полуоткрыта. Он стоит в проходе. И сквозь тусклый уличный свет смотрит на нас. Я отталкиваю Карома и выбегаю на верх. За толщей железной двери уже царят сумерки. Летний ветер мягко покачивает деревья и кроме шуршания листвы ни каких звуков не слышно. Кажется что подвал уже проглотил весь шум.

Вопреки страхам я пытаюсь взглянуть Амину в глаза и вижу в них бездонную пропасть тоски. Его черты искаженные, челюсть дернута вбок и шрам на левой щеке стал очевиден.

— Здравствуй Соф.

На сколько бы я не была растеряна, мне становится больно при мысли, что после всего происшедшего он может говорить со мной так спокойно.

— Понимаю, ты не хочешь отвечать.

Я вижу, как его лицо приобретает озабоченный вид и хочу уйти, чтобы прекратить эту мучительную минуту для нас обоих. Поворачиваюсь, но вдруг слышу.

— Если бы я только мог вернуть время вспять, если бы я только мог…

— Не надо Амин, я уже не верю твоим словам.

Он делает несколько шагов в мою сторону, однако останавливается в нерешимости и спрашивает:

— Почему ты это делаешь?

Мне становится еще больнее. Я ждала совсем других слов. Все это время я хотела чтобы он раскаялся, искренне просил у меня прощения. Но он не сделал этого.

— Это воля моего отца.

— Это не правильно. И вообще я не хочу чтобы ты когда-нибудь сказала, что я сломал тебе жизнь.

— Ты уже сломал его.

— Значит ты предпочла его мне?

— Ты сам заставил меня сделать этот выбор.

— Тогда по закону традиций ты не имеешь право вести себя так будучи его невестой.

— Можешь не опасаться, я не сделала ничего, что могло бы вызвать неодобрение общества.

— Мне наплевать на общество и уж тем более на их мнение. Разве ты не видишь, что происходит со мной?

— Я ослепла в тот день когда умер мой отец!

— Но ему не нужна твоя душа. Ему нужна лишь твоя молодость.

— А тебе? Что тебе нужно было?

— Я знаю что ты не сможешь смириться с этим положением. Ты сейчас испытываешь горе и не можешь правильно определять степень серьезности всего происходящего. Твои чувства притуплены.

— Тебе кажется что самым главным в существование это чувства которые мы должны испытывать? Но жизнь не состоит из одних чувств в нем есть и другая часть — это долг.

— Ты не будешь счастлива без любви.

— Кто внушил тебе что в жизни главное любовь? Это бред воображения. И я ненавижу эти чувства!

— Я понимаю.

— Нет, ты ничего не понимаешь. Мое сердце сопротивляется покориться судьбе, а разум говорит о неизбежном. И все это из-за проклятых чувств что ты внушил мне.

— Это нормально.

— Но наше общество не признает таких слабых как я.

— Соф, это не слабость, а наши чувства. Ты чувствуешь что вы совсем не подходите друг другу он эгоист, а ты гордая.